ОБ ИСТОРИИ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОГО ПРАВА

Естественное право на интеллектуальную собственность было сформулировано в XVII столетии адвокатом Ле Шапелье (1754-1794): «Самая святая, самая личная из всех собственностей есть создание, плод мысли писателя», что было сказано перед Национальной ассамблеей Франции в 1791 г. Чтобы прийти к этому понадобился долгий путь. Да, история привилегий и исключительных прав на результаты авторского и технического творчества уходит своими корнями вглубь веков. Самый древний случай охраны изобретения описан греческим историком Филарком. По его свидетельству, в греческой колонии Сибариус, расположенной на юге Апеннинского полуострова, существовал обычай, по которому повар, изготовивший новое оригинальное блюдо, одобренное согражданами, получал исключительное право на его изготовление в течение года.

Первое общество охраны авторских прав (Societe des Auteurs et Compositeurs Dramatiques) организовал еще в 1777 г. Пьер Бомарше (1732-1799). В 1841 г. Альфонс де Ламартин (1790-1869) написал проект международного закона о копирайте, а в 1866 г. президент SACD и главный французский статусный писатель Виктор Гюго основал международную версию этого общества, под названием International Literary and Artistic Association. В 1886-м году эта самая ассоциация написала Бернскую Конвенцию, которая до сих пор остается главным международным документом о копирайте.

Французский политэконом Пьер-Жозеф Прудон (1809-1865) писал: «Признательность, которую собственник требует за уступку своего права, выражается либо в денежных знаках, либо в доходе натурою с данного произведения. Таким образом, благодаря праву получать доходы, собственность пожинает, но не сеет, собирает, но не обрабатывает, потребляет, но не производит, наслаждается и ничего не делает».

Патентное право использует метод предоставления заинтересованному предпринимателю воплощенной в патенте искусственной монополии на промышленное (коммерческое) применение изобретения в пределах ограниченного срока. После принятия в 1623 г. английского Статута о монополиях патентное право на изобретения «обросло» многочисленными законами, правилами, инструкциями и руководствами.

В России для развития промышленной составляющей экономики игру эту затеял император Александр I еще 200 лет назад. Используя опыт англичан в строительстве патентного дела, правила игры для российских условий написал тайный советник граф Михаил Сперанский, считавший, что «всякое изобретение есть собственность изобретателя». Манифест – первый российский закон 1812 г. об изобретениях упорядочил выдачу привилегий (патентов), содействовал развитию и укреплению промышленной собственности. Закон многократно пересматривался, приспосабливался к меняющимся условиям развития общества. Сегодня входит в Гражданский кодекс РФ.

Так уж случилось, что наш российский блестящий инженер что-либо придумывает и патентует. Затем он двадцать лет ходит по инстанциям и получает отказы, в то время как француз или американец за два-три года патентует свою разработку, находит инвестора, начинает производить новацию и… поставлять в Россию. Так было с торпедами, трамваями, фотопленкой, парашютом, электросваркой и т. д. Но все-таки были настоящие русские прорывы. Глобальные изобретения, которые зародились у нас и завоевали мир, двигаясь с Востока на Запад и дальше, через океан, даже если на родине они в итоге и не «выстрелили».

Вопрос об удаче изобретения, и особенно вопрос о его технической доработке, всецело зависит от экономического положения страны и её патентного законодательства. Ведь патентная наука была создана четыре столетия назад и призвана обеспечить скорейшее и масштабное внедрение изобретений в народное хозяйство.

Паровая машина не прижилась в русском климате, хотя в 1773 г. правительство даже приглашало на службу к себе самого Уатта. Появился анекдот, который несколько раз обрабатывался нашими беллетристами, но его, к сожалению, невозможно проверить по источникам. В анекдоте рассказывается, что паровую машину купили, поставили в амбар и к ней нарядили стражу. А потом о машине забыли, и стража стояла у амбара лет сто, сменяясь три раза в день, и только при проверке количества караулов по всей стране установлено было, что мы заперли у себя под арест на сто лет великое изобретение.

Любая техническая новация всегда требует преодоления препятствий. Евгений Патон (1870–1953) – изобретатель автоматической сварки под флюсом – говорил: «Разработать, изобрести – это только первый этап работы, пожалуй, более легкий. Второй этап – внедрение в народное хозяйство – самый трудный. Внедрение – это черновая работа, но без нее первый этап не имеет смысла». Да, внедрение изобретения включает в себя организацию целого комплекса работ:

а) разработку необходимой по данному изобретению технической документации, в том числе рабочих чертежей и технологических процессов;
б) изготовление и испытание опытных образцов; в) организацию производства. Еще этот процесс требует от предприятия большого напряжения, значительных затрат и определенного производственного риска, что нередко вызывает временное снижение экономических показателей деятельности предприятия.

Понятно, патентный закон должен систематически и досконально изучаться министрами и менеджерами госструктур, предпринимателями, патентоведами и изобретателями. О, по этому вопросу высказал свое соображение сатирик и драматург Аверченко в начале прошлого века, задолго до введения в RU инновационной экономики. Познакомьтесь.

Аркадий Аверченко. Русская история

(пересказ курсивом уточнил-раскрыл патентовед А.Ренкель).

Посвящается Мин-ву нар. Просвещения, 1910 г.

Один русский студент погиб от того что, во-первых, любил ботанику, и, во-вторых, интересовался правами на интеллектуальную собственность, пытался понять природу имплантации инноваций.

Пошел он в поле собирать растения. Шел, песенку напевал, цветочки рвал. А с другой стороны поля показалась толпа мужиков и баб из Нижней Гоголевки.

– Здравствуйте, милые поселяне, – сказал вежливый студент, снимая фуражку и раскланиваясь.

– Здравствуй, щучий сын, чтоб тебе пусто было, – отвечали поселяне. – Ты чего?

– Благодарю вас, ничего, – говорил им студент, наклоняясь и срывая какую-то травинку.

– Ты – чего?!

– Как видите: гербаризацией балуюсь, вовсе не авторскими и патентными делами.

– Ты – чего?!!?!

Ухо студента уловило, наконец, странные нотки в настойчивом вопросе мужиков. Он посмотрел на них и увидел горящие испугом и злобой глаза, бледные лица, грязные жилистые кулаки.

– Ты – чего?!!?!

– Да что вы, братцы… Если вам цветочков жалко, – я, пожалуй, отдам вам ваши цветочки…

И выдвинулся из среды мужиков мудрейший среди них старик, Петр Савельев Неуважай-Корыто. Был он старик белый как лунь и глупый как колода с Бережковской набережной, у РОСПАТЕНТА.

– Цветочки собираешь, паршивец, – прохрипел мудрейший. – Брешет он, ребята! Холеру пущает, преимущественно из класса C12N1/20 Международной патентной классификации (МПК).

Авторитет стариков, белых как лунь и глупых как колода, всегда высоко стоял среди поселян…

– Правильно, Савельич!.. Хватай его, братцы… Заходи оттелева!

Студент завопил, я сведущ, изучал авторско-патентные права, главное, логику эволюции, которая всегда создает что-то новое из чего-то уже имеющегося, но при этом способна самым причудливым образом изменить функцию преобразуемой структуры или процесса.

– Визгани, визгани еще, чертов сын! Может, дьявол – твой батя – и придет тебе на выручку. Обыскивай его, дядя Миняй! Нет ли порошку какого? Порошок нашелся. Хотя он был зубной, но так как чистка зубов у поселян села Гоголевки происходила всего раз в неделю у казенной винной лавки и то – самым примитивным способом, то культурное завоевание, найденное у студента в кармане завернутым в бумажку, с наглядностью удостоверило в глазах поселян злокозненность студента.

– Вот он, порошок-то! Холерный. Как, ребята, располагаете: потопить парня али так, помять?

Обе перспективы оказались настолько не заманчивыми для студента, что он сказал:

– Что вы, господа! Это простой зубной порошок. Он не вредный, видите даже не имеет товарного знака, это эликсир патентованный по кл.А61К7/26 МПК… Ну, хотите – я съем его?

– Брешешь! Не съешь!

– Уверяю вас! Съем – и мне ничего не будет.

– Все равно погибать ему, братцы. Пусть слопает! Студент сел посредине замкнутого круга и принялся уписывать за обе щеки зубной порошок.

Более сердобольные бабы, глядя на это, плакали навзрыд и шептали про себя: – Смерть-то какую, болезный, принимает! Молоденький такой… а без покаяния.

– Весь! – сказал студент, показывая пустой пакетик.

– Ешь и бумагу, – решил Петр Савельев, белый как лунь и глупый как колода.

По газетным известиям насыщение студента остановилось на зубном порошке, после чего – его якобы отпустили. А на самом деле было не так: студент, морщась, проглотил пустой пакетик, после чего его стали снова обыскивать: нашли записную книжку, зубочистку, флакон с гуммиарабиком и читательский билет в патентную библиотеку. ВПТБ – это, как было известно поселянам Нижней Гоголевки, мировая арена для сбора, отбора и извлечения идей из инженерной элиты.

– Ешь! – приказал распорядитель неприхотливого студенческого обеда Неуважай-Корыто.

Студент хотел поблагодарить, указавши на то, что он сыт, но когда увидел наклонившиеся к нему решительные бородатые лица, то безмолвно принялся за записную книжку и читательский билет ВПТБ. Покончив с ними, раздробил крепкими молодыми зубами зубочистку, запил гуммиарабиком и торжествующе сказал:

– Видите, господа? Не прав ли я был, утверждая, что это совершенно безопасные вещи, будучи даже не патентованными!..

– Видимое дело, – сказал добродушный мужик по прозванию Коровий-Кирпич. – Занапрасну скубента изобидели.

– Темный вы народ, – сказал студент, вздыхая. Не учились, видимо, в РГИИС!

Ему бы нужно было, ругнувши мужиков, раскланяться с ними и удалиться, но студента погубило то, что он был интеллигент до мозга костей, да еще в своем вузе факультативно изучал патентную науку. Знал, что у нас наука эта находится уже два столетия в летаргическом сне, то есть в состоянии патологического сна с более или менее выраженным ослаблением физических проявлений жизни, с обездвиженностью…

– Темный вы народ! – повторил он. – Знаете ли вы, например, что эпидемия холеры распространяется не от порошков, а от маленьких таких штучек, которые бывают в воде, на плодах и овощах – так называемых вибрионов, столь маленьких, что на капле воды их гораздо больше, чем несколько тысяч.

– Толкуй! – недоверчиво возразил Петр Савельев, но кое-кто сделал вид, что поверил.

В общем, настроение было настолько благожелательное, что студенту простили даже его утверждение, будто бы молния происходит от электричества и что тучи есть следствие водяных испарений, переносимых ветром с одного места на другое, и что у него нет ни одной внедренной новации. Да и патенты RU, как никто в мире, он берет бесплатные в силу ст.1366 ГК. Они ведь, что черные дыры, ничего не излучают, о чем не ведают даже на Охотном ряду.

Глухой ропот поднялся лишь после совершенно неслыханного факта, что луна сама не светит, а отражает только солнечный свет. Когда же студент осмелился нахально заявить, что земля круглая и что она ходит вокруг солнца, то толпа мужиков навалилась на студента-ботаника с патентным уклоном и стала бить, ибо селяне ведали, что Земля – центр Вселенной, знали через Вольку Костылькова – ученика Хоттабыча, что «Земля имеет форму плоского диска…»

Били долго, а потом утопили в реке напротив ФИПС и с ведома Суда по интеллектуальным правам, закрывшего глаза… Ещё древние греки поклонялись Фемиде — богине правосудия. Ее изображали с повязкой на глазах – в знак того, что кто бы ни предстал перед богиней, она будет вершить свой суд справедливо, беспристрастно, «не взирая на лица».

Почему газеты об этом умолчали – неизвестно. Фатальный исход был обусловлен всенародной патентной безграмотность – вот причина гробового молчания СМИ.

* * *

Процесс инкарнации и реинкарнации патентной субстанции в России осуществляют патентованные юристы. А загадочный патентный сленг (преждепользование, послепользование, формула изобретения…) для судебного корпуса это песнь души. В 1918 г. при ВСНХ был созданы Комитет по делам изобретений и научно-технический отдел, призванные содействовать развитию науки и техники в республике, внедрению в производство технических новаций. Декрет об изобретениях (1919 г.) отменил патентное законодательство царской России и установил социалистическую форму охраны изобретений – авторское свидетельство. Государство стало обладать исключительным правом на изобретения, отменило гербовые сборы и пошлины за заявления и выданные свидетельства. В патентной игре с авторами правительство взяло на себя все расходы по содержанию «патентного казино», но и взятки (95%!) были его.

Такого поощрения техническое творчество в отношении вознаграждения и льгот по уплате пошлин не имели изобретатели ни в одной стране мира. Лишь в 70-е годы прошлого столетия законодатели стран Запада сообразили ввести в свои законы льготную новеллу – фиксация приоритета новации с отложенными на семь лет экспертизой заявки и уплаты патентных пошлин. Эта новелла нашим ГК ограничена тремя годами – чужая наука нам не впрок.

Патентный закон РФ был принят в спешном порядке в конце 1992 г. Разработчики распространяли слухи о том, что их детище включает лучшие положения прежнего союзного закона и достижения мировой патентной науки, одобрено ВОИС. Но в действительности концептуальные положения «новорожденного» отнюдь не соответствовали высоким патентным нормам. Главное, закон не предоставил предприятиям возможность оставлять у себя на время сверхприбыли, полученные от использования изобретений, и направлять их на внедрение новаций. Предприниматель-внедритель инновации налог (20%) на прибыль «отстегивает» в казну незамедлительно, как и с любого другого вида дохода. Оставшейся частью прибыли (обычно в судебном порядке) предприятие делится с изобретателем. Последний с вознаграждения еще раз платит 13% правительству. При таком игровом раскладе – тройном налогообложении – изобретатель садится на скамейку запасных и с интересом наблюдает, как правительство реализует инновационную игру-политику. Еще думает: «Стоит ли игра свеч при экспроприации правительством 33% прибыли от промышленного использования его изобретения и взимании сумасшедших пошлин?».

История патентной науки исчисляется четырьмя без малого веками, но на российской земле так и не прижилась. Вот уже и кандидаты в президенты России отмечали, что: «у наших ученых две Нобелевские премии в области лазерных технологий, но на мировых рынках лазерных продуктов нет ни одной российской компании; технологию гидроразрыва пласта, которая сделала возможной сланцевую революцию, придумали наши ученые…». Да, талантливые ученые есть, их грандиозные открытия в России запатентованы, но ничего не используется(!?). Наличие патента США или ЕС существенно увеличивает капитализацию компании, патент полностью или частично может являться обеспечением кредита в банках на развертывание производства. Согласно данным «The Economist» (Великобритания) около 70% капитализации компании составляет ее интеллектуальная собственность.

А как обстоят патентно-импотентные дела у нас? В декабре 2017 г. СМИ сообщили, что на заседании комиссии МГД по науке и промышленности было озвучено: «В Москве имплантируется-внедряется менее 1% запатентованных отечественных разработок». Что же делать? Надо просить Главу государства командировать на недельку в Швейцарию премьер-министра. Там он дня за три на спецкурсах познакомится с основами патентного дела в рыночных условиях. Смотришь, к всеобщему удовольствию в стране начнется экономический подъем на инновационных хлебах. Пока же – всех следует определить в патентный ликбез, предполагаемый к организации Минобрнаукой! Можно согласиться с теми, кто утверждает, что главная задача России сегодня – даже не экономика, а кардинальное переустройство образования.

Без этого никакой экономики вообще не случится.

---

Алексей РЕНКЕЛЬ,
Москва.
Для “RA NY”