60 лет без матери Кузьмы

Наступил 60-летний юбилей со дня испытания самого мощного взрывного устройства за всю историю человечества. Ни торжественных заседаний, ни парада, ни заявления РАН. Так, несколько коротких заметок. А ведь 30 октября 1961 года на полигоне на Новой Земле в СССР произошло эпохальное событие – была взорвана бомба в 58 мегатонн тротилового эквивалента. Это больше, чем было использовано за всю историю человечества, включая предшествующие атомные и водородные бомбы. И, скорее всего, тот взрыв так и останется мировым рекордом на все последующие времена. Не потому, что есть технические и физические ограничения на мощность взрыва, а за полной бессмысленностью такой мощности.

Юбилейная бомба имела наименование АН602, но в официальной переписке того времени ее просто называли “изделие В”. Эти маркировки забылись. Остались “Иван” (советское название), “Большой Иван”, “Царь-бомба”, “Кузькина мать” – присвоенные бомбе на Западе. В группу разработчиков входили многие десятки или даже сотни человек, но главными были А. Д. Сахаров, В. Б. Адамский, Ю. Н. Бабаев, Ю. А. Трутнев, Ю. Н. Смирнов.

Работа над бомбой началась давно, еще в 1954 году. В 1959 году, перед поездкой Хрущева в Америку работу приостановили – намечалась разрядка. Но 1-го мая 1960 г. под Свердловском был сбит шпионский самолет У-2 американского пилота Пауэрса. На американцев неприятное впечатление произвели слова Хрущева “мы вас закопаем”. Доверяй, но проверяй, решил президент Эйзенхауэр.

Никита Сергеевич не на шутку разгневался, отменил ответный визит Эйзенхауэра и обещал показать Америке Кузькину мать. Переводчик Хрущева Суходрев перевел “кузькину мать” как “мать Кузьмы”. Американские журналисты не знали, что это такое, да так и стали писать Kuzma’s mother. Поступил высочайший приказ: ускорить разработку бомбы.

Один из главных разработчиков бомбы Юрий Николаевич Смирнов, работавший в группе Сахарова, вспоминает: “Лето 1961 г. преподнесло сюрприз. 10 июля Никита Хрущев провел в Кремле встречу-совещание с разработчиками и создателями советского ядерного оружия. Он сообщил, что руководство страны, учитывая складывающуюся международную обстановку, приняло решение отказаться в одностороннем порядке от добровольно взятого на себя обязательства не проводить ядерных испытаний. Предстоящей осенью такие испытания будут проведены, и соответствующее официальное заявление будет сделано правительством накануне. До этого момента вся работа по подготовке к взрывам должна была проходить в условиях полной секретности. Вернувшись с совещания, Андрей Дмитриевич рассказал нам о решении правительства. Он поделился впечатлениями о встрече в Кремле и добавил, что принято также решение разработать и испытать сверхмощную бомбу в 100 мегатонн. Естественно, мы были взволнованы новостями. Во время обсуждения прозвучал острый вопрос: “Зачем нужно делать такое “людоедское” оружие?!” Андрей Дмитриевич улыбнулся: “Никита Сергеевич сказал – пусть это изделие висит над капиталистами, как дамоклов меч…”.

В сентябре 1961 года бомба была почти готова. Никита пылал праведным гневом против империализма. Настолько, что вопреки всей традиционной советской закрытости Никита об этом сам рассказал одному американскому политику, пришедшему к нему на прием со своей взрослой дочерью. Рассказ об этой встрече появился 8 сентября 1961 г. на страницах американской газеты “Нью Йорк таймс”, которая воспроизвела слова Хрущева:

“Пусть знают те, кто мечтает о новой агрессии, что у нас будет бомба, равная по мощности 100 миллионам тонн тринитротолуола, что мы уже имеем такую бомбу и нам осталось только испытать взрывное устройство для нее”.

Газета сообщает, что дочь политика, услышав о таком намерении Хрущева, расплакалась прямо у него в кабинете.

Советские люди узнали о таком эпохальном событии чуть позже – 17 октября, в первый день работы XXII съезда КПСС, когда Хрущев в отчетном докладе, перестав читать текст, с переходом на фальцет гвоздил кулаком и почти что кричал: “…хочу сказать, что очень успешно идут у нас испытания и нового ядерного оружия. Скоро мы завершим эти испытания. Очевидно, в конце октября. В заключение, вероятно, взорвем водородную бомбу мощностью в 50 миллионов тонн тротила. (Аплодисменты.) Мы говорили, что имеем бомбу в 100 миллионов тонн тротила. И это верно. Но взрывать такую бомбу мы не будем, потому что если взорвем ее даже в самых отдаленных местах, то и тогда можем окна у себя выбить. (Бурные аплодисменты.) Поэтому мы пока воздержимся и не будем взрывать эту бомбу. Но, взорвав 50-миллионную бомбу, мы тем самым испытаем устройство и для взрыва 100-миллионной бомбы. Однако, как говорили прежде, дай Бог, чтобы эти бомбы нам никогда не пришлось взрывать ни над какой территорией. (Бурные аплодисменты.)” .

Бурные аплодисменты делегатов съезда показывали, что народ ждет обещанного взрыва с ликованием как апофеоза борьбы за мир. Никто, подобно дочке американского политика, не рыдал. Мой отец был делегатом XXII съезда, добыл для меня гостевой билет, так что о словах Хрущева и реакции на них я знал тогда же. Впрочем, в отредактированном виде, приведенном выше, они были опубликованы во всех центральных газетах.

Почему же не взорвали 100 мегатонн, хотя такой заряд был готов? Немного о конструкции бомбы. Кузькина мать, Царь-бомба имела трёхступенчатую конструкцию: ядерный заряд первой ступени (расчётный вклад в мощность взрыва – 1,5 мегатонны) запускал термоядерную реакцию во второй ступени (вклад в мощность взрыва – 50 мегатонн), а она, в свою очередь, инициировала ядерную “реакцию Джекилла-Хайда” (деление ядер в блоках урана-238 под действием быстрых нейтронов, образующихся в результате реакции термоядерного синтеза) в третьей ступени (ещё 50 мегатонн мощности), так что общая расчётная мощность бомбы составляла 101,5 мегатонн.

Главную причину отказа от такой мощности назвал Хрущев: нет на территории СССР места для такого испытания. Когда стали прикидывать масштаб поражения от 100 мегатонной кузькиной матери при взрыве на Новой Земле, равный радиусом 1000 километров, то зачесали затылки. В этих пределах находились города Воркута, Дудинка, важный промышленный центр Норильск. А, скажем, порт Диксон и вовсе находился в 500 километрах от полигона. Какой-нибудь поселок Дровяной было не жалко, но вот норильский медно-никелевый комбинат очень берегли.

В общем, как ни крутили и ни рядили, но получалось, что взрывать чудовищную мамашу негде. Разве что в Антарктиде. Но, во-первых, там не было оборудования и приборов, а завоз их обошелся бы слишком дорого – уж дешевле спалить Диксон, испарить поселок Дровяной и подразрушить Норильск. А во- вторых, Антарктида была международной территорией, и взрывать там, как говорится, не позволила бы международная общественность.

Как ни жаль, но заряд бомбы решили уполовинить, дабы не эвакуировать население и оборудование названных городов. Тело бомбы осталось прежним, а заряд снизили вдвое.

Была и еще одна причина. Третья ступень бомбы, представляющая собой реакцию деления урана-238, дала бы чрезвычайно высокий уровень радиоактивного загрязнения, отчего нужно было бы выселять весь север, да и не только север. Поэтому около 2 тонн урана 238 в третьей ступени заменили примерно таким же количеством свинца. Это уменьшало расчетную общую мощность взрыва со 100 с лишним мегатонн до 51,5 мегатонн. Реально же мощность оказалась даже выше расчетной и достигла 58 мегатонн.

Что это за мощность? Если бы такая бомба была взорвана над Москвой, то Москва просто бы исчезла. Ее центр бы испарился (именно: не разрушился бы, а испарился), а остальное превратилось бы в мелкий щебень среди гигантского пожара. Равно как испарился бы центр Нью-Йорка вместе со всеми его небоскребами. То есть от огромных городов осталась бы оплавленная гладкая поверхность диаметром в двадцать километров, окруженная мелкими обломками и пеплом.

Для доставки Большого Ивана приспособили турбовинтовой бомбардировщик Ту-95В, в котором сняли створки бомбоотсека – Большой Иван по своей массе 26,5 т, в том числе вес парашютной системы – 0,8 т и габаритам оказался больше размеров бомболюка – 8 метров длина, 2,5 метра диаметр. Для испытания был подготовлен и второй самолет-лаборатория Ту-16, в котором находились приборы и кинооператоры. Самолёты были покрыты специальной светоотражающей краской белого цвета.

Бомбу везли из Арзамаса-16, где ее собирали, спецлитерным поездом. Поезд по дороге несколько раз менял направление, делал заячьи скидки, чтобы в принципе нельзя было бы определить, с какой станции он отправился.

На станции Оленья все было готово. Бомбу переместили на большегрузный автомобильный прицеп и под усиленной охраной, с машинами прикрытия спереди и сзади, доставили на военный аэродром, в специальное здание. На испытания прибыли маршал, заместитель министра обороны СССР, главнокомандующий ракетными войсками К.С. Москаленко и министр среднего машиностроения Славский . Они специально прилетели из Москвы, где участвовали в работе XXII съезда КПСС. С большими предосторожностями на мощном подъемнике бомбу подвесили к брюху Ту-95. Все готово.

Участник группы разработчиков бомбы Юрий Смирнов рассказывает: “Раздался могучий рокот, и Ту-95, тяжело разбежавшись по казавшейся нескончаемой бетонной полосе, а за ним и Ту-16 поднялись в серое, низкое, затянутое сплошной облачностью небо. Нам сказали, что вскоре к самолетам, взявшим курс на Новую Землю, присоединились истребители сопровождения. Мы снова оказались во власти ожидания…

В комнате, где накануне заседала Государственная комиссия, собралось несколько человек. Мы обменивались шутливыми репликами. Но, кажется, всеми овладело плохо скрываемое напряжение. Время от времени поступали известия, что связь с летчиками нормальная и все идет по графику. Приближалась критическая минута… Прошло сообщение, что в заданной точке бомба отделилась от самолета, парашют раскрылся, и экипажи уходят из района предстоящего взрыва… Наконец нам передали, что в 11 ч. 33 мин. московского времени связь с экипажами и пунктами наблюдения за экспериментом прервалась полностью. Это означало: взрыв состоялся”.

Об этом же моменте пишет в первом томе своих “Воспоминаний”, с. 293 (изд. им. Чехова, Нью-Йорк,1990) А.Д. Сахаров: “В день испытания “мощного” я сидел в кабинете возле телефона, ожидая известий с полигона. Рано утром позвонил Павлов (крупный чин КГБ, курирующий испытания, фктически – начальник испытания).и сообщил, что самолет-носитель уже летит над Баренцевом морем в сторону полигона. Никто не был в состоянии работать. Теоретики слонялись по коридору, входили в мой кабинет и выходили. В 12 часов позвонил Павлов. Торжествующим голосом он прокричал: – Связи с полигоном и с самолетом нет более часа! Поздравляю с победой!

Смысл фразы о связи заключался в том, что мощный взрыв создает радиопомехи, выбрасывая вверх огромное количество ионизированных частиц. Длительность нарушения связи качественно характеризует мощность взрыва. Еще через полчаса Павлов сообщил, что высота подъема облака – 60 километров (или 100 километров? Я сейчас, через 26 лет, не могу вспомнить точного числа)”. (конец цитаты)

Правильное число – около 67 километров. Самолетом ТУ-95 управляли летчики с очень говорящими фамилиями: командир корабля А. Е. Дурновцев, штурман И. Н. Клещ, бортинженер В. Я. Бруй. Каждый, увидивший их фото, нисколько не усомнится в фамилиях. Бомбардировщик вылетел с аэродрома Оленья и взял курс на Новую Землю. Посмотрите на этого Дурновцева. И убедитесь, что такой выполнил бы любое задание партии и правительства.

Главная проблема заключалась в том, чтобы бомбардировщик успел уйти из зоны поражения до взрыва бомбы. Бомбу взрывали на высоте 4,2 километра, а сбросили с высоты, предельной для ТУ- 95 – 10,5 километров. Парашюты раскрыли почти сразу, но бомба сначала летела вниз быстро (из-за малой плотности воздуха), затем ее скорость стала замедляться. В общем, у экипажа оставалось 188 секунд. Самолет со снижением и на форсаже двигателей на максимальной доступной ему скорости порядка 800 км. в час (это были дозвуковые бомбардировщики) стал уходить от места сброса бомбы и до взрыва бомбы успел удрать на расстояние 39 километров. Вспышка взрыва залила кабину белым ослепительным светом. экипаж заблаговременно надел темные очки. Самолет стремительно продолжал уходить, но еще стремительнее его настигала ударная волна. И настигла , когда самолет улетел на 115 километров, через 8 минут 20 секунд после сбрасывания заряда. В момент взрыва появилась яркая вспышка, которая длилась около минуты. В самолете подскочила температура. Сзади разрастался бело красный огненный шар. То была настоящая заря коммунизма. Ударная волна бросила самолет вниз, вверх, снова вниз. Но обошлось, хотя экипаж получил до сих пор засекреченную дозу радиации.

Сзади вырастал чудовищный, никогда ранее не виданный никем из землян атомный гриб. Его шляпка диаметром в сотню километров сияла красновато-оранжевыми сполохами, она быстро разрасталась и уходила вверх, в стратосферу. Что находилось внизу, рассмотреть было невозможно, там все было закрыто стремительно расширяющейся плотной завесой взрыва. Ножка атомного гриба выросла до невероятной толщины – многих десятков километров.

Командир второго самолета-лаборатории Ту-16, который в момент прихода ударной волны успел удрать на 205 км., получил приказ вернуться к грибу и произвести подробные съемки и измерения. Но чем ближе подлетал самолет, тем больший ужас охватывал экипаж. Впереди метались оранжевые вихри, мелькали огромные молнии, гриб стремительно уходил в стратосферу и расширялся. Их ждал гигантский огненный смерч, больше всего похожий на вход в геену огненную. Командир не решился приближаться еще и повернул обратно. Он не выполнил приказа партии подойти к облаку плотную. Вот Дурновцев бы выполнил.

У меня когда-то в Минске был сосед (вернее, это были его родители) по имени Володя, служивший на Новоземельском полигоне. Он раз в год приезжал в отпуск к родителям и рассказывал мне за бутылкой свои впечатления о взрывах ядерных бомб. Конечно, никаких военных тайн, так, ощущения. Об этом рекордном взрыве он рассказал, что его мощность превзошла расчетные 50 мегатонн. То есть действовали в духе перевыполнения планов и взятия на себя повышенных обязательств.

Тяжелый паковый лед толщиной до 2 метров толщиной испарился в диаметре километров пятнадцати-двадцати (а надо учесть, что взрыв произвели не над океаном, а над сушей). На поверхности воды плавали пачки белой пены. Сами испытатели отсиживались за пару сотен километров в подземных бункерах, и то там их подбросило и слышен был низкочастотный мощный рев, от которого холодело сердце и сами собой приходили мысли о конце света. “В эти минуты, – сказал Володя, – многие стали произносить какие-то слова вроде “Господи, пронеси и спаси”. А ведь там все были атеистами, комсомольцами и партийными”. От танков, строений и прочей техники, оставленной ради эксперимента ближе 30 километров, ничего не осталось. С тех, что стояли много дальше, сорвало башни, а сами они валялись с покореженными корпусами, опрокинутыми взрывной волной. Были там и подопытные животные, но о них Володя говорить отказался.

Ненцы, отселенные за 500 километровый рубеж, видели на небе яркую вспышку, затем до них донесся мощный рев и гул, которого они ранее никогда не слышали. Ненецкие старики (а стариками там считаются те, кому удается дожить до 50 лет) говорили, что этот рев издавал местный злой дух Омоль, пытающийся освободиться из подземного кувшина. Местные партийные органы получили указание не разубеждать их в этом заблуждении и не вести борьбу с пережитками шаманизма в ненецкой тундре. А потом в течение многих дней на небе полыхало нечто вроде северного сияния. Олени, которые оказались ближе 500 километров от эпицентра, потеряли свою шерсть и погибли. По слухам, из поголовья в 15 миллионов голов осталось менее половины. Опять все свалили на гнев ненецкого несознательного божка.

Вот как описывают этот полет операторы, сидевшие в обоих самолетах. “Жутковато лететь, можно сказать, верхом на водородной бомбе! Вдруг сработает? Хотя и на предохранителях она, а все же… И молекулы не останется! Необузданная сила в ней, и какая! Время перелета к цели не очень большое, а тянется… Мы на боевом курсе. Створки бомболюка открыты. За силуэтом бомбы – сплошная вата облаков… А бомба? Предохранители сняты? Или при сбросе их снимут? Сброс! Бомба пошла и утонула в серобелом месиве. Тут же захлопнулись створки. Пилоты на форсаже уходят от места сброса… Ноль! Под самолетом снизу и где-то вдали облака озаряются мощнейшей вспышкой. Вот это иллюминация! За люком просто разлился свет-море, океан света, и даже слои облаков высветились, проявились… В этот момент наш самолет вышел между двух слоев облачности, а там, в этом прогале, снизу, появляется громаднейший шар-пузырь светло-оранжевого цвета! Он, как Юпитер, – мощный, уверенный, самодовольный, – медленно, беззвучно ползет вверх… Разорвав беспросветную, казалось бы, облачность, он рос, все увеличивался. За ним, как в воронку, казалось, втянется вся Земля. Зрелище было фантастическое, нереальное… во всяком случае неземное”.

Другой кинооператор увидел “над горизонтом мощную белую вспышку, а через большой промежуток – отдаленный, глухой, тяжелый удар – а-ааххх! Будто Землю убили!”.

Затем, спустя какое-то время после взрыва, они снимали район центра взрыва, то место, где огненный шар разрыва (фаейрбол) достиг диаметра около 10 км.: “Поверхность острова так оплавило, вымело и вылизало, что не поверхность стала – каток! Неровностей и в помине нет… Снимаем прямо с воздуха, на облете и зависании… Вот и эпицентр. Над этой точкой буйствовал термояд. Все сметено, вылизано, подчищено, все оплавлено и продуто!”.

Излучение вызывало ожоги третьей степени на расстоянии до 100 километров. Ионизация атмосферы стала причиной помех радиосвязи даже в сотнях километров от полигона в течение около 40 мин.

Свидетели почувствовали удар и смогли описать взрыв на расстоянии тысячи километров от его центра. С расстояния в несколько сотен километров от эпицентра, находясь на борту самолета Ил-14, Москаленко и Славский увидели картину инферно. Впечатление довершила встряска от настигнувшей их самолет ударной волны.

Увидели же они вот что: «В радиусе 50 километров от эпицентра всё горело, хотя перед взрывом здесь лежал снег высотой в человеческий рост. Зрелище было ужасным. Если существует ад, то он должен выглядеть именно так. Земля горела, а скалы дымились, так как были раскалены ещё и через несколько часов после взрыва», – рассказывал впоследствии участник испытаний Юрий Лысенко. Если существует ад, то он должен выглядеть именно так».

По свидетельству “Нью-Йорк таймс” от 31 октября, “Белый дом охарактеризовал испытание как политический шаг, направленный на разжигание страха и паники”, а премьер-министр Японии Икеда в своей телеграмме-протесте Н. С. Хрущеву написал: “Это испытание ввергло меня в состояние такого шока, какого никогда ранее я не испытывал”.

Никита Сергеевич в последний день партийного съезда сиял как начищенный медный таз. Коммунисты слов на ветер не бросают. Делегаты были в в радостном ажиотаже. Вот она, зримая примета коммунизма, программу построения которого к 1980 г. тогда же на XXII съезде и приняли. Коммунизм нельзя совместить с отжившим свое капитализмом. Сказали – закопаем, значит так и будет. Ну, с поправкой – не закопаем, а сожжем в крематории. Так современнее.

Эй, нью-йоркский пролетарий, посети наш колумбарий!

Политико-юмористические куплетисты Нечаев и Рудаков пели:
Нечаев:

• Господа должны учесть,
• Что у нас ракеты есть.

Рудаков:

• Сто мильонов тонн тротила,
• Чтоб кондрашка их хватила.

Публика была в восторге.

Интересно, что и сейчас 90 процентов всех комментариев “простых пользователей” по поводу юбилея бомбы наполнены гордостью за свершение, эх, как нас тогда боялись, а сейчас все про…ли.

Отснятый 20-минутный фильм о создании 50-мегатонной бомбы, о подготовке и проведении ее испытания позднее был показан высшему руководству страны. Фильм заключал дикторский текст: “На основе даже самых предварительных данных стало очевидным, что произведенный взрыв является рекордным по своей силе”.

Ликующий голос диктора перечисляет смертоносные эффекты взрыва: “Вспышку видели на расстоянии до 1000 км., а ударная волна три раза обогнула Землю! Звуковая волна, порождённая взрывом, докатилась до острова Диксон и была слышна как сильный гул на расстоянии около 800 километров. Впервые в мире столь огромная мощность! Голос диктора дрожал от счастья.

Но каков смысл этого рекорда? Военного – точно нет.

Накануне круглой даты со дня испытаний этого ядерного устройства вежливо уклонились от официального обсуждения этой темы. В неофициальном же разговоре реакция была примерно следующая: “Конечно, был явный перебор. Можно было обойтись и гораздо меньшей мощностью. И взрыв 30 октября 1961 г., возможно, стал одним из основных элементов, обеспечившим решение стратегической задачи для СССР в тот период – достижение паритета в ядерных вооружениях с США”.

После испытания газета “Правда” сказала свое слово мира: “50 мегатонн вчерашний день атомного оружия. Сейчас созданы еще более мощные заряды”.

Они созданы не были, но в проекте, действительно, находилась 150 мегатонная бомба.

На самом же деле, и это хорошо понимали теоретики, ни 100 мегатонная, ни 50-мегатонная бомба не была и не могла быть оружием. Это было единичное изделие для политического давления и устрашения.

Да, политическое воздействие произвели несомненное. Именно под устрашающий эффект взрыва Хрущев отдал приказ завезти на Кубу ракеты, отчего разразился самый сильный кризис за все тысячелетия цивилизации. Мир стоял на пороге Третьей Мировой термоядерной войны. “Кузькина мать” явно продвинула переговоры о запрещении испытаний атомного оружия в атмосфере и под водой – ущерб экологии и природе, а также условиям жизни людей и их технике от таких опытов стал очевиден даже для выдающихся борцов за мир. Этот договор был подписан в 1963 году.

Надо отдать должное Никите Сергеевичу, который тоже отлично понял, что лучше кузькину мать в земных делах никому не показывать, и потому во время Карибского кризиса в 1962 году, который последовал как раз вскоре после испытания на Новой Земле, решил пойти на разумный компромисс (Хрущев убирал с Кубы ракеты, а взамен Кеннеди убирал ракеты из Турции и обещал не покушаться на Кубу.) В общем, более Хрущев не рисковал демонстрировать Царь бомбу. Взамен стали показывать Келдыша, который учено повторял, что советская наука работает исключительно на благо мира.

Отчет об успешном испытании “изделия” первым подписал А.Д. Сахаров. В конце отчета стояла фраза: “Удачный результат испытаний этого изделия открывает возможность конструировать изделие практически неограниченной мощности”.

И тогда же окрыленный успехом Сахаров, впавший в эйфорию, имел беседу с начальником 6-го управления Военно-Морского Флота инженер-вице-адмиралом Фоминым Петром Фомичем. То был крупный начальник и весомая фигура: в его ведении были все флотские ядерные боеприпасы, ему же подчинялся ядерный полигон на Новой Земле. Сахаров поделился сокровенным с адмиралом Фоминым. Академик, трижды герой соцтруда Сахаров, придумал способ эффективной доставки сверхмощного заряда, пусть и в 1000 мегатонн, к цели,. Он предложил запускать заряд на большой торпеде, привезенный к берегам Америки на подводной лодке. И там, у берегов, взорвать, тем самым разрушив, например, порты Нью-Йорка. Такой заряд поднимет гигантскую волну, которая смоет накипь человечества в отхожую яму истории.

По словам Андрея Дмитриевича, Фомин охладил ядерный пыл героя. “Он (Фомин) был шокирован “людоедским” характером проекта, – пишет Сахаров, – он заметил в разговоре со мной, что военные моряки привыкли бороться с вооруженным противником в открытом бою и что для него отвратительна сама мысль о таком массовом убийстве. Я устыдился и больше никогда ни с кем не обсуждал своего проекта”.

Судя по хронологии, именно эта пацифистская реакция Фомина стала отправной точной, импентом ко все большему покаянию академика. Все его дальнейшее диссиденство можно рассматривать, как замаливание страшного греха в создании смертоносного орудия уничтожения людей, и в целом человечества, апофеозом которого стала Царь-бомба и идея подводного взрыва совсем уж чудовищного заряда.

Похоже, однако, что адмирал таким жестом миролюбия просто отшил академика от плодотворной идеи.

Подводный ядерный взрыв – это ж как раз по его ведомству! Значит, ему и предлагать ее.

Сие следует из рассказа еще одной видной фигуры.

В октябре 1993 г. по радиостанции “Свобода” прозвучало выступление Н. Н. Сунцова – бывшего начальника отдела поверхностных явлений подводных ядерных взрывов ленинградского морского филиала ЦНИИ-12 Министерства обороны.

“В 1962 г. я был вызван из Ленинграда в Москву начальником 6-го управления Военно-Морского Флота инженер-вице-адмиралом Фоминым Петром Фомичем. Фомин вызвал меня, чтобы поручить выполнение научно-исследовательской работы, как он сказал, чрезвычайной важности. Целью этой работы являлось составление методики расчета ущерба, который может быть нанесен территории США искусственной волной цунами, вызванной подводным взрывом мощного термоядерного заряда. Был выдан диапазон тротиловых эквивалентов, верхней границей которого и была цифра 100 мегатонн. Мои попытки утверждать, что эта затея не приведет к стратегическому эффекту, вызвали гнев Фомина. Было сказано, что я ничего не понимаю, что эта идея принадлежит академику Лаврентьеву (Сахарова он не упомянул -В.Л.). Он, академик Лаврентьев, считает, что волна типа “цунами” от мощного подводного термоядерного взрыва может нанести значительный ущерб большой части территории США. И Лаврентьев написал уже по этому поводу докладную записку Хрущеву. Никита Сергеевич заинтересовался и приказал разобраться и доложить… Ведь это было время Карибского кризиса, и мир стоял на грани глобальной термоядерной катастрофы. Использовать в этих условиях термоядерный 100-мегатонный заряд было весьма соблазнительно. А если еще учесть докладную записку академика Лаврентьева и реакцию на нее Хрущева, то дело обстояло очень и очень серьезно…”.

Далее анонимный участник проекта пишет: “Оказалось, для достижения желаемого эффекта взрыв 100-мегатонного заряда должен был бы производиться на глубине не менее 1000 м. Тогда на расстоянии 5 км от эпицентра взрыва высота возникшей океанской волны могла бы составить около 500 м, а длина ее приблизилась бы к 10 км. Но для тихоокеанского гористого побережья США такая волна не представила бы большой опасности. Другое дело атлантическое побережье Америки, отличающееся, однако, обширной прибрежной отмелью. Это вынудило бы в поисках подходящих глубин для взрыва уйти дальше в океан. Кроме того, было не вполне ясно, как поведет себя искусственная волна в случае такой широкой отмели. В связи с этим коллектив Сунцова выполнил обширные модельные исследования.

На песчаном берегу Ладожского озера около Приозерска была смоделирована даже материковая отмель и прилегающая к ней часть Атлантического океана у восточного побережья США. Прогремели небольшие заряды до 100 кг. Позднее были проведены и контрольные опыты на Новой Земле с массой обычной взрывчатки до 1 т. В результате подтвердились скептические предположения, что материковая отмель является прекрасным фильтром, разрушающим прибойный поток, и (вне зависимости от мощности подводного супервзрыва в океанских глубинах) реальный ущерб мог бы быть нанесен сооружениям и объектам на расстоянии 2, максимум 5 км от уреза воды”.

Свой рассказ Сунцов закончил так:

“Таким образом, нами было опровергнуто предложение некоторых горячих голов “смыть” американский империализм с лица Земли с помощью 100-мегатонного заряда. На этом данная проблема была закрыта, и к ней, насколько мне известно, больше не возвращались”.

Но вот диалектический выверт: та самая бомба, которая вполне могла прикончить всю цивилизацию, сейчас может оказаться ее спасительницей. В последнее время Солнечная система в своем вращении вокруг центра Галактики забрела в места, где оказалось много приблудных астероидов – вроде крупных глыб из астероидного пояса между Юпитером и Марсом. И вот если на землю вздумает налететь астероид размером с Гермес размером 1,5 км, то избежать гибели можно было бы , направив против небесного террориста Большого Ивана. Пусть оправдается. Либо распылит астероид, либо собьет его с неправедного пути. По предварительным оценкам, затраты системы противоастероидной обороны составят 10 – 15 миллиардов долларов. Цифра в 15 миллиардов долларов кажется совсем небольшой, учитывая, что речь идет о возможном спасении всей цивилизации.

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ,
Бостон, США
Для “RA NY”