Татьяна Громова: СОУС А-ЛЯ ПОГАН
По будням в одиннадцатичасовой пригородной электричке даже летом свободно – едва ли наберется четыре-пять человек на вагон. Но исправно шастают мороженщики и прочие коробейники – предлагают неизменный бактерицидный пластырь, плащи-дождевики и расписание движения поездов. И с еще большим постоянством наводят ревизию контролеры – порой даже не по одному разу за поездку проверяют билеты: а вдруг кто-то вздумает обмануть бедную железную дорогу, проехать зайцем, – растерзают всей сворой. И ведь зачастую проверяльщиков этих числом бывает больше, чем пассажиров в вагоне: по четыре охранника, да двое контролеров… Круто! Непонятно, правда, зачем нужна такая бдительность.
В электричке я ехала на работу с Финляндского вокзала до станции Лисий Нос. По-года в этот августовский день жарой не радовала, собирался дождь, единичные пассажиры рассеялись по составу на приличном расстоянии друг от друга. Пытаясь бороться с дремо-той, я притулилась во втором вагоне у окна, вяло рассматривая давно уже надоевший при-вокзальный пейзаж. И когда мороженщики со своими сумками-холодильниками уже со-вершили вояж, а контролеры еще только обсуждали план поимки злоумышленников, и электричка, бесстрастно свистнув, неторопливо, в сто тысяча первый раз, наверное, начала отсчитывать перестуками колес расстояние от Финбана до Ланской, в дверном проеме вагона появилась гражданка глубоко пенсионного возраста. Но, несмотря на явные при-знаки старения, облик ее как-то вовсе не увязывался с термином «бабка».
Одета она была явно по-походному, но все детали туалета казались не без изящества ладно подогнанными по не утратившей форм и статности фигуре. Черные босоножки без каблука, черные фасонистые брюки, черная водолазка и защитного цвета штормовка, явно на хозяйку шитая, каким-то странным образом гармонично сочетались с по-крестьянски повязанным узлом на затылке бордовым платком.
– До Белоострова доеду? Нет? Вот незадача-то! Мне Сестрорецк не нужен, – сокру-шалась пассажирка, усаживаясь рядом со мной на скамью. – Что ж, придется на Ланской пересаживаться.
И, указывая на пакет в руке, продолжала:
– Вот в лес собралась, а сапоги резиновые с собой. Не люблю, когда ноги зазря без воздуха парятся.
Говорила моя соседка не умолкая, неожиданно перескакивая с темы на тему, явно обращаясь ко мне, но не ожидая ни ответа, ни какой бы то ни было реакции. Ну велик ли временной отрезок между двумя перегонами? Минут пять, максимум, семь. Однако за эти минуты я узнала о попутчице многое, и этот непрерывный монолог попытаюсь воспроиз-вести.
– Сын говорит, не езди, погода плохая, того гляди дождь пойдет. А по мне – так самая грибная погода. И не жарко. Я и по засухе да жаре пустая никогда из лесу не возвращаюсь, все что-нибудь да попадется на жареху.
– А лес люблю – страсть. Там дышится легче.
Надо мной смеются: первое, с чего начинаю, – мусор собираю, банки, бутылки да пакеты всякие. Соберу в мешок и на сучок повешу. А в награду меня потом Господь на грибы выводит. Не однажды замечала: сколько раз за мусором поклонишься, столько гри-бочков потом в подарок получишь. Да не каких-нибудь, а боровичков с подосиновичками. Их и отваривать не нужно – кидай на сковородку да жарь с луком.
Всем про места свои рассказываю, объясняю, как доехать, найти. А недавно добралась до заветной полянки – и хоть шаром катай, все подчистую выбрали.
Сын со мной любит в лес-то ходить. А сейчас не может – ногу сломал. В кои-то веки собрался подзаработать, пианино пошел настраивать, ну, и… Неудачный такой перелом оказался, кость срослась неправильно. Два месяца в гипсе отходил – и снова ломать надо. По массажистам потом забегаешься. А деньги где взять? Вот грибы да бруснику и продаю.
Бруснику беру под березами, там она крупнее и всегда сладкая. Насыплю в банку, с верхом, горочкой – и продаю по сто рублей. Подходит давеча женщина, ладная такая, темноволосая, ребеночка за руку держит. – А нельзя ли, – говорит, – по восемьдесят? – Ну, ради вашей девочки отдам и по восемьдесят.
Беспутный он какой-то, сынок-то, оказался. Толстый, что твой боров, целыми днями на диване валяется, делать ничего не желает – весь в отца, у того тоже руки из задницы росли. Хоть и венчанные мы с ним, а все одно счастья не было. Да, венчались, и никогда этого не скрывала, хотя подружки советовали молчать. А зачем я врать буду? Что, квали-фикацию закройщицы, что ли, потеряю, коль венчанная? А по-другому не могла. Мачеха верующая была и меня так воспитала. У нее у самой-то детей не было, а в семьдесят моложе пятидесятилетней выглядела: стройная, фигуристая… Еще бы – не рожавши-то! Муж у нее грузин был. Гостей, бывало, ждут, я всего наготовлю: сациви там, лобио, и уйду к себе, чтоб не мешать. А они сидят, красиво так поют на четыре голоса. И вина пьют много, а пьяными ни разу не видела. У грузин так: если хоть раз в непотребном виде попадешься, нипочем больше в гости не пригласят.
Так и не женился сынок, и не женится теперь. Зачем, – говорит. И на внуков мне уж не порадоваться. Пустоцвет. В восемнадцать лет влюбившись был, так я ему запретила жениться, теперь вот локти кусаю. Муж его воспитанием совсем не занимался, все мне на откуп отдал. А я сына после школы в музыкальное училище определила, в то самое, кото-рое и Пугачева заканчивала. Так из их группы никто по специальности и не работает. Зачем, говорит, мать ты меня туда сосватала? Дурень стоеросовый, неужто не понимает? Чтоб рабочим не быть, не горбатиться почем зря, чтоб хлеб легким был!
Говорю ему: давай квартиру продадим, купим дом в пригороде. Нет, не хочет. А что? Картошку сажать умею, морковку еще можно, и репку. Укроп – для глаз. Да! И сельдерей – для мужской силы. Каждый день давать мужику по сто грамм – натереть и давать. Очень хорошо потенцию поддерживает. Ведь и женщина, чего бы там эти феминистки гребаные ни говорили, куда как лучше себя чувствует, когда мужик в силе.
Вот у меня Вася такой бабник был! Налево бегал. А я его полюбовницу извела. Со-седу говорю: «Колька, вот тебе трюльник, посмотри, куда мой-то лыжи навострил. А если адрес добудешь – еще десятку дам». А Колька и рад: «Будь спокойна, Петровна! Плевое дело». За десятку маму родную свиньям скормит. Выследил, принес мне адресок Васиной крали. Купила я бутылку «Токая», конфет «Трюфели» сто грамм, яблок антоновских, по-жертвовала банку грибков маринованных, и пошла к сопернице в гости. Звоню в дверь, открывает мне эта шлюха. Не совру – красивая, с первого взгляда. Росту невысокого, гру-дастая. Кто-то из мужиков на задницы падкий, а мой до титек сам не свой. И волосы у нее, похоже, свои, не крашеные, распущенные, ниже пояса. Натуральная блондинка. Знает, чем ухажера привлечь. Зато глаза – какие-то бесцветные, невыразительные. Без штукатурки, в халатике – не ждала гостей. Стоит в дверях и зырит на меня своими рыбьими зенками. Вот, говорю, брат мой, Василий Сергеевич, прислал гостинчиков. Она дверь распахнула, улыбается: «Проходите, присаживайтесь». Сели за стол, я накрыть помогла: «Токай», грибочки, конфетки, яблочки… Она хлеб и печенье какое-то поставила. Я ей все вина подли-ваю, чтоб язык развязала. «Такой Василий хороший человек, щедрый, – говорит эта сучка и подарки показывает, которые мой муженек ей делал, от семьи деньги оторвав. – И такой душевный, ответственный, ведь его жена сильно больна, поэтому он ее оставить не может, но меня любит»… Это я-то больная!
И на самом интересном месте рассказ прервался, ибо мы прибыли на станцию Ланская, и моя невольная попутчица побежала пересаживаться на выборгскую электричку. А я весь день чувствовала некую неудовлетворенность, поскольку развязка этой ситуации осталась загадкой. Заинтригованная, пыталась представить, как же дальше развивались события. Даже жутковато сделалось: ведь не зря же, не зря были упомянуты и грибочки, и вино!
И я живо представила, как Петровна прочесывает лес в поисках бледных поганок, ведь летальность при отравлении ими превышает 90%! Одного гриба достаточно, чтобы отправить на тот свет четверых желающих туда попасть. И первые признаки нездоровья проявляются чуть ли не через сутки, когда внутренности необратимо испорчены. И ника-кая термическая обработка не уменьшит ядовитости. Блеск! То, что Петровне и надо. Од-нако вряд ли в Ленинградской области попадутся настоящие бледные поганки – из верного источника знаю. Предположим, что собирает ревнивица белые мухоморы, которые по наивности и незнанию именует бледными поганками. Тоже несладко жертве придется, но хоть какой-никакой шанс на выживание появится.
Но Петровна хитра, для верности вороний глаз выискивает. Если без листьев, так от черники не отличишь, особенно в сиропе. И результат чревоугодия подходящий: понос, судороги, паралич…
Сверху-то в корзиночку нормальных грибов положить надо, листиками прикрыть, а то ведь любопытствующих вокруг – пруд пруди. И с убойной добычей – домой.
Втихаря, чтоб сынок не увидел, сготовить зелье… Через мясорубку пропустить? Чего доброго, сам потом траванешься… Ножом настругать? Нет, пожалуй, надеть резиновые перчатки и – на терочке, на меленькой в пасту перетереть: и грибы, и вороньи глаза туда же, для верности; да и сахар сэкономится; потом все это в марлю, сок выдавить, в пузырек слить, притертой пробкой заткнуть. А отжимки, терку, перчатки (жаль, терка хорошая пропадет, но мыть – себе дороже) поплотнее в какую-нибудь Центральную Правду – и на помойку. Нет, лучше не на помойку, а в мешок, туда же – кирпич (впрочем, и полкирпича хватит), на мост, и концы в воду. Главное, не торопиться, не пороть горячку, все как сле-дует подготовить.
А из пузыречка отраву сначала в шприц, и через пробку – в вино… Зачем в вино? Вдруг еще цвет поменяет, да и лишняя улика. У нас ведь баночка с грибами присутствует. Только почему же маринованные-то? Нам желательно – соленых, ну, и соусом а-ля поган заправить. А грибной сок в грибах никакой эксперт не определит. Может, отказаться от вороньего глаза, чтобы грибы с ягодами не путать? И оставить разлучнице лучик надеж-ды… Решено! Вороний глаз – на фиг!
Я строила эти предположения в предпоследней электричке, по дороге на Питер. Касса на платформе по случаю отсутствия электроэнергии оказалась закрытой, и, понятное дело, ехать пришлось зайцем. Полет воображения закончился требованием предъявить билет. Вроде и не виновата, причина уважительная, а все равно чувствуешь себя нашкодившей школьницей. Отсчитываю рубли и полтинники, а контролерша вдруг протягивает мне би-лет, денег не берет и уходит. Однако!
Но чудеса этого дня, видимо, еще не закончились, потому что при выходе в город у меня над ухом прозвучало: «Вот так встреча! Здравствуйте!» Хотите верьте, хотите нет – давешняя тетка! Та, которая извела соперницу. Убийца.
И, что самое странное, она как ни в чем ни бывало, словно магнитофон, звук на ко-тором сняли с паузы, продолжила свой рассказ от места, на котором остановилась.
– Это я-то больная! Тут уж я сказала ей, кто она такая, и глаза пообещала выцарапать, и ноги выдернуть! И тарелки побила, и в патлы ее поганые вцепилась – будет знать, как чужих мужиков пользовать!
И разговорчивая соседка пошла своей дорогой, а я своей. И так обидно вдруг стало: тянули на детектив, а получили кухонную склоку.
Эх, Петровна, что же ты такой мелкой оказалась? Впрочем, куда там простой совет-ской труженице, пусть даже и венчанной, до глубины? Ни средств, ни времени, ни даль-новидности. План бы выполнить да сына накормить и пристроить.
Татьяна Громова
11.08.2011