Чернобыльская эпопея

Реактор

На Чернобыльской АЭС установлены ядерные реакторы РБМК-1000. Реактор этого типа был спроектирован в 60-х годах. Тепловая мощность каждого реактора составляет 3200 мВт. Имеется два турбогенератора электрической мощностью по 500 мВт каждый (общая электрическая мощность энергоблока – 1000 мВт).

Топливом для РБМК служит слабо обогащенная по урану-235 двуокись урана. В исходном для начала процесса состоянии каждая ее тонна содержит примерно 20 кг ядерного горючего – урана-235. А стационарная загрузка двуокиси урана в один реактор равна 180 т. Ядерное горючее загружается в аппарат не навалом, а помещается в виде тепловыделяющих элементов – твэлов.

Что такое твэл? Это трубка из циркониевого сплава, куда помещаются таблетки цилиндрической формы двуокиси урана. Твэлы размещают в активной зоне реактора не по отдельности, а в виде так называемых тепловыделяющих сборок (ТВС), объединяющих по 18 твэлов. Эти сборки, а их около 1700 штук, помещаются в графитовую кладку, для чего в ней сделаны специальные вертикальные технологические каналы. По ним же циркулирует и теплоноситель. В РБМК это вода, которая в результате теплового воздействия от происходящей в реакторе цепной реакции доводится до кипения, и пар через верхнюю часть технологического канала и затем паропроводящую коммуникацию поступает в горизонтальные сепараторы, в которых он отделяется от воды и подается на турбины, вырабатывающие электроэнергию.

Весь круговорот воды в реакторе осуществляется главными циркуляционными насосами (ГЦН). Их восемь – шесть работающих и два резервных.

Сам реактор помещен внутри бетонной шахты, которая является средством биологической защиты. Графитовая кладка заключена в цилиндрический корпус толщиной 30 мм. Размер активной зоны реактора – 7 м по высоте и 12 м в диаметре. Весь аппарат опирается на бетонное основание, под которым располагается бассейн-барботер системы локализации аварии.

Эксперимент

В ночь с 25 на 26 апреля 1986 г., когда произошла авария, на первой и второй очереди станции находилось 176 человек дежурного эксплуатационного персонала, а также работники различных цехов и ремонтных служб.

Ночью 26 апреля 1986 года система управления и защиты на 4-м блоке Чернобыльской АЭС не смогла предотвратить взрыв ядерного реактора и выброс радиоактивности в атмосферу, хотя еще за несколько минут до взрыва ничто не предвещало такой страшной развязки. В 1 час 23 минуты, в связи с окончанием работ, начальником смены блока №4 ЧАЭС Александром Акимовым был отдан приказ заглушить реактор. Ни одного предупредительного или аварийного сигнала от обслуживающих систем 4-го блока ЧАЭС не поступало, и оператор Леонид Топтунов приступил к выполнению распоряжения начальника. Для этого он снял с кнопки аварийной защиты предохранительный колпачок и нажал кнопку. 187 стержней системы управления и защиты реактора немедленно пришли в движение по направлению к активной зоне, а на специальном табло вспыхнули лампочки и пришли в движение стрелки приборов, указывающие положение стержней в каждый отдельный момент времени.

Но в следующую секунду произошло то, чего не могли ожидать самые опытные и подготовленные специалисты, находившиеся в этот момент на территории Чернобыльской АЭС и за ее пределами. Начавшаяся было уменьшаться мощность реактора вдруг начала возрастать, причем с каждой секундой все быстрее. Зазвучали аварийные сигналы, замигали лампочки, Леонид Топтунов крикнул, что мощность резко возрастает, продолжая держать нажатой кнопку аварийной защиты, а стержни продолжали свое неторопливое движение в глубины активной зоны реактора. А. Акимов, поняв всю опасность ситуации, закричал: «Глуши реактор!», но никаких других способов выполнить это пожелание кроме удержания кнопки аварийной защиты в нажатом состоянии, не было ни у него, ни у кого-либо еще из находившихся в зале управления 4-го блока ЧАЭС специалистов.

Акимов подбежал к пульту и быстро отключил питание электромагнитных муфт, управлявших движением стержней, однако это действие уже не могло улучшить критическое состояние, в котором находился реактор Чернобыльской АЭС.

Взрыв

Два мощных взрыва с коротким промежутком между ними сотрясли стены зала управления, а стержни остановились, так как двигаться им было больше некуда. В 1 час 23 минуты 47 секунд резкий разгон мощности на мгновенных нейтронах полностью разрушил реактор РБМК-1000, и это событие стало предельным крахом, какой только может произойти на атомном реакторе.

Непонимание, растерянность, и неспособность поверить, что такое вообще могло произойти, овладели людьми, находившимися на территории ЧАЭС. Однако долго предаваться ощущениям нереальности происходящего не пришлось, так как немедленно навалились абсолютно неотложные дела, выполнение которых надолго вытеснило из разума людей все другие мысли.

Не смотря на запредельное нервное напряжение, сопровождавшее людей в первые часы после аварии, никакой паники или психоза не наблюдалось. Свой пост покидали только по распоряжению, и ни один сотрудник самовольно не покинул аварийный блок ЧАЭС. Впоследствии для многих непосредственных участников тех событий это обернулось тяжелыми повреждениями здоровья, для некоторых – необратимыми и роковыми.

Ядерные процессы

Ядро урана под воздействием нейтрона делится на два осколочных ядра. При этом выделяются новые нейтроны. Они в свою очередь вызывают деление других ядер урана.

Но не все нейтроны участвуют в цепной реакции. Некоторые из них поглощаются материалами конструкции реактора или выходят за пределы его активной зоны. Цепная реакция начинается только тогда, когда хотя бы один из образовавшихся нейтронов принимает участие в последующем процессе деления атомных ядер. Это условие характеризуется коэффициентов эффективности размножения (Кэф), который определяется как отношение числа нейтронов данного поколения к числу нейтронов предыдущего поколения. При значении Кэф, равном единице, в реакторе происходит самоподдерживающаяся цепная реакция деления постоянной интенсивности. Это состояние реактора называется критическим.

При значении Кэф меньше единицы процесс деления ядер урана будет затухающим, а состояние реактора будет называться подкритичным.

При значении Кэф больше единицы интенсивность цепной реакции и мощность реактора будут нарастать, а состояние реактора будет называться надкритичным.

Скорость нарастания или спада цепной реакции деления характеризуется отличием коэффициента размножения от единицы: чем больше это отличие, тем выше скорость. Величину, характеризующую степень отклонения реактора от критического состояния (Кэф=1), называют реактивностью.

На реактивность реактора значительное влияние оказывают процессы, происходящие в активной зоне. Это влияние определяется коэффициентом реактивности. Так, в реакторе РБМК влияние изменений температуры графита, урана или теплоносителя на реактивность аппарата и интенсивность цепной реакции определяется температурным коэффициентом реактивности (по графиту, урану и теплоносителю). Соответственно влияние на реактивность реактора изменения паросодержания в активной зоне характеризуется паровым коэффициентом реактивности, изменения мощности реактора – мощностным коэффициентом реактивности, изменения давления в контуре циркуляции теплоносителя – барометрическим коэффициентом реактивности.

Величина и знак (положительный или отрицательный) коэффициентов реактивности оказывают существенное влияние на обеспечение безопасной эксплуатации реактора (особенно в переходных процессах), на выбор характеристик системы регулирования реактора.

Как происходит в реакторе тепловыделение? Осколки атомных ядер, разлетаясь с большой скоростью, взаимодействуют с другими ядрами и тормозятся в своем движении. При потере кинетической энергии осколков и происходит выделение тепла.

Для того, чтобы в ядерном реакторе происходили ядерные реакции, то есть превращение одних химических элементов в другие, необходимо присутствие в реакторе вещества, способного делиться и выделять при своем распаде элементарные частицы, способные вызвать деление других ядер. Распад атомного ядра может быть следствием попадания в него элементарной частицы, или самопроизвольным. Сразу отметим, что в ядерной энергетике не используется самопроизвольное деление по причине очень низкой его интенсивности.

В качестве делящегося вещества можно использовать уран-235, уран-238 или плутоний-239. Во время цепной ядерной реакции в реакторе изотопы этих элементов распадаются и образуются два или три ядра других химических элементов, находящихся в середине таблицы Менделеева. При этом излучаются гамма-лучи, выделяется энергия, и образуются нейтроны в количестве двух или трех штук, которые способны продолжить цепную реакцию. Для того чтобы атомное ядро какого-либо элемента распалось, нейтрон должен попасть в него с определенной скоростью. Различают быстрые и медленные нейтроны, в зависимости от их скорости, которые по-разному воздействуют на ядра делящихся элементов.

Например, распад изотопа урана-238 могут вызвать только быстрые нейтроны, при этом образуется 2 – 3 новых нейтрона и выделяется энергия. Из-за того, что быстрые нейтроны сильно замедляются в уране-238, их энергия оказывается недостаточной, чтобы вызвать деление ядра урана-238, поэтому цепная реакция в уране-238, а также в естественном уране (в котором основной изотоп – уран-238) протекать не может.

Совсем другая ситуация возникает в веществе уран-235, наиболее эффективный распад ядер которого происходит при взаимодействии с нейтронами, которые после пробега в его толще перестают быть быстрыми и становятся медленными, но не поглощаются самим ураном и посторонними веществами. В современных ядерных реакторах для замедления нейтронов применяется не сам уран, а другие вещества, слабо поглощающие нейтроны, например, тяжелая вода или графит. Причина этого в том, что в естественном уране имеется большое количество веществ, сильно поглощающих нейтроны, например, уран-238.

Обыкновенная вода хотя и замедляет нейтроны, но очень сильно поглощает их, поэтому для нормального протекания цепной реакции не годится. Легкая вода обладает для этого необходимыми качествами, и может быть использована в цепной реакции обогащенного урана-235, который имеет высокую долю делящегося изотопа. Менее обогащенный уран можно использовать при использовании в качестве замедлителя нейтронов графита, который не только плохо поглощает нейтроны, но и хорошо замедляет их. Сходными свойствами также обладает тяжелая вода, с той лишь разницей, что ее производство имеет серьезные экологические недостатки и достаточно трудоемко.

Когда медленный нейтрон попадает в ядро урана-235, ядро без предупреждения может захватить его. Следствием будет цепочка ядерных реакций, а результатом – образование ядра плутония-239. Этот элемент тоже можно использовать в качестве ядерного топлива, но в настоящее время он используется при производстве атомных бомб. Поэтому в реакторе происходит не только расходование ядерного топлива, но и его наработка.

Существует другой способ поддержания цепной ядерной реакции, причем без необходимости замедления нейтронов, и используется он в реакторах на быстрых нейтронах. Правда, в качестве делящегося вещества в таком реакторе используется плутоний, а не уран. Уран же выполняет функцию дополнительного компонента. При попадании быстрого нейтрона, образованного в ходе распада плутония, в ядро урана, произойдет испускание новых нейтронов и выделение энергии, а при попадании в ядро урана медленного нейтрона он превратится в плутоний-239 и пополнит запасы ядерного топлива в реакторе.

Резюмируя вышесказанное, можно сказать, что поддерживать цепную реакцию в атомном реакторе можно тремя способами: использовать обогащенный уран с замедлителем, который будет поглощать нейтроны; использовать необогащенный уран с замедлителем, мало поглощающим нейтроны; использовать сплав урана с плутонием без замедлителя. Соответственно, устройство ядерных реакторов, использующих эти три разных способа, будет различаться.

Следует иметь ввиду, что при цепной реакции нейтроны образуются не одновременно. Большая их часть испускается в момент деления ядра урана за время 0,000000001 с. Это так называемые мгновенные нейтроны. В реакторах на тепловых нейтронах время их жизни от рождения до повторного захвата равно приблизительно 0,001 с. Управление реактором при столь малом времени жизни нейтронов было бы затруднительным. Однако в действительности не все нейтроны испускаются мгновенно. Около 0,0064 от полного числа нейтронов, возникающих в процессе деления, являются запаздывающими и появляются в активной зоне через некоторое время после акта деления из осколков разделившегося ядра урана (в основном из возникающих при делении ядер брома и йода). Обнаружено шесть групп запаздывающих нейтронов с временем жизни от 0,6 с до 80 с.

Существование запаздывающих нейтронов позволяет устанавливать такой режим работы реактора, при котором скорость изменения нейтронного потока значительно (в сотни раз) меньше, чем на мгновенных нейтронах. Этот режим удается создать, если надкритичность реактора меньше доли запаздывающих нейтронов, то есть меньше 0,0064 (Кэф меньше 1,0064 в реакторах РБМК). В этом случае появляется возможность регулирования цепной реакции в реакторе.

Регулирование осуществляется с помощью специальных стержней-поглотителей нейтронов из бористой стали или карбида бора. Они вводятся (или выводятся) в активную зону и стабилизируют или изменяют в нужном направлении процесс размножения нейтронов.

При надкритичности большей 0,0064 (Кэф больше 1,0064) нарастание цепной реакции будет определяться только мгновенными нейтронами; такой режим неуправляем и может привести к ядерному взрыву. Поэтому для безопасного управления реактором надкритичность его всегда должна быть меньше 0,0064 (для реакторов РБМК).

Особенности аварийной защиты

Одной из причин, повлекших за собой столь тяжелые последствия аварии на Чернобыльской АЭС, стали особенности аварийной защиты и конструкции стержней регулирования атомного реактора РБМК-1000. Дело в том, что стержни регулирования конструктивно состоят из двух частей, соединенных между собой тягой. Из карбида бора выполнена секция поглотителя нейтронов длиной 7 метров, а секция вытеснителя сделана из графита длиной 4,5 метра. Стержни, состоящие из этих двух секций, охлаждаются водой и по команде перемещаются вертикально в специальных каналах. При нахождении стержня в крайнем верхнем положении только его графитовая часть попадает в активную зону и действует как замедлитель, который почти не поглощает нейтроны. Вода тоже действует как замедлитель, но нейтроны поглощает гораздо активнее. При нижнем расположении стержня карбид бора находится в активной зоне и вызывает отрицательную реактивность атомного реактора. Такое расположение стержней позволяет при любой аварийной ситуации немедленно заглушить реактор.

Однако гораздо интереснее рассмотреть, каким образом возникает отрицательная реактивность при опускании стержней в активную зону реактора. Как мы говорили, при опускании стержней карбид бора начинает поглощать нейтроны в активной зоне. Одновременно с этим процессом нижняя часть опускаемого стержня начинает вытеснять воду и создает положительную реактивность, так как графит намного хуже поглощает нейтроны, чем вытесняемая вода.

Это продолжается до тех пор, пока вся вода не будет вытеснена графитом, и только после этого реактивность становится отрицательной за счет входа в активную зону карбида бора. Получается парадоксальная ситуация, когда опускаемые стержни вместо того, чтобы заглушить реактор, начинают разгонять его. Именно эта конструктивная особенность атомного реактора РБМК-1000 привела к столь печальным последствиям в ходе аварии на Чернобыльской АЭС.

Следует отметить, что при произвольном расположении стержней в активной зоне и их одновременном движении вниз не возникает положительной реактивности, так как в целом распределение нейтронов по высоте реактора сильно не изменяется. Происходит плавное уменьшение реактивности реактора при постоянной скорости стержней. Однако если все стержни находятся в крайнем верхнем положении и одновременно начинают двигаться вниз, распределение нейтронов будет сильно различаться по высоте активной зоны реактора, что вызовет скачок положительной реактивности при одновременном вытеснении из активной зоны воды. Так и случилось ночью 26 апреля 1986 года на 4-м блоке Чернобыльской АЭС, что вызвало разрыв трубопроводов, тепловой взрыв и полное разрушение атомного реактора.

Так выглядит пульт управления атомного реактора, и около такого или очень похожего пульта бегал в ночь на 26 апреля 1986 года заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС Анатолий Дятлов, когда понял, что удержать мощность реактора не удалось, и началось его интенсивное отравление. В такой ситуации восстановить его параметры было практически не возможно, и все говорило о том, что проведение эксперимента с выбегом ротора срывается. Дятлова можно было понять, так как если реактор отравляется, нужно либо быстро поднять его мощность, либо ждать сутки, пока он разотравится. Вот и надо было ждать, чтобы реактор ЧАЭС не взорвался, но кто же мог предполагать, что будет взрыв? Все мы крепки задним умом…

Несообразности

Перед остановкой реактора 4-го блока Чернобыльской АЭС были запланированы испытания одного из турбогенераторов в режиме, говоря языком специалистов, выбега с нагрузкой собственных нужд блока.

Суть эксперимента заключается в моделировании ситуации, когда турбогенератор может остаться без своей движущей силы, то есть без подачи пара. Для этого был разработан специальный режим, в соответствии с которым при отключении пара за счет инерционного вращения ротора генератор какое-то время продолжал вырабатывать электроэнергию, необходимую для собственных нужд, в частности для питания главных циркуляционных насосов.

Необходимо напомнить, что руководство Чернобыльской АЭС не было инициатором проведения эксперимента по использованию энергии выбега турбогенератора. Предложение использовать для обеспечения нагрузки собственных нужд эту энергию исходило от Главного конструктора и Генерального проектировщика. Идея состояла в том, чтобы гарантированно поддерживать принудительную циркуляцию теплоносителя для охлаждения реактора. А для этого нужно было за счет электроэнергии, вырабатываемой выбегающим по инерции турбогенератором, обеспечить питание электронасосов. Этот режим планировалось использовать при аварийной остановке реактора, когда атомная станция в результате отключения от энергосистемы лишается всех источников электроснабжения.

В течение первых нескольких минут, которые являются самыми важными для отвода тепла из активной зоны остановленного атомного реактора, использование энергии выбега турбогенератора позволило бы не допустить опасного перегрева тепловыделяющих элементов и снять остаточное тепловыделение. Такой способ использования энергии выбега был официально утвержден Минэнерго, и разработчики включили его в проекты новых атомных станций с реакторами типа РБМК.

Ночью 26 апреля 1986 года программу по выбегу турбогенератора на 4-м блоке ЧАЭС выполнили полностью, и записали все необходимые технические параметры испытания. Как и было запланировано, начальник смены блока А. Акимов дал команду заглушить реактор нажатием кнопки аварийной защиты. Стержни управления начали погружаться в активную зону, но через несколько секунд неожиданно раздались мощные взрывы, над блоком взлетели в воздух светящиеся обломки, часть из которых упала на крышу машинного зала.

Увидев, что стержни-поглотители остановились, оператор немедленно обесточил муфты сервоприводов, чтобы стержни упали в активную зону под действием собственной тяжести. Однако показания приборов, показывающих положение стержней, не изменились, и это означало, что либо они застряли, либо они отсутствуют в реакторе, как и все его содержимое. Позже выяснилось, что фактически имел место второй вариант.

Могла ли неграмотно составленная программа испытаний стать причиной Чернобыльской катастрофы? На этот вопрос дали однозначный ответ независимо друг от друга Комиссия Госпроматомэнергонадзора Советского Союза в 1991 году и Правительственная комиссия Украины в 1996 году. Обе комиссии пришли к однозначному выводу, что причиной аварии на ЧАЭС стали не ошибки в программе, а весьма опасные физические особенности реактора РБМК-1000. Эти особенности в принципе не могли быть учтены программой эксперимента, потому что о них скромно умолчали Главный конструктор и Научный руководитель проекта РБМК. Ведь не умолчи они об этом, кто бы согласился эксплуатировать такой реактор?..

Плюсы и минусы реактора РБМК-1000

У РБМК-1000 есть ряд достоинств. Аппарат работает при относительно низком давлении в контуре циркуляции теплоносителя. В отличие, например, от водо-водяных под давлением реакторов у этого типа реакторов отсутствует трудоемкий по изготовлению и монтажу корпус. У РБМК нет сложных и дорогих парогенераторов. Есть условия для наиболее полного использования ядерного топлива. К бесспорным преимуществам относится высокая теплотехническая надежность и живучесть реактора благодаря возможности контроля параметров активности теплоносителя каждого канала и замены на ходу тепловыделяющих сборок. В реакторе имеется возможность регулирования физических параметров (коэффициентов) реактивности.

Для того, чтобы понять, почему ядерные реакторы типа РБМК стали в СССР настолько популярными, нужно сделать небольшой экскурс в историю.

Уже в 60-е годы развитие атомной энергетики на Западе и в Советском Союзе пошло разными путями. Принятая правительством программа развития отрасли предполагала строительство АЭС в густонаселенных районах страны без защитных колпаков, способных в случае взрыва реактора (не зависимо от причины) удержать внутри себя опасные радиоактивные вещества и избежать загрязнения обширных территорий радиоактивными изотопами. На Западе такими колпаками в обязательном порядке оборудуются все атомные электростанции, и введено такое правило было после аварии в 1961 году на одном из исследовательских реакторов.

Типы реакторов, применяемые на Западе и в СССР, также оказались различными. В странах загнивающего капитализма строились реакторы только водо-водяного типа, а в Советском Союзе двух типов – водо-водяного (ВВЭР-1000) и уран-графитового (РБМК-1000). Многочисленные преимущества реактора РБМК-1000 в конечном итоге решили спор в его пользу, так как уже тогда был накоплен огромный опыт, имелась готовая производственная база и отработанная технология производства уран-графитовых реакторов. Плюс ко всему, атомная электростанция на реакторах РБМК могла иметь почти неограниченную мощность в рамках одного блока, а замену отработанного ядерного топлива можно было производить без остановки реактора. По всем параметрам, кроме безопасности, использование реакторов типа РБМК выглядело с экономической точки зрения более привлекательным.

К недостаткам уран-графитовых реакторов можно отнести большую сложность в эксплуатации, повышенные требования к обслуживающему персоналу, необходимость строгого соблюдения правил безопасной эксплуатации.

Чтобы минимизировать возможные последствия нештатных ситуаций при эксплуатации ядерных реакторов РБМК, было предложено строить их без колпаков, но в малонаселенных районах вместе с городками для проживания технического персонала.

Однако в ходе дискуссии сторонники высокой надежности реакторов типа РБМК одержали верх, и было решено строить атомные станции на их базе без колпаков и в густонаселенных районах, чтобы максимально приблизить источник энергии к потребителю. Конечно, это решение не стало причиной ужасной аварии на Чернобыльской АЭС, но обусловило ее экологические и медицинские последствия для десятков тысяч людей.

К известным до аварии недостаткам РБМК прежде всего относится наличие большого положительного эффекта реактивности, когда при уменьшении плотности теплоносителя, а такое происходит, в частности, при увеличении содержания в каналах пара (вода в этом реакторе играет еще и роль поглотителя нейтронов), происходит возрастание положительной реактивности.

Далее, в переходных режимах при нарушении персоналом требования иметь в активной зоне определенный запас стержней и в результате возникновения вследствие этого опасных нейтронных полей действие автоматической защиты могло быть недостаточно оперативным. Кроме того, как было выяснено позднее учеными, не исключалась возможность роста положительной реактивности в первые секунды после нажатия кнопки АЗ.

После аварии эти недостатки РБМК были устранены на всех действующих и строящихся АЭС с РБМК. Осуществляются также организационно-технические мероприятия, исключающие нарушение оперативным персоналом технологического регламента и возможность выведения им из работы (отключения) некоторых элементов аварийной защиты.

После аварии на Чернобыльской АЭС строительство новых электростанций на базе уран-графитовых реакторов типа РБМК-1000 было приостановлено, и это не смотря на то, что до Чернобыльской катастрофы в Советском Союзе были приняты обширные планы по сооружению таких реакторов. Всего два реактора РБМК было введено в эксплуатацию после 1986 года: в 1990 году РБМК-1000 на Смоленской АЭС, и в 1987 году РБМК-1500 на Игналинской АЭС.

Что это был за взрыв?

Сначала в реакторе 4-го блока ЧАЭС произошел тепловой взрыв. В результате причин, о которых будет сказано несколько позже, в реакторе началось интенсивное парообразование. Затем произошел кризис теплоотдачи, разогрев топлива, его разрушение, бурное вскипание теплоносителя, в который попали частицы разрушенного топлива, резко повысилось давление в технологических каналах. Это привело к тепловому взрыву, развалившему реактор Чернобыльской электростанции.

Реактор РБМК-1000 четвертого блока ЧАЭС был взорван кнопкой аварийной защиты в достаточно деловой и будничной обстановке. После того, как была получена команда глушить реактор, и нажата кнопка аварийной защиты АЗ, 187 стержней стройными рядами направились в активную зону, и по всем канонам должны были прервать цепную реакцию. Сразу оговоримся, что эта кнопка используется как в аварийных ситуациях, так и в нормальных. Через несколько секунд поступили сигналы о резком увеличении мощности. По таким сигналам стержни должны двигаться в активную зону, но они и так уже идут от нажатия кнопки АЗ. Ничего больше в данной ситуации сделать было не возможно, так как не было никаких других инструментов. Еще через несколько секунд – взрыв, который сотряс все здание 4-го блока ЧАЭС, через пару секунд второй, более мощный, взрыв. Стержни остановились, не пройдя и половины пути.

По свидетельствам очевидцев, находившихся во время взрыва 4-го блока АЭС в Чернобыле на его территории, прозвучал не один, а два последовательных взрыва, причем второй сильнее первого.

За 10 секунд до взрыва произошел целый ряд событий, каждое из которых неумолимо приближало момент катастрофы. Сразу после нажатия кнопки аварийной защиты, когда стержни начали двигаться в активную зону, в реакторе возникла большая положительная реактивность, очень быстро начала возрастать мощность. Как следствие, увеличившееся парообразование вызвало резкий рост давления в технологических каналах реактора. Продолжившийся рост мощности вызвал разогрев топлива до чрезмерно высоких температур, что вызвало разрушение и расплавление некоторых (наиболее разогретых) тепловыделяющих сборок.

Разрушение тепловыделяющих сборок вызвало немедленный контакт топлива со стенкой технологического канала, и быстрое разрушение его стенки. Вырвавшийся сквозь образовавшееся в канале отверстие под огромным давлением пар пошел в реакторное пространство, представляющее из себя цилиндрический кожух, закрытый сверху и снизу защитными плитами, внутри которого жестко закреплены каналы. Рост реактивности и обезвоживание каналов еще более ускорились, что вызвало разрыв нескольких каналов, пар из которых также попал в реакторное пространство. Дальнейший быстрый рост давления и мощный взрыв заставил верхнюю бетонную плиту взлететь в воздух, что вызвало массовое разрушение технологических каналов и выход радиоактивного пара под давлением в 70 атмосфер за пределы атомного реактора.

Это и был первый, тепловой взрыв, очень похожий на взрыв парового котла.

Вырвавшийся на свободу пар улетел в атмосферу, и активная зона реактора полностью лишилась последних остатков парообразной воды. В результате произошел резкий разгон реактора на мгновенных нейтронах и его полное и бесповоротное разрушение. Это второй, более мощный, ядерный взрыв. Это конечно не взрыв атомной бомбы, но явление такой же физической природы.

Концепции ядерного взрыва придержвался Константин Чечеров с группой своих товарищей. Они доказали, что там был ядерный взрыв. Там работала комплексная экспедиция Курчатовского института, специально созданная для понимания аварии и решения проблемы Чернобыля, и постепенно от нее отпочковалась группа энтузиастов под руководством Чечерова. У них была научная цель, невероятная, фантастическая, потому что техногенной катастрофы, равной Чернобылю, в мире не было до этого, и для них, как для физиков, это был невероятный научный вызов – понять, что произошло. Сам Чичеров потом умер от рака, до того получил Орден Мужества.

Константин Чечеров написал на тему Чернобыля много трудов. Его сначала воспринимали в МАГАТЭ как странного человека, но у него в руках были исследования, сделанные ценой их жизни, все задокументировано, сейчас МАГАТЭ принимает точку зрения именно Чечерова.

На 4-м блоке Чернобыльской АЭС взрывы сначала прозвучали в шахтах опускных трубопроводов и помещениях барабанов-сепараторов. Помещения барабанов-сепараторов были молниеносно разрушены, и сами барабаны-сепараторы весом в 130 тонн каждый были оторваны от трубопроводов и съехали со своих посадочных мест. Затем последовал мощный взрыв в центральном зале 4-го блока ЧАЭС, которым снесло железобетонной покрытие, 250-тонную перегрузочную машину и 50-тонный кран. Почти одновременно произошел взрыв в реакторе, который был откупорен, и в котором было полно водорода. Эта гремучая смесь в реакторе немедленно взорвалась, и это был последний и самый страшный взрыв. Активная зона частично расплавилась, а частично перешла в газообразное состояние, и вместе с раскаленными кусками ядерного топлива, упавшими на крышу машинного зала и вызвавшими пожар, покинула территорию 4-го блока Чернобыльской атомной станции.

Безопасность

В 1986 году, когда принималось решение запустить в эксплуатацию 1-й блок Чернобыльской АЭС, остановленный после аварии, вновь был поставлен вопрос о предоставлении материалов, обосновывающих безопасность РБМК-1000. Реакция Научного руководителя А.П. Александрова была жесткой: «Какие вам еще нужны доказательства, если здесь Я? Я говорю: реактор безопасен – пускайте». И по решению Правительственной комиссии реактор запустили в работу.

Привычка властвовать и апломб А.П. Александрова ни у кого удивления не вызывали, но действия всей комиссии и надзорного органа в сложившейся ситуации не выдерживают критики. Александров и до аварии неоднократно красноречиво высказывался о надежности реактора, и все-таки авария произошла. Только после смены руководства надзорный орган нашел в себе смелость поинтересоваться, в каких отношениях находилась конструкция реактора с правилами проектирования ядерных объектов.

На заседании Научно-технической секции, которое состоялось в 1990 году, впервые было признано более двадцати нарушений статей Правил ядерной безопасности и Общих положений безопасности при проектировании РБМК (реактор большой мощности кипящий). Но представители Главного конструктора продолжали упорствовать и не признали очевидного. Если бы таких опасных людей сразу отстраняли от конструирования атомных реакторов, Чернобыльской катастрофы можно было бы избежать.

Свидетели

Позднее Л. Бутрименко, работавший на Чернобыльской АЭС охранником и находившийся на расстоянии ста метров от 4-го блока, делился своими впечатлениями от увиденного:

– Во втором часу ночи услышал первый взрыв. Он был достаточно сильный, но глухой, как будто грохнул трамвай. Земля дрогнула под ногами, как при землетрясении. Я повернулся к 4-му блоку, и тут на моих глазах произошел еще более мощный взрыв. Разорванная крыша, как живая, приподнялась всей своей огромной массой, вниз полетели куски бетона и разные обломки. Бетонные плиты весом не менее одной тонны как игрушечные отбросило в сторону от реактора на несколько десятков метров, а некоторые улетели за ограждение 4-го блока ЧАЭС. Сам охранник вовремя укрылся и не пострадал от летящих обломков, став единственным человеком, наблюдавшим разрушение 4-го блока АЭС в Чернобыле с такого близкого расстояния.

По свидетельству очевидцев, находившихся вне территории Чернобыльской станции, примерно в 1 ч 24 мин раздались последовательно два взрыва. Над 4-м блоком взлетели искры, какие-то светящиеся куски, часть из которых упала на крышу машинного зала.

Когда взорвался реактор 4-го блока Чернобыльской атомной станции, плита верхней биозащиты весом в 500 тонн началась двигаться вверх, развернулась в воздухе и в развернутом и слегка наклоненном положении вновь рухнула на реактор, оставив активную зону приоткрытой слева и справа. Излучение мощность около 30 тысяч рентген в час вместе с мощным нейтронным излучением устремилось наружу. Но пожарники, боровшиеся с огнем на крыше машинного зала ЧАЭС и ходившие в сапогах по кускам графита, от которых тоже светило в интенсивностью в 20 тысяч рентген в час, не до конца представляли, какая опасность им грозит на самом деле.

Работники

Приведем несколько свидетельств работников станции:

А. С. Дятлов. Первое, что я сказал Акимову, чтобы он вызвал пожарников. А сам поспешил на улицу и обошел здание. Увидел, что оно разрушено, на крышах огонь. Но когда приблизился к 3-му блоку, то около него уже стояли пожарные машины. Поинтересовался: «Кто старший?». Мне показали на лейтенанта Правика. Затем я направился к щиту управления 3-го блока. Так мне доложили, что успели провести осмотр оборудования и оснований для остановки реактора сейчас не видят.

Я вернулся на 4-й блок. Вызвал заместителя начальника цеха и приказал отключить от электропитания все механизмы, срочно разобрать электросхемы, которые искрили и могли загореться. И опять пошел на 3-й блок, где дал команду остановить аппарат. Мне пытались возражать, дескать требуется разрешение директора Чернобыльской станции. Но я сказал, что в данном случае ничего этого не надо.

Потом к нам, на 4-й, пришел дозиметрист. Он замерил уровень радиации. Были места, где, по моему мнению, работать было еще можно. Однако оказались и довольно опасные точки. Правда, насколько опасные, мы не выяснили. Дозиметры оказались слабые, их «зашкаливало». Но мы решили все-таки часть людей вывести за пределы блока. Тут сообщили, что после взрывов не обнаружены два человека. В первую очередь пошли искать Ходемчука. Но дверь помещения, где он находился, как оператор главных циркуляционных насосов, заклинило. Тогда стали ему кричать, но никто не отозвался.

Дозиметристов появилось уже двое. Один, правда, пошел сопровождать обожженного Шашенка, который как раз и был одним из двух пропавших.

В общем-то, стало ясно, что с самим реактором мы ничего сделать не сможем. Поэтому основные силы бросили на недопущение новых пожаров, а также занялись разборкой электросхем. При этом я предполагал, что люди могут получить большие дозы радиационного облучения.

Б. В. Рогожкин. Когда я прибежал на 4-й энергоблок ЧАЭС, то увидел Дятлова. Он развел руками: «Не знаю, Боря, что получилось». Спросил у Топтунова: «Стержни вошли?» – «Да, – ответил он, – но потом мне показалось, что они остановились». Спросил Акимова, подает ли он воду в реактор. Тот ответил, что да. Но не знает, куда она идет. Дозиметрист доложил, что прибор «зашкалило». Я сказал, чтобы искали другие приборы. Мне надо было возвращаться на центральный пульт, поэтому я поручил продолжать аварийные работы Дятлову и Акимову. Сам пошел сообщить об аварии. Позвонил в Москву в ВПО «Союзатомэнерго». Мне позвонил директор Брюханов. Я рассказал ему о том, что видел.

А. П. Ювченко. Взрывы застали меня в кабинете. Страшно содрогнулись стены. И хотя они метровой толщины, но прогнулись. Дверь вышибло. Телефонная связь оборвалась. Только с 3-го щита управления прошел сигнал. Сказали, что нужны носилки. Я побежал и увидел Дегтяренко. Лицо его было обварено паром или кипятком. Совсем не узнать человека. Он кричал, что там, на 4-м блоке ЧАЭС, остался еще один оператор. Я бросился его искать. На левой стороне не нашел, зато увидел еще одного нашего парня. Глаза его были круглые. Показывал вверх, на потолок, и кричал, что там Валера Ходемчук.

Мы искали пятерых наших операторов. Валеру прежде всего. По пути встретили дозиметриста в противогазе. Правда, и на нас были «лепестки» (легкие респираторы из ткани).

Сверху откуда-то лилась вода. Ситников сказал, что надо позвонить в медпункт. Может быть, те, кого мы ищем, уже там. Так и вышло. Все нашлись, кроме Ходемчука.

Ю. Ю. Трегуб. Освещение на какое-то время погасло, потом восстановилось. Я видел, как Акимов включал насосы аварийного охлаждения. Мне же он дал команду вручную включить систему аварийного охлаждения реактора. Но в одиночку этого не сделать. Лишь одну задвижку – вдвоем – и то надо открывать минут 30. Тут я увидел Газина, и мы побежали выполнять команду. Рванули дверь, и нас окатило горячим паром. Похоже, сварит минуты за две. Кинулись назад к блочному щиту. Последовало указание открывать арматуру водопровода. Откуда лилась вода – не понял. Нам требовалось попасть в гидробалонное помещение системы аварийного охлаждения реактора. Только тут дверь завалило. Выскочили на улицу. Там и лежали эти самые баллоны, разбросанные взрывом, как спички. Тут я увидел свечение от реактора, напоминающее свет от раскаленной спирали.

Потом старший инженер управления турбинами дал команду открыть еще одну систему с водой. Значит, надо идти в машзал. А там завал, все стены как-то посерели. Но мы все-таки нашли сливные задвижки. Открывали их долго. Возвращаясь назад через 3-й блок, увидели красные лампочки системы радиационного контроля.

Потом мы пошли с Дятловым посмотреть на разрушения. Свечение над реактором Чернобыльской станции продолжалось.

И опять команда открыть задвижки. Сил почти не было. Но оперативный план мы уже выполнили – вода для охлаждения реактора подавалась.

Затем люди собрались у щита управления 3-м блоком. Всех рвало и меня тоже. Часов в пять утра мы оказались на КПП-1. Подошел пожарник. Его очень сильно рвало. Потом нас посадили в машину «Скорой помощи».

А. Г. Усков. Придя на 4-й блок, я увидел Ситникова, Акимова, начальника реакторного цеха №2 Коваленко. Они обсуждали, куда лучше подать воду. И поставили Акимову задачу – пустить ее через питательные узлы. Акимов, Топтунов работали с одной стороны, а я и Орлов – с другой. Мы быстро все сделали. Однако у людей уже началась рвота. Они не могли стоять.

Сам я тогда проработал минут 40, а потом ушел на совещание. Вернулся уже в другую смену, где-то после девяти утра. И вот тогда я увидел блоки графита. Только возникла мысль, что они не из реактора, а просто про запас лежали. Орлову стало плохо, потом мне. Затем – санчасть.

Л. Г. Попова. Той ночью я была дежурной телефонисткой по станции. Позвонил Рогожкин и сообщил: «Авария!». Я спросила: «Какая?». Он ответил: «Большая авария». Потом позвонил Брюханов и сказал, чтобы я ставила на магнитофон ленту «Общая авария». Но магнитофон сломался. И система автоматического оповещения всех должностных лиц Чернобыльской станции не работала. Пришлось обзванивать каждого в отдельности.

Директор ЧАЭС В. П. Брюханов прибыл на станцию около 2 ч ночи. Сообщение об аварии он получил не в установленном для такого случая порядке – с помощью автомата на телефонной станции. Эта система, как уже говорилось, в полной мере не сработала. Был обычный звонок на квартиру от начальника химического цеха.

Добрался до станции на служебном автобусе, оборудованном рацией. По ней Брюханов и связался с АЭС, приказал дать оповещение об аварии и объявить так называемую общую готовность. Однако это распоряжение не было в полной мере реализовано. Далеко не все, кому было положено, узнали о случившемся своевременно.

На станции директор, являющийся одновременно руководителем гражданской обороны станции, дал команду открыть подземное убежище. В нем и расположился штаб по борьбе с аварией. Директор доложил о случившемся в Киев и в Москву. Информация его выглядела примерно так. Да, была авария на Чернобыльской станции, но характер ее, масштабы пока неизвестны. Он старался не поднимать паники.

Брюханов поддерживал связь с Москвой, куда продолжал посылать обнадеживающую информацию: “Реактор цел, продолжаем подавать воду в аппарат, уровень радиации в пределах нормы. Погиб Валерий Ходемчук, а Владимир Шашенок получил стопроцентный ожог поверхности кожи и находится в тяжелом состоянии”.

Трусость и боязнь ответственности, а также некомпетентность, следствием чего стало неверие в возможность такой ужасной катастрофы на ЧАЭС, не позволяли Брюханову свыкнуться с мыслью, что реактор на 4-м блоке больше не существует. Не понятно также, что мешало директору Чернобыльской АЭС иметь достаточное количество приборов, способных замерять высокие уровни радиоактивного излучения. Имевшиеся в наличии приборы имели предел измерений всего 1000 микрорентген в секунду (то есть 3,6 рентген в час), и зашкаливали в массовом порядке, в связи с чем возникли подозрения в их исправности. Почему более мощные приборы, которые могли внести ясность в данной ситуации, оказались запертыми в каптерку? И почему доклад начальника гражданской обороны ЧАЭС Соловьева о катастрофической радиационной обстановке на 4-м блоке не был расценен должным образом и использован для принятия правильного решения? Из Москвы Брюханову было передано указание, продолжать охлаждать реактор и сообщение о том, что в девять утра специалисты специально созданной правительственной комиссии вылетят из Москвы в Чернобыль.

Главный инженер Чернобыльской АЭС Фомин то внезапно начинал метаться из угла в угол, как затравленный зверь и панически вскрикивая: «Конец… конец!», то вдруг становился железно уверенным в благополучном исходе. Периодически впадая в ступор и теряя самообладание, он начинал голосить и плакать, бить об стол то лбом, то кулаками, то вдруг начинал лихорадочно действовать и раздавать подчиненным ценные указания. Он постоянно оказывал давление на Дятлова и Акимова, требуя, чтобы вода непрерывно подавалась в разрушенный реактор, отправлял на четвертый блок ЧАЭС все новых и новых людей взамен тех, кого начинало неукротимо рвать, или кого уже оставляли силы.

Когда Дятлов был отправлен в плохом состоянии в медсанчасть, Фомин приказал немедленно явиться из дома на объект заместителю главного инженера по эксплуатации 1-й очереди ЧАЭС Анатолию Ситникову. От него же Ситников получил смертельно опасное и бессмысленное задание залезть на крышу блока «В» и заглянуть вниз.

Ситников отправился к реакторному залу, облазил весь реакторный блок, и понял, что от реактора остались только радиоактивные обломки. На этом следовало бы остановиться, но ему этого показалось недостаточно. Он забрался на крышу блока «В» и оттуда взглянул вниз на поверженный реактор. Ужасная картина разрушения, открывшаяся его взору, приковала его взгляд к жалким остаткам прогнувшихся от взрыва бетонных стен с торчащими во все стороны обрывками искореженной арматуры. Чувствуя, как горячий поток нейтронов и гамма-лучей лижет ему лицо и руки, и невольно прищурившись, он пытался разглядеть то, что осталось внизу от центрального зала. Верхняя плита лежала на боку в шахте реактора и из нее в разные стороны торчали обрывки трубопроводов и арматуры. В раскаленных проемах гудел огонь, и несло невыносимым жаром и смрадом. Началось сильное жжение в груди, так как он без всякой защиты дышал концентрированным радиоактивным газом. Когда он спохватился, и побежал обратно, его голова уже успела принять на себя полторы тысячи рентген излучения. Спустившись вниз, Ситников доложил Брюханову и Фомину, что реактор разрушен, но его информация не была принята к сведению, а только вызвала дополнительное раздражение. Подача воды в реактор продолжалась. В московской больнице врачи боролись за жизнь Ситникова, но костный мозг не привился, а его центральная нервная система была сильно повреждена облучением. Не смотря на все усилия врачей, он погиб.

Весь день 26 апреля пожарные расчеты откачивали радиоактивную воду из кабельных каналов ЧАЭС в пруд-охладитель, и сами нахватались доз, так как активность ее была сравнима с активностью воды основного контура во время работы атомного реактора. Более ста человек уже находились в медсанчасти с большими дозами облучения, но Брюханов и Фомин не желали образумиться, и продолжали искать другие способы подачи воды в реактор. Брюханов первым начал понимать, что уровни радиации могут быть опасными для населения Припяти, и запросил у Москвы разрешение о начале эвакуации города. Но из Москвы пришел короткий ответ: «Панику не поднимать!». А тем временем Припять пробуждалась ото сна, дети шли в школу…

Ликвидаторы

Е. И. Игнатенко:

– Наступило утро 27 апреля. В Припяти уже находился генерал-майор авиации Н. Антошкин (начальник штаба ВВС Киевского военного округа), с ним у нас появилась возможность пользоваться военными вертолетами.

Днем подошли машины с борной кислотой. Мы тут же приняли решение сбрасывать ее в реактор с воздуха. Мешки из кабин выбрасывались вручную, но они часто падали мимо цели. Надо было искать какое-то техническое решение этой неожиданной проблемы

28 апреля партийные органы уже организовали население Чернобыльского района, а мы – своих строителей и монтажников из Управления строительства Чернобыльской АЭС на засыпку мешков песком.

Но мы все-таки еще решали: какой бы еще эффективный материал подобрать для остановки процессов в реакторе? По рекомендации члена-корреспондента АН СССР В. А. Сидоренко стали использовать свинец. Он тяжелее двуокиси урана и, таким образом, может «растащить» активную зону, образовать под ней подушку.

Меня смущало только одно – температура кипения свинца. Почему-то казалось, что градусов 900. Следовательно, он закипит и вместе с парами будет выносить радиоактивность.

Я пытался выяснить этот вопрос в химцехе АЭС, но там не нашлось справочника. В конце концов позвонил в Москву – жене. Она попросила перезвонить через полчаса и потом сообщила, что свинец кипит при температуре 1700 градусов. Это нас устраивало.

29 апреля уже все «крутилось». Тысячи людей копали песок и засыпали его в мешки. Затем вертолеты скидывали их на реактор. В этот же день пришли машины со свинцом, и я расписался, что принял их.
Свинец был в болванках, листах, привезли даже мешочки с дробью разных калибров. Кстати, с того момента мы стали использовать свинцовые листы для защиты от радиационного излучения в вертолетах.

По моим расчетам, реактор надо было засыпать песком сверху на один метр. Это около 50 тыс. мешков.

Заместитель начальника ядерно-физической лаборатории Чернобыльской АЭС Н. Карпан еще раз напомнили руководству о том, что в случае непринятия мер по дополнительному заглушению останков реактора весьма вероятно катастрофическое развитие событий на 4-м блоке АЭС в Чернобыле. Бомба замедленного действия в нижней части реактора в размере примерно 7-ми критических масс продолжала накапливать грубую физическую силу. Однако в течение 26 апреля на станцию борную кислоту так и не доставили.

Каким образом руководство ЧАЭС прислушалось к мнению своих же специалистов? А вот каким. Воду в развалины реактора продолжали подавать в течение всего дня. Никаких мер по дополнительному заглушению реактора принято не было, так как бор на станцию доставлен не был. Вертолет предоставили, но он приступил к облету и фотографированию без Н. Карпана, так как тот был опять на территории, и его не стали искать и ждать. Сделанные с вертолета фотографии начальнику ядерно-физической лаборатории А. Кряту и его заместителю Н. Карпану так и не показали. Бронетранспортер предоставили, и с его помощью удалось сделать замеры уровня радиоактивности в разных точках территории ЧАЭС.

Что было дальше? При объезде территории на бронетранспортере Н. Карпан видел, как по северной стороне блока через поврежденные трубы лилась вода, которая по нижним отметкам двигалась к 3-му, 2-му и 1-му блокам и загрязняла помещения. Дневная смена откачивала эту воду, которой в течение дня было подано ни много, ни мало – 10 тысяч кубических метров. Многие из тех, кто занимался оценкой разрушений, не раз говорили руководству Чернобыльской АЭС, что вода не попадает в реактор, но к ним не прислушались.

Примерно в 20 часов реакторное топливо окончательно разотравилось, то есть йод и ксенон распались, и на блоке опять вспыхнул пожар. Сначала верхняя часть 4-го блока ЧАЭС изнутри освещалась рубиновым светом, но постепенно сполохи пламени становились все более яркими, пока не стали ослепительно белыми. В разных частях центральной зоны блока пламя было неравномерным по цвету и интенсивности, что говорило о наличии сразу нескольких очагов горения. Звук горения также был неравномерным и напоминал звуки на действующем вулкане, от громкого гула до взрывов. Пожар такой силы потушить человеческими силами было невозможно, да никто и не пытался его тушить. К нему и подойти-то было не возможно. С возобновлением пожара сразу начали расти уровни радиоактивного излучения вокруг 4-го блока ЧАЭС.

После замеров бронетранспортер вместе с пассажирами опять возвращался к бункеру, и Н. Карпан с товарищами докладывали о результатах директору Брюханову и главному инженеру Фомину, а те сообщали дальше в Припять членам Правительственной комиссии.

Группа, в которую входил Киселев, производила бурение горизонтальных скважин под днищем горящего реактора, чтобы закачивать туда жидкий азот для охлаждения и не допустить расплавление днища. Для этого на расстоянии 100 метров от 4-го блока, за стеной машинного отделения, был вырыт котлован глубиной 4 метра, в котором смонтировали японскую установку горизонтального бурения. Ликвидаторам каждый час выдавалась новая карта дозиметрической обстановки, по которой было видно, что в среднем уровень радиации в зоне производства работ составлял от 1,5 до 2,5 рентген в час. Однако были и такие точки, где уровень радиации колебался от 40 до 400 рентген в час, а в одной точке – 800 рентген в час. Ведь на подходах к котловану и вокруг него в хаотичном порядке валялись разбросанные взрывом куски высокорадиоактивного графита. По этой причине риск облучения работников сильно увеличивался, так как время от времени они были вынуждены подниматься на поверхность, чтобы взять складированный там буровой инструмент. Была установлена предельная доза облучения для одного работника в количестве 25 рентген, после чего он в обязательном порядке отстранялся от работы и вывозился в безопасную зону. Чтобы уменьшить уровень облучения, руководитель группы бурильщиков обратился к командующему химическими войсками с просьбой по возможности произвести расчистку территории от высокорадиоактивных кусков. Данная просьба была выполнена очень просто: приехал грузовой автомобиль с солдатами, которые вручную побросали обломки графита в грузовик и куда-то увезли. Какое облучение каждый из них получил в ходе погрузки, остается только догадываться…

Работа по бурению скважин прошла успешно, во многом благодаря принципиальности руководителя Плохих В.А., который настоял на том, чтобы котлован был выкопан на большую глубину. В противном случае горизонтальные скважины упирались в днище реактора, но чтобы доказать очевидное, пришлось выдержать жесткий прессинг со стороны вышестоящего руководства, так как дополнительное углубление котлована требовало времени.

Эвакуация

Рассказывает генерал-майор милиции Бердов:

«Скажу сразу, что Припятский горотдел внутренних дел предпринял все возможное, чтобы исключить радиационное поражение людей. Весь город был быстро оцеплен. Но мы еще полностью не сориентировались в обстановке, так как милиция своей дозиметрической службы не имела. А с Чернобыльской станции сообщали, что произошел пароводяной выброс. Эта формулировка считалась официальной точкой зрения руководства атомной станции. Я туда подъехал часов в восемь утра.

Сначала зашел в пустой кабинет Брюханова. Увидел полную беспечность. Окна распахнуты. Людей нашел уже в кабинете Фомина. На вопрос «Что произошло?» мне опять ответили: «Разрыв паропровода». Но, посмотрев на Фомина, я понял, что все серьезнее.

Сейчас понимаю, что это была трусость, сопряженная с преступлением. Ведь они какую-то реальную картину уже имели, но нам честно об опасности не сказали. Может быть, тогда некоторые наши сотрудники и не попали бы в больницу.

Вернулись мы в свой горотдел. Как раз начали прибывать дополнительные силы. А вскоре прилетел и министр Минэнерго СССР А. И. Майорец. Ему тоже, как выяснилось, не доложили полной картины.

Конечно, была неразбериха. Например, бывший заместитель министра здравоохранения СССР товарищ Воробьев говорил: «Чего вы здесь паникуете?».

В 16 ч в зале заседания бюро Припятского горкома партии появились Фомин и Брюханов. И впервые главный инженер сказал, что реактор Чернобыльской атомной станции взорван, а на территории станции обнаружен графит. В 15 ч к нам прибыл заместитель министра МВД СССР генерал-лейтенант внутренней службы В. И. Другов. Где-то к 19 ч прилетел Б. Е. Щербина, который после ознакомления с обстановкой принял решение об эвакуации населения г. Припять».

В 10 ч утра 26 апреля в горкоме партии состоялось специальное совещание. На нем присутствовали представители разных организаций, которых убедили, что ничего опасного не произошло и жизнь в городе Припять должна идти своим чередом. Впрочем, дети уже ушли в школу. На улицах бойко шла торговля, а в местном ресторане даже играли свадьбу.

Директор ЧАЭС на этом совещании присутствовал и атмосферы благодушия не нарушал.

На том и расстались, решив не пугать народ, никаких экстренных объявлений по радио не делать. Правда, определенные меры безопасности все-таки приняли. Город начали мыть поливальной машиной. С улицы убрали некоторые торговые точки. Детям в школе выдали йодистые препараты. Не очень организованно, но с обеда их получало уже и население.

Некоторые горожане уже знали кто больше, а кто меньше о случившемся. Определенная тревога у людей, конечно, была, но абсолютно отсутствовали признаки паники.

Осматривавшим под утро 26 апреля место взрыва сотрудникам Чернобыльской АЭС стало ясно, что атомный реактор 4-го блока в его обычном состоянии уже не существует. Однако «наверх» столь неприглядная информация не поступила, поэтому люди из Центра летели в сторону Чернобыля можно сказать на разведку, вследствие чего было потеряно драгоценное время. Не смотря на очевидность серьезности ситуации, эвакуация из города Припять была объявлена всего на несколько дней, но люди больше не вернулись в свои дома. Не удивительно, что вывезенные на чужбину граждане почувствовали себя никому не нужными и оставленными на произвол судьбы.

Вообще, справиться с последствиями аварии на Чернобыльской АЭС можно было двумя способами.

План «А». Вообще ничего не сообщать населению о произошедшем, а информацию, передаваемую зарубежными радиостанциями, объявить попыткой устроить провокацию. Очень быстро и без всяких объяснений провести эвакуацию Припяти и близких к Чернобылю населенных пунктов. Пожертвовать несколькими тысячами человек на работах по срочной засыпке реактора и сооружении укрытия. Опоясать весь район колючей проволокой и охранять, как государственную границу. Виновников аварии приговорить к высшей мере. Такая тактика позволила бы продемонстрировать всем, что государство способно быстро и решительно устранить любую возникшую проблему, а население вряд ли бы решилось проявить открытое недовольство действиями властей.

План «Б». Немедленно сообщить полную и достоверную информацию о самой аварии, ее причинах, и действиях по ликвидации последствий. Жителей эвакуировать, но через пару месяцев, когда радиоактивный йод, который в первые дни после взрыва на ЧАЭС был одним из самых опасных элементов, практически полностью распался, вернуть их домой. Попутно объяснить, что нужно делать, какие принимать препараты и соблюдать средства гигиены, чтобы жизнь на зараженной территории оставалась относительно безопасной. Объявить на всю страну, что на борьбу с последствиями аварии будут брошены все силы, и неукоснительно выполнять это обещание. Чувствуя огромную поддержку государства, люди воспряли бы духом и работали бы с полной отдачей. Ведь принимать правильные решения и претворять их в жизнь гораздо легче, когда знаешь, зачем ты это делаешь. А как бы от этого выиграло само государство! Каким же сильным оно бы себя показало, позволив себе полностью открыть информацию о катастрофе для населения. Такому уровню доверия руководства страны к своим гражданам могли бы позавидовать во многих странах мира!

В действительности, как мы знаем, события развивались по промежуточному сценарию, а результат оказался гораздо хуже любого из крайних вариантов. Слабость и некомпетентность власти чувствовалась с самых первых дней после катастрофы в Чернобыле. Все попытки выяснить для себя, что же на самом деле произошло на 4-м блоке ЧАЭС, и одновременно не допустить распространения правдивой информации среди простых людей, не могли вызвать уважение и ощущение защищенности в народных массах. Будучи не в силах преодолеть кризис и справиться с ужасом, власть попала в состояние ступора, а радиоактивные облака тем временем продолжали исходить из развороченного чрева реактора в атмосферу и разноситься ветром на огромные расстояния.

Какие повреждения получило здание 4-го блока ЧАЭС в результате взрывов?

По свидетельству А.С. Дятлова, заместителя главного инженера АЭС в Чернобыле в 1986 году, сразу после взрыва стало ясно, что стержни остановились где-то в промежуточных положениях и при обесточенных муфтах сервоприводов не двигались дальше. В машинном зале можно было увидеть картину, достойную кисти великого художника. Часть кровли здания площадью в 300 – 400 кв.м. обрушилась, плиты упали вниз и повредили масляные и питательные трубопроводы. Кругом были видны завалы. Из разрушенных труб питательных насосов в разные стороны начали бить струи горячей воды, попутно попадая на электрооборудование и вызывая короткие замыкания в электрических цепях. Из 7-го турбогенератора вытекло масло и загорелось, его пытались потушить операторы, которые уже бежали к нему с огнетушителями и пожарными шлангами.

На кровле через образовавшиеся проемы были видны сполохи пожара.

В центральный зал 4-го блока ЧАЭС из-за завалов пройти было не возможно, поэтому до пяти часов утра 26 апреля в зале никого не было. Взрыв разрушил кровлю и две стены цеха, которых теперь просто не было. Через проемы отсутствующих стен в помещениях местами были видны потоки воды, несколько очагов огня и яркие вспышки коротких замыканий на электрооборудовании. Помещение газобаллонной тоже было разрушено, а у входа в зал главных циркуляционных насосов провалено перекрытие. Несколько небольших очагов пожара появилось на кровле третьего блока ЧАЭС и химического цеха, однако реактор третьего блока продолжал работать. Ближе к утру реактор третьего блока был заглушен.

Картина аварии и последствия

Взрывы в 4-м реакторе ЧАЭС сдвинули со своего места металлоконструкции верха реактора, разрушили все трубы высокого давления, выбросили некоторые регулирующие стержни и горящие блоки графита, разрушили разгрузочную сторону реактора, подпиточный отсек и часть здания. Осколки активной зоны и испарительных каналов упали на крышу реакторного и турбинного зданий. Была пробита и частично разрушена крыша машинного зала второй очереди станции.

После взрывов, вызвавших разрушение здания 4-го реакторного цеха, не был обнаружен, не смотря на предпринятые поиски, старший оператор главных циркуляционных насосов Валерий Ильич Ходемчук, рабочее место которого находилось в районе обвала. Один пострадавший в момент возникновения аварии, наладчик Владимир Николаевич Шашенок, в 6 ч утра 26 апреля 1986 г. умер от тяжелых ожогов в больнице г. Припять. К этому же времени госпитализировали 108 человек из числа тех, кто участвовал в противоаварийных мероприятиях и выполнял свои служебные обязанности на Чернобыльской атомной электростанции. Еще 24 человека были госпитализированы в течение 26 апреля.

Многие сотрудники обслуживающего персонала, а также пожарные получили смертельные дозы радиоактивного облучения в ходе ликвидации последствий аварии на АЭС в Чернобыле.

Сразу после взрыва реактора 4-го блока ЧАЭС, когда стало ясно, что стержни остановились, заместитель главного инженера А.С. Дятлов ошибочно послал А. Кудрявцева и В. Проскурякова в центральный зал вместе с операторами опускать стержни вручную. Распоряжение эти было бесполезным, так как если стержни не идут в зону при обесточенных муфтах, то не пойдут и при вращении вручную. А операторы получили дополнительную ненужную добавку облучения, что позже Дятлов честно признал как свою собственную ошибку.

Оператор центрального зала Анатолий Кургуз получил сильные радиоактивные ожоги. Когда Дятлов встретил его у входа в реакторный зал, кожа лица и рук свисала с него клочьями, и Дятлов немедленно отправил его в медпункт.

Петр Паламарчук принес на руках инженера наладочного предприятия Володю Шашенка, который вел наблюдение за нештатными приборами в момент взрыва и был обварен горячей водой и паром. П. Паламарчуку и Н. Горбатенко было немедленно приказано унести Владимира в медпункт, что и было сделано, но к утру В. Шашенок умер. Сам П. Паламарчук, пока разыскивал Шашенка, получил большую дозу облучения, в том числе от радиоактивной воды, которая попала на его одежду.

Прибежал начальник смены В. Перевозченко и сообщил, что пропал оператор главных циркуляционных насосов Чернобыльской станции Валерий Ходемчук. Дятлов вместе с Перевозченко и Ювченко пошли искать Ходемчука и подошли к провалу в перекрытии, который образовался у входа в зал главных циркуляционных насосов.

Дятлов и Ювченко остались у провала, а В. Перевозченко по консоли пополз к помещению операторов, где, хоть и с малой долей вероятности, мог находиться Валерий Ходемчук. Ползти было опасно, сверху текла вода, но Перевозченко благополучно пробрался в помещение операторов. Но Ходемчука там не было, его так и не нашли. Перевозченко же попал под струю радиоактивной воды, которая увеличила полученную дозу до смертельной. Умер он от радиационных ожогов кожи.

Персонал электрического и турбинного цехов сливал в аварийные цистерны масло турбин и проводил работы по вытеснению водорода из электрических генераторов. Работу выполнили, некоторые погибли, некоторые получили тяжелые телесные повреждения. Самоотверженно помогали персоналу смены заместители начальника турбинного цеха Р.И. Давлетбаев и электроцеха А.Г. Лелеченко. Лелеченко же после 26 апреля нашел в себе силы еще два или три дня ходить на работу, где и получил добавку облучения. Был отправлен в больницу в Киев, но прожил недолго.

Прибывший на ЧАЭС в 5 утра главный инженер Н.М. Фомин распорядился организовать подачу воды в реактор, хотя эта операция через столько времени после взрыва была бесполезной. Вредность этой идеи проявилась через несколько часов. Вода из-за разрушенных трубопроводов до реактора не доходила, а начала растекаться по помещениям четвертого и других блоков Чернобыльской АЭС и разносить радиоактивные изотопы. Пришлось подачу воды прекратить. Однако нескольким исполнителям эта затея главного инженера Чернобыльской АЭС стоила жизни. Л. Топтунов, А. Акимов и А. Ситников получили смертельную добавку к уже полученному облучению и вскоре скончались.

Большие дозы радиоактивного облучения получили пожарные, которые тушили огонь на крыше цеха и сбрасывали вниз раскаленные куски радиоактивного графита, не имея при себе никакой защиты против радиации.
Сам Анатолий Степанович Дятлов во время аварии на ЧАЭС 26 апреля 1986 года получил дозу облучения как минимум 550 бэр, в результате чего началась лучевая болезнь, которая быстро прогрессировала. Не смотря на помощь немецких врачей, 13 декабря 1995 года А.С. Дятлов на радость разработчикам РБМК скончался.

В первые дни после катастрофы в Чернобыле была организована воздушная разведка местности, произведены замеры радиоактивности, на основании которых была определена 30-киломеровая зона, а к ней добавлены малые зоны, так называемые «цезиевые пятна». Эти пятна по сути дела стали открытием Чернобыля, потому что поначалу считалось, что в результате ядерного взрыва радиоактивному заражению будет подвержена некая сплошная территория. Но атом внес свои коррективы, и отдельные районы, входившие в 30-километровую зону вокруг городов Чернобыль и Припять, оказались чистыми, зато возникли эти самые «цезиевые пятна».

Выяснилось, что радиоактивные частицы цезия или стронция активно переносились ветром и выпадали в осадок на больших расстояниях от Чернобыля, и пришлось руководствоваться не схемами, а реальными замерами уровня радиоактивности на больших пространствах. На основании этих данных и были определены населенные пункты, из которых нужно было срочно эвакуировать всех жителей.

26 апреля, когда стало известно о взрыве на Чернобыльской АЭС, члены Правительства Украины были срочно созваны на заседание. Что фактически произошло на ЧАЭС, никто из членов не знал. Шли разговоры о пожаре, который пожарники смогли ликвидировать только к восьми утра. Не смотря на отсутствие достоверной информации, обеспокоенность все-таки дала себя знать и заставила применить первые предупредительные меры. В Припять направили полк гражданской обороны, курсантов учебных заведений милиции из Киева, а также подразделения МВД и КГБ. Но достоверной информации об опасности для окружающей среды и масштабах аварии в первый день после случившегося в Киеве не было, поэтому все службы действовали исходя из предположений.

Директор станции Брюханов, в соответствии с инструкцией, сообщил в Министерство энергетики о том, что на Чернобыльской АЭС сложилась внештатная ситуация, а уже оттуда информация поступила в правительство. В дальнейшем вся информация о ситуации на ЧАЭС поступала в Москву. Только в три часа после полудня 26 апреля 1986 года украинское правительство официально сообщило, что реактор лежит в развалинах, а в небо поднимается мощный поток радиоактивных частиц.

Председателем Совета Министров Украины О. Ляшко было дано распоряжение о мобилизации транспорта на случай, если придется эвакуировать людей из пораженной местности. В течение нескольких часов была сформирована специальная колонна автотранспорта, а в полночь Совет Министров УССР распорядился выдвинуть колонну автобусов в город Припять. 27 апреля в 4 часа утра автобусы уже стояли на окраине Чернобыля и были готовы в любой момент приступить к посадке и вывозу людей.

Колонна была мобилизована оперативно, но украинское правительство не располагало необходимыми полномочиями, чтобы приступить к эвакуации. В результате в зоне повышенной радиации и люди, и транспорт ожидали «сверху» разрешение на выезд и получали никому не нужные дополнительные дозы.

Страхи мутации

Произошел грандиозный натурный эксперимент. Ни у кого не было и тени сомнения, что очень скоро здесь появятся новые биологические виды, в лесах расплодятся двухголовые телята, а вокруг 4-го блока Чернобыльской АЭС будут ошиваться шестиногие собаки. Но ничего этого не произошло. Природа Полесья осталась совершенно обычной, полностью восстановилась, на месте рыжего леса вырос новый, и не появилось даже намеков на какие-либо аномалии. Не то что животных с двумя головами или количеством ног, отличным от четырех, не удалось обнаружить, но даже найти каких-нибудь необычных насекомых. Получается, что сильное радиоактивное излучение – это не так уж и страшно. Такая точка зрения может коренным образом изменить мировоззрение производителей ядерного оружия со всеми вытекающими из этого последствиями…

Чернобыль своей радиацией затронул 17 европейских государств общей площадью более 200 тысяч квадратных километров, а также некоторые районы Азии, Африки и Америки, но главные памятные мероприятия ежегодно проходят в самом Чернобыле.

Ликвидаторы и сотрудники станции вспоминают трудности, которые им пришлось преодолеть. Например, как после аварии с ЧАЭС сбежала большая часть персонала. До аварии на станции трудились 6000 человек, а остались не более 800. Люди боялись ночевать по одному, находясь в полном одиночестве в брошенном городе. Иногда кому-то становилось плохо, а вызвать помощь по телефону было не возможно.

Вспоминают так же, как ликвидаторов, как рабов, начали принудительно переселять в город Энергетиков Славутич, из-за чего в 1988 году произошла забастовка. Благодаря этой забастовке удалось получить в Киеве постоянную прописку и квартиру.

Вспоминают, как всех поголовно, чуть ли не с поднятыми вверх руками, переселяли из Чернобыля и Припяти в полуразвалившиеся хаты в соседних районах. Как многие отказывались уехать, на них устраивали облавы, ловили и вывозили, а они возвращались снова и снова.

После того, как из мертвой зоны вокруг Чернобыльской АЭС ушли люди, после них остались старые погосты и кладбища животных. Люди спасали только себя, а всех остальных живших с ними бок о бок они банально предали. В опустевшие деревни входили охотники и солдаты и расстреливали бежавших к ним на человеческий голос животных. Собаки, кошки и лошади не могли понять, в чем они провинились перед хозяином природы, и с беспомощным криком падали на радиоактивную землю. Нечто похожее происходило и в городах Припять и Чернобыль, где все домашние животные также были беспощадно расстреляны.

Суд

Прямые виновники аварии предстали перед судом, который проходил в Доме культуры г. Чернобыля с 7 по 29 июля 1987 г.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР под председательством члена верховного суда СССР Р. К. Бризе рассмотрела дело по обвинению бывших директора Чернобыльской атомной электростанции В. Брюханова, главного инженера Н. Фомина, его заместителя А. Дятлова, начальника реакторного цеха А. Коваленко, начальника смены Б. Рогожкина, государственного инспектора Госатомтехнадзора СССР Ю. Лаушкина.

Они обвинялись по части 2 статьи 220 Уголовного кодекса Украинской ССР, предусматривающей ответственность за нарушение правил техники безопасности на взрывоопасных предприятиях, повлекшее человеческие жертвы и иные тяжелые последствия. Государственное обвинение по делу поддерживал старший помощник Генерального прокурора СССР Ю. Н. Шадрин.

В ходе судебного разбирательства были заслушаны десятки свидетелей и потерпевших, проанализированы следственные материалы, результаты работы Правительственной комиссии, заключения экспертов и специалистов. Все это позволило еще раз убедиться в подлинных причинах аварии, воссоздать истинную картину происшедшего, неопровержимо доказать вину подсудимых.

Одним из основных виновников аварии признан бывший директор ЧАЭС В. Брюханов. Являясь руководителем сложного в технологическом отношении предприятия, он не обеспечил его надежной и безопасной эксплуатации, неукоснительного выполнения персоналом установленных правил. Среди руководителей и части специалистов атомной станции сложилась атмосфера вседозволенности, благодушия и беспечности. Все это способствовало возникновению и развитию аварийной ситуации, обусловило неумелые, нерешительные действия определенной части персонала в экстремальных условиях.

Проявив растерянность и трусость, Брюханов не принял мер к ограничению масштабов аварии, не ввел в действие план защиты персонала и населения от радиоактивного излучения, в представленной информации умышленно занизил данные об уровнях радиации, что помешало своевременному выводу людей из опасной зоны.

На суде были вскрыты факты грубого пренебрежения служебными обязанностями бывшим главным инженером Чернобыльской АЭС Н. Фоминым и его заместителем А. Дятловым. Будучи ответственными за подготовку эксплуатационных кадров, они не организовали должным образом эту работу, не обеспечили соблюдение персоналом электростанции технологической дисциплины, более того, сами систематически нарушали должностные инструкции, игнорировали указания органов надзора.

Приняв решение о проведении испытаний на 4-м энергоблоке ЧАЭС перед его выводом в плановый ремонт, В. Брюханов, Н. Фомин, А. Дятлов, а также бывший начальник реакторного цеха А. Коваленко не согласовали его в установленном порядке, не проанализировали всех особенностей намеченного эксперимента, не приняли необходимых дополнительных мер безопасности.

Бывший начальник смены Б. Рогожкин самоустранился от руководства испытаниями и контроля за работой реакторной установки.

Преступно халатно отнесся к исполнению служебного долга бывший государственный инспектор Госатомэнергонадзора СССР Ю. Лаушкин, не проявивший принципиальности и настойчивости в реализации требований правил безопасности АЭС.

Судебная коллегия приговорила В. Брюханова, Н. Фомина, А. Дятлова к максимальной мере наказания, предусмотренной за эти преступления уголовным кодексом, – к десяти годам лишения свободы, Б. Рогожкина – к пяти, А. Коваленко – к трем, Ю. Лаушкина – к двум годам лишения свободы.

Первый заместитель Министра среднего машиностроения А.Г. Мешков возглавлял комиссию, которая выпустила Акт о причинах Чернобыльской аварии. Вывод в акте был сделан простой – реактор взрывоопасен. Поощрение за столь нужную и ответственную работу не заставило себя долго ждать. 20 июля 1986 года Мешков был уволен с работы за то, что сказал правду о РБМК.

Главные лица

Борис Евдокимович Щербина Заместитель председателя Совета Министров СССР (1984—1989)

В 1986 году возглавлял правительственную комиссию по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Уже 26 апреля 1986 года прилетел в Киев, сразу отправился в город Припять, распорядившись о его немедленной эвакуации, которая началась на следующий день, 27 апреля. Здоровье Б. Е. Щербины было подорвано именно в Чернобыле, где он получил дозу облучения не менее 200 бэр.

В 1988 году его опять бросили на самый трагический объект страны — он возглавил комиссию по ликвидации последствий землетрясения в Армении, которая стала делом всего Советского Союза. Армейские части, добровольцы-строители из всех республик помогали жителям Спитака, Ленинакана и других пострадавших от стихии населённых пунктов (21 город и 350 сёл, из которых 58 были полностью разрушены) разбирать завалы и налаживать жизнь с нуля. В этом землетрясении, равном по мощности подземных ударов 10 ядерным взрывам Хиросимы, 25 тысяч человек погибло, 140 тысяч стали инвалидами, а 514 тысяч человек лишились крова

«Борис Щербина — настоящий герой, — говорил Вардкес Арцруни, в 1988 году председатель Госстроя Армянской ССР. — Оказывается, возглавляя правительственную делегацию чернобыльской аварии, он хлебнул там радиации. Здесь на второй день смотрю — он начинает кашлять, кашлять… Иммунитета нет — в холоде в этом, голоде заболел. Ну ему ничего не стоило вылететь в Москву… Он месяц сидел с нами рядом! С каждым днем чувствовал себя все хуже и хуже, но не уезжал». С июня 1989 года — персональный пенсионер союзного значения. Летом 1990 года подал в Политбюро ЦК КПСС записку об обстановке в стране со следующими словами:

Сам по себе факт избрания Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР опасен последствиями в политике и экономике страны. Ни политических, ни моральных качеств новоявленный руководитель Верховного Совета для такого поста не имеет.<…> Если группе Ельцина удастся полностью захватить Верховный Совет и Совмин республики, наступит тяжелейшая полоса в истории страны.

Через месяц умер (22 августа 1990).

Валерий Алексеевич Легасов, замдиректора института АТОМНОЙ ЭНЕРГИИ имени И. В. Курчатова и зампредседателя комиссии по расследованию аварии Щербины, принадлежал ко “второму поколению” атомщиков. Более того, он не занимался реакторами, но в надежности их у него сомнений не было. Да, претензии к качеству оборудования, к подготовке персонала, к автоматике, естественно, возникали, однако если бы 25 апреля 1986 года вы спросили бы его: “Возможна ли авария с разрушением активной зоны и выбросом огромного количества радиоактивных продуктов?”, он ответил бы отрицательно. Как и большинство физиков. На протяжении четверти века физики убеждали общественность в абсолютной безопасности АЭС и делали это настолько эффективно, что уже даже сами не допускали такой возможности.

Чернобыль привел в шоковое состояние атомщиков всех рангов. Потребовалось время, чтобы убедиться: невозможное свершилось. Легасов увидел зарево над Припятью и только тогда понял, сколь велика катастрофа.

На собрании коллектива директор сообщает, что за ликвидацию Чернобыльской аварии Валерий Алексеевич Легасов представлен к званию Героя Социалистического Труда, мол, уже можно поздравлять его… Выходит Указ, но фамилии Легасова там нет. Было принято решение никого не награждать из Института атомной энергии, есть вина коллектива в том, что случилось. Наверное, в таком решении есть “рациональное зерно”, но те, кто работал в Чернобыле рядом с Легасовым, отмечены правительственными наградами, а он остался в стороне…

Легасов мечтал о Межведомственном совете по химии, который работал бы на самом современном уровне, о молодых ученых, способных изменить положение в науке, о временных научных коллективах — в общем, о ликвидации застоя в той области науки, которую он развивал и которой верно служил. Но 26 апреля состоялось совещание в Академии наук, на котором план работ, предложенный Легасовым, был, по сути, выхолощен…

“Не допустим, чтобы нами руководил мальчишка…” — это не выдуманная фраза, она принадлежит одному именитому химику.

Полученная значительная доза радиации, в 4 раза превышающая максимально допустимую норму, очень сильно повлияла на здоровье Легасова.

С 25 по 29 августа 1986 года на конференции экспертов МАГАТЭ в Вене Легасов, как глава советской делегации, представил 5-часовой 400-страничный доклад с анализом причин аварии и радиологических последствий катастрофы на ЧАЭС. Это выступление стало поворотным пунктом в его карьере. По одной версии, в своём выступлении Легасов разгласил ряд секретных сведений, на что не был уполномочен.

В 1987 году при тайном голосовании академика Легасова не избрали в научно-технический совет (100 — за, 129 — против). В 1986—1987 годах его дважды выдвигали на звание Героя Социалистического Труда, но оба раза он не был награждён. За Легасовым упрочилась репутация оппозиционно настроенного к властям учёного. Его самочувствие ухудшилось, появилась бессонница.

Во вторую годовщину аварии на ЧАЭС, 26 апреля 1988 года, Легасов представил на заседании Академии наук план создания совета по борьбе с застоем в советской науке. Его предложение было отклонено. На следующий день, 27 апреля 1988 года, Легасов был найден у себя в квартире повешенным.

Рядом лежал наградной пистолет.

На следующий день Легасов должен был огласить свои результаты расследования причин Чернобыльской катастрофы. А вместо доклада…”повесился”. Перед смертью он записал на диктофон рассказ о малоизвестных фактах, касающихся катастрофы.

Из магнитофонных записей, надиктованных академиком Легасовым: «На станции — такая неготовность, такая безалаберность, такой испуг. Как сорок первый год, но еще в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с той же отчаянностью, с той же неготовностью…»

По материалам этих аудиозаписей Би-би-си сняла фильм «Пережить катастрофу: Чернобыльская ядерная катастрофа» (англ. Surviving Disaster: Chernobyl Nuclear Disaster, 2006). Также самоубийство и материалы аудиозаписей фигурируют в мини-сериале HBO«Чернобыль» (2019)], в котором роль Легасова сыграл британский актёр Джаред Харрис.

Только спустя десять лет после аварии, в сентябре 1996 года, президент Борис Ельцин посмертно присвоил Валерию Легасову звание Героя России.

Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве

33 года спустя после аварии, покинутая людьми зона отчуждения превратилась в настоящий заповедник. Там живут медведи и бизоны, водятся волки и рыси, дикие кабаны и лошади Пржевальского – и многие другие животные, не считая пары сотен видов птиц.

Использованы материалы из книги “Чернобыль: события и уроки” под общей редакцией Е. И. Игнатенко. Коллектив авторов: Возняк В. Я., Коваленко А. П., Троицкий С. Н.

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ,
Бостон.
Для “PA NY”