ВКУС ГОРЬКОГО

Явился вдруг в мир великий писатель Максим Горький. Русская интеллигенция ахнула и охнула: это ОН! Он рассказал о таких вольных цыганах Лойко и Радде, что смерть для них лучше их любви, потому что любовь это зависимость, это потеря их свободы, о босяках вроде Челкаша с утонченной душой, которая, как писали после в школьных сочинениях, светилась через прорехи в портках, о нежности сифилитичной проститутки, недоступной буржуазкам, о девушке, побеждающей смерть, и о старухе Изергиль, которая сама давно превратилась в смерть. Потом взлетали революционные буревестники-прокламации, умирали в счастливом пике большевистские соколы, увлекали за собой бессердечные Данко, шмякались в пропасть пошлые ужи и дрожали в предвестии возмездия жирные пингвины. А уж когда люди на «социальном дне» стали говорить с подмостков возвышенные духовные словеса, русская интеллигенция и вовсе обомлела: таких высот духа ей достичь было не дано. Оставалось только идти к ворам и пропойцам в услужение и мечтать «среди них» о должности подмастерьев.

Сам мастер Алексей Максимович Пешков, великий пролетарский писатель Максим Горький и стал главным учителем. Очень он это дело, согласно его собственным словам, любил. Закончил «Свои университеты», – поделись знаниями с другими. Предложил ему Сталин, как видно в шутку, возглавить наркомат просвещения отказался. Я, мол, плохой администратор. И то правда. Это какая-никакая работа. Рутина. А Буревестник революции – он пришел в мир Учить. Быть таким Наставником, Гуру. Советским атеистическим аятоллой. Быть Спасителем. И беспрерывно оказывать благодеяния. В начале 20-х годов – картошкой, сапогами, дровами. И все за чужой счет: поехать и попросить Ленина выдать такому-то в оплату его таланта горбушку, а то умрет, каналья, с голода и не отблагодарит челкаша-пролетария духовной пищей. Большинство одаренных сапогами ощущали унижение: ну и власть и ее адепт Горький, если за свою работу нужно валяться в ногах, чтобы не протянуть ноги.

После окончательного переезда на родину социализма в 1933 году, после серенад Сталина «Вернись из Сорренто», цена его благодеяний резко возросла: он уже вымаливал у лучшего друга писателей кому комнатку, кому освобождение из-под ареста, а еще чуть позже – и жизнь. Жизнь есть самое дорогое, что есть у человека. Каждый коммунист обещал отдать ради дела партии жизнь. Ну, вот и отдай. Лучшие его друзья отдавали, его любимые Ивановичи – Алексей Иванович Рыков, и Николай Иванович Бухарин. У остальных, которые не отдавали, брали сами.

Кстати сказать, Николай Иванович написал слова, под которыми и сам великий пролетарский гуманист бы подписался. Вот эти, из «Экономики переходного периода», глава X:

«С точки зрения большого по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Таким образом, будучи расстрелянным, Николай Иванович из человеческого материала капиталистической эпохи посмертно сам стал коммунистическим человеком.

Какое общество воспевал основатель социалистического реализма? Примерно такое, какое построили майя и ацтеки. У них ведь там тоже человеческая жизнь очень ценилась. Поэтому именно ее нужно преподнести злобному божку Кукулькану-Кецалькоатлю. А то он от голода и жажды осерчает. У коммунистов было тоже два божка – коллективизация и индустриализация. И их нужно было кормить-поить свежей кровью.

Все хорошо знают серию статей «Несвоевременные мысли» (осень 1917- лето 1918 г.) в газете Горького «Новая жизнь». Их много раз переиздавали в 90-е годы. Из этих статей совершенно четко явствует, что все, все буревестник понимал. И что такое большевизм, и кто такой Ленин, и куда он ведет и приведет Россию. Ленин газету в июле закрыл, что сам редактор через пару недель приветствовал, сказав, что надо было бы закрыть раньше – так было бы лучше и для властей, и для редактора.

Большая Советская энциклопедия этот эпизод подает так:

«Установление Советской власти газета встретила враждебно. В 1917-18 в ««Новая жизнь» (меньшевистская газета)» была опубликована серия публицистических статей Горького «Несвоевременные мысли», в которых отразилась ошибочная позиция писателя по отношению к Октябрьской революции 1917, вскоре осужденная им самим».

Горький давал кусок хлеба и потом спасал от смерти…. Но ведь кого спасал? Тех, кому своей неутомимой деятельностью сам и устраивал все эти несчастья. Пособничал как мог. Споспешествовал захвату страны босяками и люмпенами, коими так восхищался.

Вихлеватым оказался этот буревестник. В 900-е годы разъезжал по Америке в составе своей как бы «третьей жены» Марии Андреевой (это сценический псевдоним, урожденная Юрковская, по первому мужу, коих было много – Желябужская), какой-то оголтелой коммунисткой. Выпрашивали там на пару деньги для большевиков. И оба давали все время надежду Савве Морозову, который готов был все состояние своей семьи свалить к ногам своей ( в то время) возлюбленной Марии Андреевой.

Из письма Станиславского Андреевой:

“Отношение Саввы Тимофеевича к Вам – исключительное… Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву… Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна (жена Саввы Морозова – В.Л.) ищет Вашего влияния над мужем».

Да, Мария предпочла Писателя. Писатель же подсылал к несчастному безумцу свою красавицу актрису Андрееву. Мол, дашь еще сто тысяч на славное дело революционного удушения таких буржуев как ты, может быть и я тебе что-нибудь подарю. Кусочек любви. Семья Морозова через врачебные консилиумы, адвокатов и суд признала Савву недееспособным. Но он в последний момент оформил страховой полис на 100 тысяч рублей (огромные деньги по тем временам) на предъявителя. И передал его любимой Марии Андреевой. То был автоприговор к смертной казни. Для получения страховки оставалось ждать смерти безумного промышленника-купца. А большевикам было некогда. И посему Савва, не откладывая дела в долгий ящик, застрелился (в Каннах) в мае 1905 года.

Согласно исследованию Фельштинского «самострел» был произведен рукой посетившего его большевика Красина, который оставил весьма остроумную записку: «Долг платежом. Красин». Французская полиция в записке ничего не поняла, покрутила головами: у русских такие странные обычаи и развлечения. Ну, самоубийство, русская рулетка, национальная игра. Тем лучше. Никакого дознания не нужно. Спишем в архив.

В Америке великого гуманиста встретили холодно. Что так? Так ведь приехал с женой, а в России еще одна. Да с двумя детьми. А он не разведен с той и не венчан с этой. Может, мормон? Не мормон. Коммунист. А-а-а–… Два коммуниста – Горький с подругой обрушились на американское ханжество со всей силой писательского и драматического таланта. Какое их собачье дело – формальный статус нашего рабоче-крестьянского союза? Мы – муж и жена, вам это ясно!?

Все равно нашлось довольно обалдуев, жертвовавших деньги на освобождение России от самодержавия.

Сколько из тех денег перепало паре революционеров сказать никто не берется. Тем более, что у сексуально активного певца челкашей и алкашей был целый гарем.

Одних только «хозяек стола» перебывало…. трудно сосчитать. Это тех, что жили в его доме на правах жен. Иной раз одновременно по две-три. Надо сказать, все дамы очень красивые. Вкус-таки у него имелся. Самой прельстительной оказалась жена его сына Макса Надежда Алексеевна Пешкова, с домашним прозвищем Тимоша. Кто ни увидит – падает. Не всегда мимо. Генрих Ягода изошелся в чувствах, Макса Пешкова усылал на Север. Не как спецпереселенца, а как своего командированного сотрудника. В перерывах между приступами страсти Ягода сделал Тимошу своим агентом. Впрочем, все обитатели дома Горького были заодно и агентами. Ягода совмещал приятное с полезным, а личное с общественным.

Алексей Толстой истомился от вожделения, правда этому одышливому толстяку Тимоша отказала. Да много было воздыхателей, включая самого тов. Сталина, отчего все последующие мужья Тимоши либо расстреливались, либо быстро исчезали. Но ближе всех к Тимоше находился сам буревестник. Жили вместе. Любовь вспыхнула не по-детски и была сладкой. Так что пока муж и сын Макс осваивал остров Вайгач у него родилась дочь Даша, которая считалась внучкой Горького. По-русски дедушка той внучки называется снохач. Как только не именовали Горького! И предтечей, и основоположником, и учителем, и зачинателем… Впрочем – зачинателем – не очень. Редко. Слово какое-то…. А вот снохачом – никогда. Но – пора.

Внеся свою немалую лепту в революцию буревестник к 1922 году затосковал. Никак не выходило у Горького наставлять новую власть. Вытащить кого-то с Лубянки (а тысячи там оставить) или дать паек голодающему Розанову еще мог упросить Дзержинского или Ленина, а уж управлять быдлом во главе с вождем мирового пролетариата – увольте, вы слюнявый либерал, дорогой Алексей Максимович. Не понимаете суровых законов классовой борьбы. Выкинул вождь интеллигентное говно в Италию. Но мягко, почти что дружески. И оставил прикормку: романтик революции все время получал из Москвы деньги. Уехал-то он не один, а в сопровождении челяди и жен. Ильич нутром чуял, что несмотря на недавние эскапады в «Несвоевременных мыслях» и неуместные просьбы про помилования да освобождение из-под ареста какого-то заложника, эмир нижегородский – свой. Пусть в отдалении прочувствует, что нигде ему так хорошо, как с большевиками, не будет.

Деньги шли немалые, но расходы были еще больше.

И все больше Горький созревал-понимал, что дома, с большевиками, лучше. И тов. Сталин это же говорит. И сын Макс коммунист и энкеведист подтверждает. Осторожничал буревестник, почти пять лет переезжал, с 1928 года, продвигался методом постепенных приближений.

Но в итоге и жизнь себе оторвал! Имение Рябушинского, имение в Горках, дача в Крыму. Целый дом прислуги, гарем, охрана (все больше его окружали, как он и сам понимал – золотой клеткой).

Сколько стоила эта клетка самому государству?

Да вот, цитирую еще недавно секретный лист хозяйственных расходов 2-го отделения АХУ НКВД:

«По линии Горки-10. По данному объекту обслуживалось три точки: дом отдыха Горки-10, Мал.Никитская, дом в Крыму «Тессели». Каждый год в этих домах производились большие ремонты, тратилось много денег на благоустройство парков и посадку цветов, был большой штат обслуживающего персонала, менялась и добавлялась мебель и посуда. Что касается снабжения продуктами, то все давалось без ограничений.

Примерный расход за 9 месяцев 1936 г. следующий:
а) продовольствие руб. 560 000
б) ремонтные расходы и парковые расходы руб. 210 000
в) содержание штата руб. 180 000
г) разные хоз. расходы руб. 60 000

Итого: руб. 1010 000

Кроме того, в 1936 г. куплена, капитально отремонтирована и обставлена мебелью дача в деревне Жуковка № 75 для Надежды Алексеевны (невестка Горького.). В общей сложности это стоило 160 000 руб.».
( Л.А.Спиридонова, «Горький: новый взгляд», М.: ИМЛИ РАН, 2004)

Павел Басинский в своей апологетической работе «Страсти по Максиму» приводит этот документ, приборматывая «обойти который, как это ни грустно, нельзя», дает некоторые другие цифры для сравнения: «рядовой врач получал в то время около 300 рублей в месяц Писатель за книгу – 3000 рублей. Годовой бюджет семьи Ильи Груздева, биографа Горького, составлял около 4000 рублей. Семья Горького в 1936 году обходилась государству примерно в 130 000 рублей в месяц».

То есть, певец обездоленных получал в 434 раза больше квалифицированного врача.

Но мы проверим любителя сокола еще раз: сложим официальные цифры расходов 2-го отделения АХУ НКВД:

560 000 +210 000 + 180 000 + 60 000 + 160 000 =1700000

Один миллион семьсот тысяч за 1936 год. Но сам-то буревестник умер 18 июня 1936 года. Стало быть, это расход на за год, а за полгода. За год нужно удвоить (не считая расходов на чуть ли не 20 врачей, крутившихся у одра), итого – 3 миллиона 400 тысяч.

В месяц получается 283333 рублей, почти 300 тысяч. Если к официальной сумме добавить те пачки денег, что без всяких смет и расписок давал Ягода своим возлюбленным-агентам, то вышло бы и больше. Вышло бы, что на товарища Горького и его ораву, на его жен и охрану уходило в 1000 раз больше, чем на зарплату врача или на его биографа. Вот и следовал вывод, что товарищ Горький стоил казне дороже, чем золотая клетка.

Пока Горький собирал материалы для биографии Сталина (тогда шутили, что он замыслил роман «Отец» как вторую часть его романа «Мать») можно было и перегружать казну. Но когда домашние агенты доносили, что из-под его пера не выходит ничего, кроме штампов о том, что «Сталин – гениальный продолжатель дела Ленина,» «Сталин – вождь и учитель всего мирового пролетариата». «Сталин выдающийся ученый нашего времени, равного ему нет и не было» вождь мрачно пыхнул трубкой: «Эта ми и бэз таварища Горькава знаем. Исписался старик. Нада будет попросить французского товарища камуниста Анри Барбюса. Пусть он напишет».

Тот написал и сразу взял отменный зачин. Повеяло свежим. Книгу назвал просто и ясно «Сталин». И начал былинно:

«У товарища Сталина, лицо наполовину рабочего, наполовину крестьянина, а в целом голова ученого». И Барбюс очень верно заметил, что через товарища Сталина раскрывается не треть, не половина, а весь мир.

Да, хорошо написал Анри Барбюс, прогрессивный, хотя и буржуазный писатель. Он в искренних, но правдивых словах все очень верно сказал. Хорошо, замечательно подытожил свою жизнь французский буржуазный коммунист своей отличной книгой. Больше ему и жить незачем – он лучше все равно ничего не напишет. И зачем дальше жить, если все свершено? Не дай Бог, потом начнет переделывать да улучшать, а от того станет только хуже.

Литературная энциклопедия грустно констатирует:

«Умер Барбюс в Москве 30 августа 1935». М-да, не дотянул до дома.

А Буревестник дотянул, еще около года дотягивал, до 18 июня 1936 года.

Умирал он не по плану. К нему уже два раза приезжали прощаться тов. Сталин с Ворошиловым. Уже анонимные телеграммы с соболезнованием приходили. Звонки с вопросами: по какому адресу доставлять венки? Это по телефону, который соединялся только через НКВД! А буревестник все трепыхался. Волынил с самым важным этапом своей жизни – с переходом в бессмертие. Ну, вот… Чуть-чуть. Уже, наконец-то! Второй раз Сталин с Ворошиловым попрощались. А он 16 июня снова воспрянул. Сталин больше не поехал. Что за «глюпие шутки, панимаиш!». И без занятого вождя все обошлось – 18 июня 1936 года Максима Горького вдруг не стало. Вдруг появился как писатель и так же вдруг исчез. Закольцованное время.

И дорогим-то буревестник оказался в самом бухгалтерском смысле, да и меченым. Тов. Сталин не забыл ни его «Несвоевременных мыслей» (особенно того, что он в них не назван. Ленин – хрен с ним, но ни разу не назвать, пусть и в ругательном смысле, Сталина в 1918 году!), не забыл великий вождь ни дружбы Максима Горького с двурушниками-оппозиционерами, ни заступничества за врагов. Конечно, лозунг «Если враг не сдается – его истребляют» (именно так у Горького) – звучал поначалу неплохо. Но правильно было бы: если сдается – все равно истребляют. В любом случае. А то сегодня он сдался, притворно кается, а завтра…. Двурушники и патологические изменники. И семьи у них такие же. Дети и жены. Братья и сестры. И вообще знакомые. Тем более – совсем посторонние. Отрицают свое знакомство. Самые упертые. Их –то нужно ликвидировать в первую очередь.

После своей смерти Горький истребил всех врагов без различия на сдавшихся и на не сдавшихся. Прощаться перед известной заранее НКВД смерти из Лондона к нему приехала какая-то по счету жена Горького Мария (Мура) Будберг (у нее много фамилий, ограничимся этой), проверенный агент НКВД, двойник, если не тройник многих разведок. Привезла чемоданы компромата. То есть – архив Горького. Тот был фантастическим графоманом писал и писал тысячи писем в ответ на получаемые тысячи. Но ему-то писали сотни людей, а он отвечал один. И эти сотни и даже тысячи о чем-то просили. О ком-то высказывали мнение. Допустим, в лучшем случае, – хвалебное. А этот, которого похвалили, оказался врагом народа. Как раз накатывал Большой террор. Шла подготовка, составлялись проскрипционные списки. Вот и заложил посмертно максимыч всех, кого знал, и даже не знал. Мария же Будберг спокойно отбыла в Лондон в объятия к своему новому писателю Герберту Уэллсу, а в промежутках к разведчику Локкарту. Значит – оставалась в действующем составе агентуры. Ценили еще.

Читать советские биографии Горького невозможно. Это поток вранья и елея. Настолько феноменальный, что крупицы фактов, если они там и есть, густо обволочены дерьмом и несъедобны. Никакого сравнения с биографиями Андрэ Моруа «Лелия, или Жизнь Жорж Санд», «Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго», «Три Дюма» «Прометей, или Жизнь Бальзака».

Те тоже были любвеобильны. Горький – ни-ни. Кто такая Екатерина Павловна Пешкова? Это единственная, законная жена Горького. Кто такая Мария Федоровна Андреева? Это актриса МХАТА, потом – его секретарша. Кто такая Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг? Это – его переводчица. Поэтому у нее много фамилий на разных языках мира.

А Надежда Пешкова? Это жена сына, сноха буревестника. А Варвара Тихонова? Такой не было. А Наталья Грушко? – Такой не было. А… такой не было. Не было. Не было. Не было. Ладно, кто такая Ольга Каминская? Тоже, говорите, «не было»?! Так ведь она как раз и была первой, венчанной женой Алексея Пешкова. Но – нигде не называлась, ибо у самого близкого друга Ленина и Сталина могла быть только одна жена, как и у них. В первые и последние определили Екатерину Павловну – и баста.

Самая колоритная фигура – Надежда Алексеевна Пешкова. И вот – нет ни одной ее фотографии. НИ ОДНОЙ. Есть только портрет работы Корина, сделанный в 1940 году, когда ей было почти сорок лет. Стать все равно видна, но лет двадцать назад, наверное, это было нечто умопомрачительное.

Есть совсем немного фотографий Екатерины Павловны Пешковой все ж таки официально признанная жена. Есть Мария Андреева, – актриса как-никак. Даже есть ее портрет работы Репина. Есть и Мария (Мура) Будберг – как-никак фактическая жена не только Горького, но и Герберта Уэллса, агент почище Маты Хари. А Натальи Грушко и др., которых «не было» – их изображений нет совсем. Но, наверное, были они красивыми. Даже можно высказать в этом уверенность. Все избранницы буревестника были красавицами. Он тут не причем, но заметил, потом через него и мы. За это – спасибо ему.

В казенных биографиях отмечается, что А.М. Горький был большой жизнелюб. В точной градации, зависящей от должности: потаскун, аморальный, морально неустойчивый, гуляка, шалун, жизнелюб.

Жизнелюб – это ладно. Но вот объективно деятельность Горького «на общественном посту» дала ужасный результат. Никого он не спас. Может быть, отстрочил казнь. А больше – приблизил и вообще «обеспечил» ее. Все, вызволенные из заточения Горьким или его «первой» женой Екатериной Павловной Пешковой (она ведала «политическим Красным Крестом» и имела дела с четырьмя наркомами НКВД) были в ежовщину разысканы, снова арестованы и расстреляны. Даже те, кто поначалу имел просто детские сроки 5-10 лет.

Все, кто писал ему в Москву, попадали в списки НКВД, так как письма к Горькому и от него перлюстрировались. Все, кто писал ему в Сорренто, попали в списки НКВД, когда Мура привезла чемодан с этими письмами в Москву.

В той системе никого нельзя было спасти персональным обращением к начальству НКВД и хлопотами. Разве что если указание о помиловании шло лично от Сталина. И то…. Сегодня отпустил, завтра приказал арестовать. Лучше уж затихнуть, забиться в щель и не дышать. Молотов это хорошо понимал, и даже не заикался о вызволении своей арестованной жены Полины. А ведь он тогда был чуть ли вторым в иерархии после Сталина.

Предлагаю подборку на тему о Горьком известного адвоката, обозревателя «Литературной газеты», Аркадия Ваксберга, сейчас – ее спецкора в Париже. Его книга «Гибель буревестника» уже не сенсация, она вышла несколько лет назад.

Приведу цитату оттуда.

«У Сталина были все основания сомневаться в искренности горьковской «любви» и никаких оснований верить в его преданность. По свидетельству Александра Орлова, который, в свою очередь, ссылался на коллег-энкаведистов, приехавших из Москвы (Орлов находился тогда в Испании), Ягода лично разбирал оставшиеся после Горького бумаги и нашел какие-то рукописи, повергшие его в ужас. Среди них якобы был и дневник, где, в частности, имелась такая запись о Сталине: «Тысячекратно увеличенная блоха была бы самым ужасным и непобедимым существом на земле». Именно эта запись будто бы вызвала злую реплику Ягоды: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит».

Прямого подтверждения этой версии нет, но образ блохи (вши) вполне отвечал стилистике Горького и не раз использовался им по разным поводам в последние годы. Есть версия (опять-таки версия!), что все эти бумаги, включая горьковский дневник, если таковой, действительно, был, по приказу Сталина подверглись уничтожению».

Для оценки деятельности Горького совершенно не имеет значения, писал ли буревестник про блоху в своем дневнике. Равно как и то, уничтожен ли этот дневник (Ваксберг пишет, что Сталин любой компромат на кого-то, – а дневник Горького – это в рамках советской системы компромат на него самого, – никогда не уничтожал). А имеет значение только то, что Горький писал публично. Публично же он восхвалял коллективизацию, радовался индустриализации, воспел рабский труд на рытье Беломоро-Балтийского канала, призывал раздавить врагов народа, восхищался героизмом чекистов и славил новую счастливую жизнь советской страны.

Книга Ваксберга построена на архивных материалах и на публикациях, которые стали возможными только с середины 90-х годов. Хотя речь в них идет исключительно о письмах Горького или о письмах к нему. Вот такой великий был государственный секрет всю перестройку и немного за ее пределами.

Вывод книги печален:

«Одаренный редким талантом, он добровольно поставил себя не на службу словесности, а на службу политике, запутавшись в тех сетях, которые расставили ему кремлевско-лубянские интриганы. В отличие от миллионов других жертв Большого Террора, он сам — добровольно, и даже с охотой положил свою голову на плаху и покорно ждал, когда на нее опустится топор палача. В этом — его трагедия и в этом же — оправдание перед потомками, которые вряд ли забудут оказавшуюся пророческой людоедскую формулу, рожденную его блестящим пером: «Если враг не сдается — его истребляют»».

Блестящее перо? – может быть. Он был талантливым литератором. Но вот слова из недавно рассекреченного дневника Корнея Чуковского, которые сам Ваксберг и приводит:

«<...> Горький — малодаровит, внутренне тускл, он есть та шапка, которая нынче по Сеньке. Прежней культурной среды уже нет — она погибла, и нужно столетие, чтобы создать ее. Сколько-нибудь сложного не понимают <...> Иронию понимают только тонкие люди, а не комиссары <...> Горький именно потому и икона теперь, что он не психологичен, несложен, элементарен».

А вот это слова Михаила Пришвина из также недавно рассекреченного его дневника:

«Юбилей Горького. За спиной Толстого, Чехова, пользуясь их простодушием, прошел этот хитрый самозванец русской культуры. И теперь, когда все покончено с русской правдой и совестью, когда по городам все ходят в лохмотьях, а в колхозном доме даже в праздник не увидишь кусочек сахару, когда маленькие дети там у земли никогда не видят ни баранки, ни сладкого, — наш отец, объедаясь итальянским вареньем, на глазах у всех устраивает себе очередной юбилей. Постепенно Горький как бы сбрасывает с себя гуманитарно-босяцкие одеяния, орех раскрывается, является самое ядро русского хама <...> Что же останется? Литературно-третьестепенный писатель, ничтожный публицист и такой же ничтожный оратор».

Мне пришлось немало потрудиться, отбирая самое показательное.

Читайте сами.

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ,
Писатель, журналист, издатель.
Член The International Academy of science, industry, education & arts.