БЕЛАРУСЬ: ТРАНСФОРМАЦИИ ОТ ИГРЫ ПРЕСТОЛОВ К ИГРЕ НАРРАТИВОВ

Мир объясняется и легитимизируется нарративами. Применение силы со стороны власти требуют нарративов, протесты населения – также. Столкновение нарративов усиливает одних и ослабляет других.

Игра престолов базируется на нарративах, поскольку массовое сознание оперирует ими. Все стороны видят справедливость только в своих действиях, но доказать это могут только нарративы. Если власть, имея в своих руках всю пропагандистскую машину, не способна это сделать для населения, значит, правда не на стороне власти. Она может обеспечить своим нарративам громкость, но не убедительность.

События в Беларуси и пандемия коронавируса являются также яркими примерами резких изменений непредсказуемого характера, которые прямо и косвенно вытекают из новых условий нашего бытия. Мир подошел к определенной точке, за которой видится другой тип развития, и политический и экономический, даже либеральный капитализм перестал быть таким привлекательным.

Мы всегда считали, что, когда стреляют пушки, разговоры смолкают, но в сегодняшнем информационном мире это отнюдь не так, а даже наоборот – разговоры, то есть нарративы, вступают в свою полную силу. Официальные медиа моментально теряют доверие, поскольку глаза людей видят совершенно другую картину. Картинка на экране начинает противоречить картине в жизни. Так, кстати, рушился и Советский Союз даже во времена отсутствия интернета, который сегодня дает возможность обойти любое цензурирование со стороны власти.

Правда, исследования показали, что интернет во времена “арабской весны” не столько мобилизовал, сколько взывал к мировому общественному мнению, поскольку основным языком сообщений был английский. Сходно его роль была не столь высока и в случае “желтых жилетов” во Франции, которые между собой имели другие каналы коммуникации.

Г. Асмолов попытался посмотреть на события в Беларуси также сквозь интернет как новый механизм, которого не было у других постсоветских поколений: “Ключевой вопрос, на который важно ответить, чтобы понять роль интернет-технологий в протестах в Беларуси: как получилось, что цена применения насилия стала выше, чем его эффективность? В белорусском сценарии интернет не стал ключевым механизмом мобилизации и координации протестов, однако он создал условия, в которых быстрое вовлечение масс стало возможным. Произошло это в первую очередь благодаря сочетанию двух важных характеристик протестов: беспрецедентного насилия со стороны государства и рассеянности протестов как в столице, так и по всей стране. В гиперлокальном протесте, погруженном в современную информационную среду, насилие, даже самое жестокое, не достигает своей цели подавить протест, а только способствует его росту”.

И еще некоторые его точные замечания:

– “критическая масса свидетельств насилия стала новым ключевым триггером протестов и всеобщей гражданской мобилизации”;

– “отключение интернета часто приводит к эскалации протестов, так как информационный вакуум заставляет выходить людей на улицы”;

– “толпа протестующих превращается из объекта преследования в субъект политического процесса; со временем она уже готова выходить на центральную площадь, объединив сотни гиперлокальных протестов в единую колонну”.

Чем стала сегодня соцсеть? Это информационный авторитет, который диктует правила нового поведения, поскольку модели старого поведения и так всем известны, и они теряют свою эффективность. Поэтому идет смещение на все более нижние уровни, которые гораздо проще, поскольку являются более личностными.

И. Гращенков, например, считает так: “Сейчас наибольший интерес представляют не партии, а движения. Из числа существующих до раскола на «за батьку» и «оппозицию»: Говори правду, За Свободу, Демократический молодёжный союз, Гражданский форум, Зубр и МХСС (Молодые демократы), Белая Русь, Беларускі Народны Рух, Либертарианское Движение Беларуси и другие. Именно эти движения, на сегодняшний день объединяющие от 50 до 70% всего электората могут стать мощной политической силой на будущих выборах в Республике Беларусь. Не случайно, что фактическими координаторами протестов в Белоруссии стали сетевые информационные ресурсы: «Nехта», Onliner, Новая Нива, Tut.by. На наших глазах разворачивается социальный эксперимент в рамках одной страны. Протест не организуется извне, не управляется из единого центра и не имеет спонсоров. Координационный совет – это больше совет старейшин, чем боевая ячейка. К тому же, половина его членов сидит в тюрьме, еще треть в соседней Литве. И все-таки люди третью неделю подряд продолжают выходить на улицу. Так сегодня люди голосуют за перемены”.

На этих нижних уровнях сохраняется доверие между людьми, которое теряется при продвижении наверх, когда даже партия не выражает ничьего мнения, кроме ее лидера. Сегодняшние партии – это “тени” их лидеров, они просто движутся за ними, поскольку не выражают ничьего мнения.

Когда нарративы уходят с площадей на телеэкраны, они теряют свою остроту, поскольку возникает контроль над ними денег и власти. Уничтожается искренность, но не растет и убедительность. Они становятся нарративами, привязанными к своему телеисточнику, поскольку не могут пройти сквозь экран к человеку.

С. Митрофанов анализирует то, что можно обозначить как новую “сходку современных пикейных жилетов” на телеэкране, например: “решительность демонстрирует В.Жириновский. Программы «Развития демократии» – разве ж это не иностранное вмешательство? – говорит он. В ответ надо прекратить всякое вещание оппозиции, а по границам Польши и Прибалтики поставить танки, – и чтобы те непрерывно грели моторы, а двигатели слышали бы во всем мире, а ракетам встать в предстартовую позицию. На связи М.Захарова. В дипломатии мы таких слов не говорим, но мысль Владимира Вольфовича мне нравится. Смех. Аплодисменты. Так пока и порешили”.

Когда-то люди имели внятное и понятное прошлое и будущее, которое им предоставляла религия. При этом никто не смел сомневаться в достоверности этих предсказаний. Современный человек потерял понятное и прошлое, и настоящее. Будущее у него осталось только из дистопий фантастических телесериалов, которые демонстрируют ужасное будущее контроля над всеми.

О. Матвейчев видит то, что происходит в голове современного человека так: “Идет прогрессирующая примитивизация! Естественно, старые сети никуда не исчезают, там находятся люди или поколения целые, которым привычен их, более-менее длинный или средний формат… Картина реальности складывается у современного молодого человека из огромного количества мелких фрагментов, каждый из которых попал в эту картину благодаря огромному количеству повторений. Это такое фасетное зрение, зрение как у мухи или паука. То есть, мировоззрение у человека есть, нельзя говорить, что его нет, но оно все мозаичное и насквозь противоречивое, ибо каждый фрагмент никак не связан с другим. Извлечение одного фрагмента из этого мировоззрения совершенно не влияет на всю картину в целом, ибо картина и не была с самого начала целостной. Это, как раз то, что способствует ситуации пост-правды”.

М. Саморуков из Carnegie.ru раскрывает реакцию России на Беларусь:

– “С точки зрения Кремля, белорусское общество охладело бы к России в любом случае. Даже если бы Кремль занял нейтральную позицию, никак не помогал Лукашенко или вообще поддержал бы белорусские протесты, то их победа все равно привела бы к власти в Беларуси гораздо менее пророссийских лидеров, чем сейчас. А то и вообще антироссийских. Потому что у белорусской оппозиции нет никакого другого интеллектуального ресурса, кроме прозападно настроенной интеллигенции. Понятно, что бастующие рабочие МТЗ после смены власти не станут министрами, ими станут те, у кого есть какое-то представление, как руководить, какой-то запас идей. В случае белорусской оппозиции запас идей есть только у старых профессиональных оппозиционеров, которые прозападные, делают ставку на этнический национализм и на отдаление от России” ;

– о заявлении Путина о резерве из российских силовиков: “Думаю, это заявление было сделано для того, чтобы подать сигнал нескольким целевым группам. Во-первых, белорусскому госаппарату и силовикам – что они не должны сомневаться в том, что Лукашенко остается и, если что, может положиться на огромные ресурсы Кремля. Поэтому не стоит думать, не пора ли перебегать на сторону оппозиции. Во-вторых, это сигнал для самих оппозиционеров, лидеров протестов. Ведь это интервью Путина было сделано для передачи выходного дня, но показали его в четверг, перед выходными, чтобы сообщить людям, планирующим выйти на улицу: если вы планируете здания штурмовать или что-то такое, то вы подумайте хорошенько, мы пришлем новый батальон. Ну и для Запада был сигнал: если вы хотите посредничества, то забудьте, мы никаких сил не пожалеем, но Александра Григорьевича отобьем” (там же).

Беларусь, как и каждая из постсоветских стран, оказалась на распутье. Население жаждет изменений, которые не очень нужны элитам, которые чувствуют себя лучше в дне вчерашнем, чем в дне завтрашнем. Они не хотят менять свое положение на неизвестность. Люди же хотят изменений, поскольку видят, что другие живут лучше.

Элиты защищены своим положением и ОМОНом (см. как готовили ОМОН к разгону протестов, что тоже интересно и важно). Свой аппарат репрессий государство всегда держит наготове, кормит и лелеет своих силовиков. Они отвечают ему такой же любовью.

Е. Шульман дает свой взгляд на развитие событий в Беларуси: “Первое: важна устойчивость протеста, то есть способность его участников если не наращивать, то по крайней мере не снижать его численность. Второе: важна диверсификация инструментов протеста – вслед за выходами на улицы и площади и параллельно с ними должно возникать что-то ещё. К известным инструментам протеста относится, например, например, захват площади и организация на ней палаточного лагеря, что у нас ассоциируется с Майданом, сбор подписей и обращения известных людей, плакаты на домах, художественные акции, флешмобы и другие методы. В Беларуси формат забастовки оказался очень эффективным, поскольку бьет по фундаменту легенды о социалистической стране, заповеднике советской власти, основа которой – рабочий класс. Третий фактор – это раскол элит, точнее, то, что называется elite defection: появление внутри системы власти людей, чьи заявления можно интерпретировать как сочувствие к протесту. А на более позднем этапе – громкие отставки в знак несогласия с официальной политикой. В Беларуси с таким заявлением выступил экс-премьер страны Сергей Румас, несколько дипломатических работников, начальник УВД Гродненской области. Хотя высокопоставленных силовиков пока не видно. Четвертый фактор – образование параллельных структур власти. Я пока этого не вижу. Есть забастовки, однако пока нет стачкомов (комитетов стачки), есть призыв организовать штаб передачи власти от имени оппозиции, плюс я не вижу народных мэров и губернаторов – кого-то, кто объявлял бы себя народной властью на местах взамен прежней власти. Но такие структуры могут появиться очень быстро: в отличие от госинститутов, стачком или координационный совет оппозиционных сил может быть создан почти мгновенно. Пятый фактор – позиция международного сообщества. Она худо-бедно стала проявляться: Великобритания и Европарламент не признали результаты выборов. США пока ограничились твитом, Россия тоже пока не высказалась публично. Первое поздравление Владимира Путина можно было счесть жестом поддержки, но оно оказалось единственным, а два телефонных разговора, произошедших по инициативе белорусской стороны, скорее выглядят как попытка получить ту поддержку, которой нет”.

Все слои общества в такие периоды ощущают стресс. Но каждый реагирует на них по-разному. Например, немецкие экономисты предрекают, что IT-сектор может покинуть Беларусь: “в случае дальнейшего обострения политической ситуации Беларусь может потерять свою интеллектуальную элиту. Может возникнуть ситуация, когда образованные, предприимчивые, инновационно мыслящие люди будут просто вынуждены покинуть свою страну. Так, для белорусской экономики весьма важен динамично развивающийся IT-сектор, а в этой сфере работают как раз весьма мобильные люди. Было бы фатально, если бы им пришлось уехать. Потеря человеческого капитала, которым Беларусь весьма богата, стала бы, на мой взгляд, самой серьезной проблемой”.

Есть даже взгляд на протесты со стороны моды, что, кстати, перекликается с теорией, которая была в головах людей, избиравших Трампа в 2016 – С. Бэннона и К. Вайли, которые видели деление на республиканцев и демократов сквозь призму культуры и моды, считая, что идентичность человека наиболее ярко проявляется в избираемом им внешнем облике. Кстати, подтвердить это можно и армейской формой, одинаковость которой должна создать новую идентичность, уничтожив разнообразие личностей.

О моде в белорусских протестах говорят так: “Белорусами восхищаются не напрасно. Даже на акции протестов люди одеваются как на праздник и продумывают детали образов. Как следствие мы имеем не безликую толпу, а мужчин и женщин разных возрастов, на которых интересно посмотреть”

По сути и независимо от дальнейшего результата Беларусь победила себя, продемонстрировав, что старые правила жизни, которые были выгодны верхам, пришли в негодность. Такие протесты показывают, что Беларусь видит будущее другим и не хочет обратного возврата в прошлое.

Это все развитие ситуации в практической реализации сегодняшнего дня. Стимулы к нему можно увидеть в исследованиях социологов, сделанных еще в далеком 2006 г., когда, как казалось, все было хорошо.

С. Николюк дает ожидаемый расклад “за” и “против”: “Разложение общественного мнения на составляющие – закономерно. Сторонники А. Лукашенко – это люди, в первую очередь, с низким уровнем образования, пожилые и проживающие в сельской местности. Их жизнь во многом определяется уровнем социальных программ, гарантированное выполнение которых они связывают лично с президентом. Поэтому возможность переехать на Запад, если бы таковая им представилась, не способна их заинтересовать. У них нет личностных ресурсов для того, чтобы выстраивать свою жизнь заново. Данная причина во многом определяет не только их отношение к Западу, но и к официальной пропаганде в целом. Противники же А. Лукашенко – это, преимущественно, люди молодые, образованные, проживающие в крупных городах, словом все те, кто стремиться самореализоваться. В условиях “белорусской экономической модели” шансы на это у большинства невелики. Социальный лифт, который был разблокирован в годы перестройки, давно застрял. Сегодня ни личные способности, ни высокий уровень образования уже не гарантируют попадание на элитарные этажи общества. Отсюда притягательность Запада для людей с личностными ресурсами, отсюда их отторжение авторитарных методов управления”.

И еще одно интересное деление на два типа: “идеологическое” и “от жизни”: “в общественном мнении Беларуси и России помимо “идеологической” составляющей, которая сегодня во многом подконтрольна власти, есть и составляющая “идущая от жизни”. Последняя, в частности, проявляется в желании наиболее активных белорусских граждан переехать на постоянное место жительства в другие страны (в первую очередь на Запад). Усиление административных тенденций в управлении экономикой и дальнейшее наступления на гражданские права приведет к дальнейшему росту желающих переехать. При этом необходимо помнить, что Беларусь и Россия находятся на пике очередной демографической волны, о чем свидетельствует значительное увеличение количества студентов в высших учебных заведениях за последние десять лет (в Беларуси в 1,7 раза). Но кроме переезда на ПМЖ существует и промежуточная стадия “европейского выбора”. Речь идет о временной и постоянной работе в европейских странах. После вступления Польши и стран Балтии в Европейский Союз, из-за оттока активного местного населения, в указанных странах освободились рабочие места, которые начинают осваиваться гражданами СНГ. Такой вид “предпринимательства” поддерживается общественным мнением, как в Беларуси, так и в России” (там же).

Правда, трудно считать это достижением, когда трудоспособное население “мигрирует на работы” за рубеж, оставляя дома детей и старшее поколение, что проходит и Украина. Но такой путь реализует и Прибалтика, хоть они и сами уже находятся в ЕС.

О. Карач в тексте 2006 г. пишет (сейчас она в Литве): “Наиболее яркими чертами современного коллективного сознания белорусского общества, с которыми нам ежедневно приходится сталкиваться в практической работе, являются:

а) Мифологизация бытия. Белорусское общество постоянно создает “мифы” – искаженные и ложные понятия о реальности. “Мифы” основаны на фактах, но в основе их лежит какой-то устойчивый, как правило, советский, стереотип.

б) Идеологизация. Белорусское общество не оперирует фактами – оно оперирует своими представлениями об этих фактах. В результате само понятие “независимая, объективная информация” сегодня становится невостребованным – коллективное сознание жаждет “идеологем” – набора штампов на все случаи жизни. Общество боится (отвыкло, не хочет) иметь выбор – и прежде всего, выбор в сфере информации, который приводит к тому, что информация, полученная из разных источников, сравнивается, и человек вынужден размышлять, анализировать, определять свои взгляды (вкусы, предпочтения). Поэтому любые общественно-политические влияния на коллективное сознание белорусов осуществляются как борьба противоположных “идеологем”. Коллективное сознание постоянно делегирует свое право выбора ярко выраженному лидеру, который взял бы на себя функции защиты его материальных интересов и волевой мобилизации. Данный процесс отражается, в том числе, и в отсутствии политических слухов, хотя стоит отметить, что ситуация на протяжении последних месяцев несколько поменялась. Общество не распространяет слухи ни об участниках политических процессов, ни о самих процессах, что значительно осложняет и без того разорванные каналы коммуникации между представителями коллективного сознания и представителями различных политических сил”.

И ряд ее выводов: “1) процессы, протекающие в коллективном сознании белорусов, требуют серьезного изучения с различных сторон, поскольку недостаточный учет данных феноменов осложняет процесс европеизации белорусского общества и принятие белорусами европейских ценностей;

2) необходимо развивать стратегии, корректирующие особенности коллективного сознания и ускоряющие процесс трансформации советских и постсоветских ценностей и схем поведения в европейские;

3) необходима популяризация европейских ценностей (с учетом обозначенных особенностей коллективного сознания белорусов)” (там же).

В своем интервью из Литвы она говорит о стратегии выматывания Лукашенко. Но вспоминает еще более ранний период: “В январе 2014 года КГБ пытался похитить моего сына Святослава. Чтобы шантажировать и заставить меня работать на КГБ. Мне пришлось ночью с ребенком, которому был один месяц, бежать из Витебска, и с этого момента мой сын находится в Литве. Я хочу выразить огромную благодарность правительству Литовской Республики, был всего один час на то, чтобы принять решение, сделать визы, чтобы мы могли вывезти ребенка и он не пострадал. Поэтому я очень хорошо понимаю, что чувствует сегодня Светлана Тихановская, которой точно так же КГБ угрожал похитить ее детей. Очень хорошо понимаю, что чувствуют сегодня сотни женщин – журналистов, правозащитниц, политиков, которые аналогично столкнулись с угрозами похищения детей и, к сожалению, не только с угрозами, у нас есть случаи, когда в течение года-двух матери не знали, где находятся их дети. Это очень болезненная ситуация”.

О современном положении она высказывается так: “В Беларуси политик больше, чем политик в классическом варианте. Потому что от него требуют не только быть политиком, лоббировать там какие-то идеи, принимать какие-то решения, но это что-то вроде духовного лидера. Мне кажется, это крайность. Я очень надеюсь, что когда-нибудь политики в Беларуси станут обычными людьми и им не придется ходить по воде и воду превращать в вино. В принципе, вот это ожидание такого, что политик в Беларуси не совсем обычный человек, оно очень сильно чувствуется. Лукашенко, когда получил власть, сказал, что “я буду белорусским батькой, я буду отцом нации”. Это такой отец – абьюзер, алкоголик, домашний тиран. Там очень классическая, скажем, схема домашнего насилия, которую сейчас все в Беларуси очень часто вспоминают. И пытаются с ним как-то развестись, но он то руки обрубит, то в лес вывезет. В этой ситуации роль матери нации просто напрашивается. Потому что Лукашенко, как и многое другое, он выстроил вот эту ролевую модель сам, и поэтому и Светлана Тихановская, и вот этот женский протест, что мы делаем, это, конечно, все очень легло” (там же).

Ее психологические ощущения от протестной ситуации таково: “действительно все говорят про войну, потому что это ощущение было еще накануне голосования, когда на улицах городов появились танки. Проходит митинг протеста оппозиции – танки плавают на речке. Ну это вообще, такого чуда никто раньше не видел, что они могут по реке плавать. Ездит везде военная техника, бегают солдаты. То есть полное ощущение оккупации. А поскольку у нас все помнят (или срабатывает генетическая память) Вторую мировую войну, то появляются параллели. А второй момент – светошумовые гранаты, выстрелы приводят к тому, что люди понимают, что им нельзя сдаваться. Потому что если они сейчас проиграют и согласятся с тем, что Лукашенко останется на следующие пять лет, то… люди прямо говорят: «нас просто закатают в асфальт»”.

Протесты всегда строятся на преодолении страха. Государства любят наказывать “непослушных”. Они находят другие оправдания своим действиям. Например, все время нагнетается ситуации со стороны властей, то генштаб пугает войсками НАТО, то С. Лавров – Украиной: «Есть подтвержденные сведения о том, что подобная деятельность ведется с территории Украины. Там есть и «трезубец Степана Бандеры», есть и «С14», есть национальный корпус, есть Правый сектор. Все эти структуры активно занимаются провоцированием радикальных действий в Минске и других городах Белоруссии», – сказал Лавров. По его словам, на Украине также есть лагеря по подготовке таких экстремистов. «По нашим данным, в Волынской области, в Днепропетровской области… По нашим оценкам, порядка 200 экстремистов, натренированных на украинской территории, сейчас находятся в Республике Беларусь».

Иногда сами протестующие находятся в страхе от возможных провокаций: “В Беларуси готовится провокация с жертвами и потерпевшими. Цель – представить протесты граждан как неуправляемые массовые беспорядки. Так считает бывший сотрудник спецслужб Валерий Костка. К чему все эти рассуждения? В Беларуси готовится массовая провокация с жертвами и потерпевшими. Цель – представить массовые протесты граждан как массовые беспорядки. «Экстремисты» нападают на ОМОН и милиционеров, убивают и калечат часть из них. ОМОН в ответ жестко избивает протестующих. «Картинка» создана. Массовые беспорядки налицо. Руки диктаторов развязаны. Лукашенко вводит ЧП, Путин задействует свой “резерв” и вводит его в Беларусь. СМИ под жестким контролем, собрания и протесты – запрещены, судилища, тюрьмы и т.д. ”.

Важной остается позиция России, которая в долгосрочной перспективе проигрышная. Но в настоящее время она остается основным игроком, который одними своими словами (без действий) останавливает многое. Мы недооцениваем телепропаганду, но обычный российский зритель любит своих пропагандистов: по данным группы ЦИРКОН больше всего телезрители доверяют Владимиру Соловьеву (11,1% респондентов), Андрею Малахову (8,2%) и Владимиру Познеру (7,2%). На четвертом месте – Дмитрий Киселев (2,5%) . И это значит, что именно они напрямую разговаривают с массовым сознанием, являясь самыми частыми гостями в их квартирах и кухнях. Их нарративы имеют больше шансов на успех, поскольку имеют самое широкое распространение. К тому же подаются в принципиально развлекательной форме телевизионного ток-шоу, где “правильной” с точки зрения власти мысли помогают изо всех сил, выставляя против нее “провальных” оппонентов, которые из передачи в передачу играют эту роль.

Телевизор побеждает своих врагов сегодня, но в долгосрочной перспективе это не так. А. Филиппов связывает ситуацию с общим распадом СССР, говоря:

– “вижу здесь не какое-то изолированное событие внутри непрозрачных суверенных границ, а продолжение, невзирая на цели разных участников, тех процессов, «местом» которых стало все пространство бывшего СССР. Наследовать советскому проекту ни одна бывшая республика не может, но она может с большим или меньшим запозданием переживать то же, что и другие”;

– “если нам кажется, что европейские державы, бывшие когда-то империями, навсегда смирились и забыли это свое прошлое, то для политических сил в этих странах – это не так. Это даже не идеология. Это история рассказов о своем пространстве, своя история, свое видение мира. Они не забыли свое имперское прошлое, и предлагают свои пути интеграции если не территорий, то элит, свои пути культурной идентификации поверх нынешних политических границ. Странно было бы, если бы их не было. И эти проекты часто находятся в жесткой конкуренции по отношению к интеграционным проектам РФ, как (во всяком случае, в геополитическом смысле) наследницы Российской империи и Советского Союза” (там же);

– “Известны строки Владимира Маяковского: «Начинается земля, как известно, от Кремля» – так и выстраивалась советская модель. Под центром мы имеем в виду не только средоточие силы и ресурсов, но ту точку, в которой «производится» идеология, в которой формируется своя картина мира, которая и транслируется потом на периферию. В идеале, этот центр призван реализовать не только узко-геополитический, но и некий универсальный мировой проект, понятный и привлекательный для многих землян. Так, собственно, и был задуман СССР, на чьем гербе, как вы помните, серп и молот лежал на всем земном шаре. Но затем произошло оскудение этих идейных ресурсов, что – в идейном плане – и обрушило советский проект. Проблема нашего квазиимперского центра как раз и состоит в том, что он располагает по-прежнему очень большими ресурсами – финансовыми, военными, людскими, образовательными, – но нет того, что «размыкало» бы его для остального мира, вовлекало бы мир свою орбиту. Мы где-то кого-то можем поддержать людьми, деньгами, даже пропагандой. Но это – всё” (там же).

Нам всем ближе сегодняшний день, поэтому понятна радость А. Федуты, белорусского политолога:

– “мы живем в сказке, только страшной. Тихановская – просто Дейнерис Таргариен из «Игры престолов». Тут же и «Дракон». То есть сказки нам не врут. Просто Лукашенко, видимо, еще не понял, что финал таких сказок – гибель короля вместе с сыновьями: такой судьбы я ему отнюдь не желаю”,

– “Сегодня он не народный президент и даже не президент силовиков: он – вождь дубинок! И только. Он не может выступить, чтобы не нахамить оппоненту. Он общается только со специально отобранными представителями народа, которые рта не смеют открыть в его присутствии. Он не выходит сейчас к народу по очевидной причине: он не того боится, что в него кинут яйцо или «Молотов-коктейль». Он понимает, что будет освистан, а это всего ужасней” (там же).

Или Л. Гозмана, который фиксирует мини-победы белорусов: “в некоторых вещах они уже победили. В сегодняшних событиях участвует прямо или косвенно такой огромный процент населения, что peak-experience отдельных людей неизбежно войдет в национальное самосознание, их революция не будет забыта, как это случилось с нашей. И они уже изменили – надеюсь, навсегда – отношение к своему народу. Слово «белорус» будет теперь ассоциироваться не с героями советских анекдотов, не с покорностью и терпением, а со смелостью, стремлением к свободе и достоинству. А это не менее важно, чем институты”.

Или Б. Кагарлицкого, акцентирующего симуляции как главный инструментарий постсоветского времени: “Манипуляции неотделимы от симуляции. Собственно говоря, ГКЧП положил начало этой практике, будучи симуляцией государственного переворота. В 1993 году все было всерьез, но противостояние парламента и президента продолжалось недолго, разворачивалось в одной лишь столице и завершилось кровавой развязкой 3 октября. С тех пор не только в России, но и на просторах всего бывшего Советского Союза политика в точном смысле этого слова закончилась. Симуляции выборов перемежались с более или менее удачными попытками симулировать революции, депутаты делали вид, что голосуют, а министры и президенты изображали из себя государственных мужей, хотя прекрасно понимали, что занимаются не политикой, а бизнесом”.

И еще о наступлении нового цикла: “Три десятилетия еще не прошло, но, похоже, мы находимся на пороге нового цикла. И разворачивающиеся в Белоруссии события дают основания говорить о том, что постсоветские страны исчерпали отнюдь не «лимит революций», а лимит стабильности. Сохранить старый порядок невозможно, вне зависимости от того, нравится он нам или нет. И не удивительно, что гимном белорусского народного восстания стала песня Виктора Цоя «Перемен!», которая выразила настроения молодежи в конце 1980-х годов. Того самого поколения, которое, дав себя обмануть один раз, поверило затем в невозможность, ненужность перемен и вредность любого самостоятельного действия (вернее, в бессмысленность общественного действия как такового). Фактически Белоруссия начинает заново, пытаясь переиграть по-новому историческую драму, которую уже один раз ставили и с треском провалили на постсоветском пространстве. Может ли народ сам управлять собой, может ли он взять свою судьбу в собственные руки, могут ли люди включиться в политику, не дав себя обмануть? И возможна ли в принципе политика, представляющая собой не сумму симуляций и манипуляций, а борьбу организованных общественных сил за свои осознанные интересы” (там же).

Мир меняется, и с неизбежностью вместе с ним будет меняться и постсоветское пространство, состояние которого нам представляется вечным. Просто чем позже придут эти трансформации, тем болезненнее они будут и для населения, и для власти. В любом случае их должна нести смена поколений, поскольку остается все меньше людей “закаленных” на подчинение к власти советскими временами.

Российский аналитик А. Магун, опираясь на западный опыт, видит в демонстрациях вообще суть современной политики. Он пишет:

– “Антиправительственные демонстрации, которые мы наблюдаем сейчас в Белоруссии, а ранее наблюдали во многих и многих других точках,— это не эксцесс, а данность современной политики. Строго говоря, современная демократия – это и есть демократия демонстраций. Термин придуман не мной, его еще в 1970-х годах очень удачно использовал израильский политический теоретик Амитаи Этциони; просто сейчас пришло время подумать, что он значит”;

– “Демократическое государство сегодня – это то государство, которое находится в постоянной конфронтации со своим народом. Раньше бы сказали, что уличные протесты, демонстрации – это признак сбоя в системе, сегодня все понятнее, что это и есть признак благополучия. Когда западные страны кивают в сторону России, говоря, что в ней мало демократии, на самом деле они имеют в голове идеал демократии демонстраций” (там же);

– “Наши элиты боятся цветных революций, причем с основанием – они здесь не сумасшедшие. Мы можем спорить об этических последствиях их страхов, но в эмпирическом смысле все логично. Двигаться в сторону разговора с улицей, не имея дорожной карты по созданию «агонизма», способа установить консенсус, сложно. К сожалению, у критических, антигосударственных движений во всем мире нет программы, нет ответа на вопрос, что делать в ситуации новой сложности” (там же).

Одновременно все эти интерпретации переносятся и на Россию, в которой видят близкие черты. Российский политолог Ю. Нисневич пишет: “Ведь дело не только в отрицательном отборе персоналий, но и в том, что система стремительно теряет связь с реальностью. Власти предержащие живут в иллюзорном мире и чем дальше, тем больше в него верят. Белорусские события им наверняка неприятны, но они и мысли не допускают, что нечто подобное может случиться в окружающей их реальности, а значит, нет смысла менять не то чтобы поведение, но даже отношение. Максимум, что могут сделать,— изучить опыт белорусских силовиков, но уж точно ничего не поменяют в механизме того действа, которое нам всем предстоит 13 сентября и ошибочно именуется «выборы». К выборам в классическом понимании этого слова это повторяющееся из года в год действо не имеет никакого отношения. Выборы – это определенный механизм при неопределенности результата, а в России результат предсказуем или даже известен. Менять систему, возвращая реальный выбор, никто не будет. Власти это невыгодно”.

Реально Лукашенко потерял не силу, она у него есть и большая, он потерял как бы статус отца нации, вернувшись к старому статусу директора совхоза. Молодое поколение не хочет такого президента. Его авторитет не восстановим, особенно после компроматов такого типа:

– “С какого-то момента президент Белоруссии перестал скрывать свое увлечение молодыми женщинами, заведомо зависящими от него как от главы государства. Белоруссия, возможно, единственная страна в Европе, где уже почти 25 лет существует государственное модельное агентство – «Национальная школа красоты». Указ о его создании еще в 1996 году подписал сам молодой президент Лукашенко. Среди постоянных зрителей конкурсов красоты уже тогда были политики, бизнесмены, творческая элита, вспоминает модельер и постановщик конкурсов красоты Александр Варламов: «Это были 90-е годы. Все вдруг захотели красивой жизни, манекенщиц в постели и т.д.»;

– “Варламов утверждает, что несколько раз его просили просто найти девушек для времяпрепровождения с Лукашенко. «Некоторые чиновники ему привозили девушек. Девушка как способ сделать приятное. Чиновники таким образом располагали Лукашенко к себе. Ему надо было такую, чтобы время провести. Умную и красивую», – так описывает традиции белорусского двора один из бывших соратников белорусского президента” (там же);

– «Всем были известны его „фактические жены“, начиная от Абельской и заканчивая молодыми блондинками – все должны быть блондинки. Он явно на них имеет глаз, очевидно, что это его слабое место», – вспоминает Роман Бессмертный, работавший послом Украины в Белоруссии в 2010-2011 годах. По его словам, женщины были почти что предметом гордости белорусского лидера: «Этим он демонстрирует, что несмотря на тяжкий труд, он все-таки еще может… Как один из председателей колхоза сказал – у меня есть цель умереть на женщине. Если хотите понять психотип Лукашенко, просто попросите председателя колхоза рассказать, что он думает о женщинах». Во время официальных поездок в Россию Лукашенко часто сопровождали четыре-пять девушек модельной внешности . Когда Лукашенко приезжал в Сочи и селился в своей официальной резиденции, они селились неподалеку. Сопровождению их представляли просто по именам и «никто не скрывал», зачем они там на самом деле. Уже к четвертому сроку Лукашенко, начавшемуся в 2011 году, должность красивой женщины при президенте была почти узаконена: бывшие участницы конкурса красоты одна за другой становились сотрудницами протокола президента” (там же).

Одновременно мы живем в период выхода на сцену нового поколения. А все протестные революции всегда и особенно в последнее время именно связаны с приходом новых людей, выросших в условиях все уменьшающего диктата государства. Молодежь вырастает с новыми мозгами. И именно их взгляды вскоре будут доминировать в нашем мире повсюду.

А. Квасьневский так выделил роль молодежи в белорусских протестах: “крайне важная роль молодого поколения. Лукашенко находится у власти 26 лет. А это означает, что молодые избиратели родились во времена правления Лукашенко, они живут во времена правления Лукашенко, и категорически не согласны умереть при президенте Лукашенко. Я думаю, что эта реакция, организованность и решительность молодого поколения – также новый фактор <…> еще одно обстоятельство заключается в том, что в последние годы многие белорусы посещали соседние страны – Польшу, Литву, Западную Европу. И они видели, что система может быть другой; понимая, что авторитарная система не является судьбой Беларуси, они хотели чего-то другого. Это мой краткий анализ, почему мы имеем дело с принципиально новой ситуацией в Беларуси. Для некоторых она неожиданная, для меня – ожидаемая. Я удивлен лишь масштабами этого процесса. Я ожидал протестов меньших масштабов”.

Этот перенос “западного” на “советское” преследовал СССР всю его историю, приведя в результате к его развалу. Люди хотят жить лучше, они настроены и на более справедливый тип мира, чем тот, который они имеют на сегодня.

А. Квасьневский дает еще одну интересную характеристику А. Лукашенко: “когда я встретил Лукашенко, а мы одного возраста и были довольно молоды, он стал президентом, когда ему было 40, мне 41 год, так вот, у нас были частные беседы, и я понял, что у Лукашенко раздвоение личности. С одной стороны, он – мачо, он любит им быть. Конечно, это из-за его темперамента, его прошлого, его образования, а точнее, честно говоря, отсутствия образования. Иногда он чувствовал, что может сделать все, что хочет, никаких ограничений, никаких границ. Он – сильный, он – самый лучший, и так далее. И его личность мачо была необычайно сильно выражена. Но я видел и другого Лукашенко. Когда мы с ним проводили неофициальные переговоры с глазу на глаз, очень часто он был необычайно прагматичным человеком, трезво оценивал ситуацию, понимал границы, понимал, что необходимо сделать, он был готов идти на компромисс” (там же).

Он приводит интересные слова Путина: “Главный страх, связанный с украинской и белорусской ситуацией сегодня, что они становятся примерами на постсоветском пространстве того, что все может быть иначе. Путин лично мне объяснял, что в России не может быть гражданского общества западного типа, поскольку у России нет традиций. <…> А я ему отвечал: “Слушайте, если не начать этот процесс, то у вас и традиции не появятся”. Но у Путина была абсолютная убежденность, что, исходя из масштабов страны, ее истории, культуры и т.д., Россия не готова к гражданскому обществу и всем его процедурам. И авторитарная, иерархическая система гораздо больше подходит России” (там же). Конечно, это могут быть слова вежливости по отношению к собеседнику, но суть в том, что Путин прекрасно знает не только свои сильные стороны, но и слабые.

Мир сегодня засмотрелся на Беларусь, что теперь в определенной степени тормозит определенные действия Лукашенко. И даже Китай погрозил пальцем России, заступившись за Беларусь: “Китайский дипломат заявил, что Пекин не приемлет вмешательства в белорусские события любого иностранного государства и не хочет, чтобы внешние силы создавали раскол и беспорядки среди жителей Беларуси. “Как хороший друг и хороший партнер мы не хотим, чтобы ситуация в Беларуси привела к хаосу”, – заявил пресс-секретарь МИД КНР”.

Слова остаются словами, мысли – мыслями. Но две вещи из мира реальности для власти трудно будет закрыть. Они останутся ее визитной карточкой. Это задержания и избиения ОМОНом и фальсификация подсчета голосов. Добавим на чашу весов и то, что, если молодежь отворачивается от своего государства, у него исчезает будущее.

Такой Лукашенко более интересен России. Как пишет Е. Ющук: “Шатать его выгодно Путину, на мой взгляд. Нестабильный Лукашенко, которому закрыт путь на Запад – идеальный партнер для дальнейшей работы с ним. Думаю, что в итоге восприятие самого Лукашенко внутри Беларуси будет меняться, как и подход Лукашенко к внутренней политике. В итоге наступит некий баланс, устраивающий всех. А потом его сменят. В сухом остатке: он ляжет под Россию – во внешней политике (причем необратимо и реально, а не на словах) и далее править как самодур не сможет – во внутренней политике”.

Игра престолов всегда включает в себя игру нарративов, когда все стороны доказывают себе и миру свою правильность и справедливость. Когда игра нарративов не срабатывает, протестующие усиливают свою мощь выведением на улицы все большего числа людей. Власть в ответ применяет свой аппарат насилия, которым обладает по закону. Только насилие тоже должно быть в рамках закона, чего не было в Беларуси и что явилось шоком для большинства граждан, даже более эмоционально сильным, чем вероятная фальсификация выборов.

Беларусь дает хороший пример возможностей по пересмотру того обмана и лжи, который накопился в стране. Но основное еще впереди… Причем будущее может не быть лучше экономически, но по крайней мере оно может быть более честным.

---

Георгий ПОЧЕПЦОВ.
Доктор филологических наук, профессор.
Киев, Украина.
Печатается с любезного разрешения автора.