Интеллигенция – русское понятие

Если брать исторически, то понятие “интеллигенция” есть порождение России. Этой “соли земли” нет ни на Западе, ни на Востоке. На Западе есть интеллектуалы, либералы, битники, сердитые (в прошлом) молодые люди, 12 разгневанных мужчин, белые воротнички, средний класс, квакеры и клакеры. В то время как на Востоке — богдыханы, мандарины, хунвейбины, кули, цзиньши и ганьбу — секретари горкомов и ревкомов.

А интеллигентов — нет.

Стандартные определения интеллигенции, вроде “интеллигент — человек, обладающий большой внутренней культурой”, никак не объясняют того, почему этого термина нет на Западе. Ведь и на Западе есть люди, обладающие большой внутренней культурой, не так ли? А интеллигента — нет. Нет такого понятия. Как, например, в СССР не было “мортгиджа”.

Первым — в то время неологизм — слово “интеллигенция” употребил Жуковский в статье о петербургском пожаре. Этот подвиг остался почти забытым, и слово стали приписывать среднему писателю Боборыкину, а уж потом его подхватили Достоевский, Ключевский, Чехов и другие корифеи, и оно быстро приобрело права гражданства.

Во времена составления словаря Далем слово это было относительно новым, но слой, обозначаемый им, еще не сложился и не определился. Так сказать, был в зародыше. Даль потом так обозначил это слово: “Интеллигенция — разумная, образованная, умственно развитая часть жителей”.

Как эталон, образец и наш маяк будущего русский интеллигент очень симпатичен.

Если применить широкозахватный прием и считать, что интеллигент — это просто некое ставшее русским слово, но само явление — интернационально (то есть если предполагать, что интеллигенция есть в любых странах), то почему бы не писать о древнеегипетских ковбоях (разве ж там не было пастухов? — были), о начальнике гестапо Жозефе Фуше (он был шефом политической полиции), о русском гангстере, атамане разбойников Кудеяре, который потом стал интеллигентом — заведующим кафедрой. Равным образом, почему бы не называть фараона президентом, вавилонских волхвов — футурологами, а амазонок — феминистками?

Интеллигент — это вовсе не синоним чуткого, умного, нравственного человека, которые были во все времена и во всех странах, а продукт определенной страны и времени.

Интеллигенция, повторюсь, понятие исключительно русское. Хотя корень — латинского происхождения. Intelligence service по-английски — разведка, хотя просто intelligent — умный. Речь идет не о лингвистических истоках термина, а о социальном статусе и положении слоя людей, который назван этим словом.. Если на Западе хотят сказать об интеллигенции, то так и пишут по-русски: intelligentsia.

Русский интеллигент — это не всегда и вовсе не обязательно умный. Это тот, кто, имея некие профессиональные знания, не всегда может их применить в своей практике, а иногда и практики-то этой не имеет. Например, служит дворником (особенно популярна эта служба была в конце советского времени). Русский интеллигент много знает, но все не то, что нужно для карьеры дворника. Отсюда все его метания и поиски смысла жизни. А также вопросы: кто виноват, что делать и кому именно набить морду.

В этом смысле Ленин был интеллигентом. Он служил помощником присяжного поверенного всего 2 месяца, а потом подался в профессиональные революционеры. Ибо полагал (весьма обидно для народа), что даже самая продвинутая его часть — рабочий класс — не способна выработать внутри себя ничего лучшего, чем тред-юнионистское сознание (то есть выторговать себе побольше зарплату). И потому революционную теорию в народ должны принести именно интеллигенты. Чем Ленин и занялся. Сделал он это, надо признать, весьма неплохо, и этот успех почти вывел его из разряда классических русских интеллигентов, которые говорят много и хорошо, но делают плоховато или не делают никак.

Почему слой людей, занимающийся в Европе интеллектуальной деятельностью, не называется там интеллигенцией, хотя термин этот там хорошо известен? Почему это слово всегда (даже в западных энциклопедиях) связывается именно с российской действительностью? Разумеется, западные энциклопедии извещают, что интеллигенция (intellegentsia) — русский термин.

Вот цитата из “Британики”, она несколько суживает понятие, ибо дает представление только о революционной интеллигенции. Но и в ней сказано важное:

“В узком смысле слова интеллигенция представляет собой людей, которые самоопределяются не по профессиональным или классовым признакам, но образуют группы, которые разделяют некую веру (не в конфессиональном смысле — В.Л.), включая фанатичную борьбу в революции, атеизм и материализм. Они обычно принимают специфические манеры, обычаи…”.

Очень часто говорят об интеллигентности как о порядочности, обходительности, заботе о ближнем, даже о своего рода приверженности идеализму. Говорят об обостренной рефлексии интеллигентов, о свойствах, которые, ясно же, есть не только у русских “классических интеллигентов”, а у любых “хороших людей” в любой стране мира.

В таком, подходе нет никакой загвоздки. Ну да, везде есть хорошие и плохие люди. Есть мужчины и женщины. Молодые и старые. Есть взрослые и дети. Живые и мертвые.

Но стоит усвоить, что интеллигенция есть русское явление, и что это вовсе не “работники умственного труда”. Что такое русский интеллигент, догадывались давно. Например, Бердяев.

Нет, интеллигент вовсе не синоним человека с богатым внутренним миром, с высоким духовным содержанием, “культивирующий свою внутреннюю сложность”.

С самим этим понятием “интеллигент” приключилась сложность. В расхожем смысле слова термин “интеллигент” стал обозначать того, о ком написано выше (человека с богатым внутренним миром и пр.). Но одновременно этот же термин значит и нечто другое: болезненное самокопание, переусложнение реальности, идеалистическую и прекраснодушную веру в некие врожденные благостные свойства людей (“Человек по природе своей добр” — Руссо). Беспрерывную рефлексию, слабоволие и неумение решить простую практическую проблему. То есть, те черты, которые были свойственны “классическим” русским интеллигентам. В нашем мире жестоких реальностей эти параметры скорее будут тянуть на пародии, шутки и иронию.

Исторически могу привести пример с именем Дон-Кихот и термином “донкихотство”. Он означал поначалу благородство, бескорыстные порывы по защите справедливости, верность идеалам и прочее (кстати, признаки, свойственные как раз расхожему пониманию слова “интеллигент”). Не забудем, однако, что Сервантес писал свой знаменитый роман как пародию на рыцарские романы, так что названные качества Дон-Кихота — это сатира, так как проявляет их герой в совершенно неподходящей обстановке. Все больше слово “донкихотство” стало значить полную оторванность от реалий, наивность, граничащую с глупостью, беспомощность в простых ситуациях, витание в облаках и усматривание сложностей там, где их нет, наконец, использование своей и так небольшой энергии на решение придуманных его больной фантазией проблем. То есть, как раз те свойства, которые приписываются “классическим” интеллигентам.

Словом “интеллигент” обозначали типично русское явление: образованных людей, которые часто продолжали образование в заграничных университетах (последействие Великих реформ Александра Второго). Вернувшись в Россию, они быстро убеждались, что их знания не могут быть востребованы во всей полноте. Скажем, земский врач видел, что его знание современной фармакопеи ни к чему, ибо у него под рукой, кроме касторки и клистира, ничего нет. Русскую интеллигенцию того времени можно было бы определить как людей, которые очень много знают “вообще”, но мало могут.

В качестве защитного психологического механизма у русской интеллигенции возникала потребность говорить о “всеобщем и глобальном”: судьбах России, смысле жизни, провидении и даже о политических и радикальных изменениях. Это в лучшем случае, ибо в худшем — многие представители интеллигенции просто спивались. Алкоголизм русского интеллигента, может быть, единственно крепкая связь с народом.

Интеллигент и то читал, и это, он видел пятое-десятое, слышал вообще с сотого на семисотое. А заниматься на работе приходится каким-то убожеством. Ну, как тут не поговорить о вечном, о смысле жизни и судьбе России? И как, при этом, не выпить? Потом — по второй. Третьей. Горе от ума-с. Выходит “неполное служебное соответствие” человека с широким кругозором.

А местный “белый воротничок” сначала делает нечто монотонное на работе без перерывов на перекур, потом дома смотрит профессиональные журналы (иначе скоро отстанет и будет уволен), потом час — телевизор — и на боковую. Где здесь основания и, главное, время, для самокопаний и маниловских воздвижений вавилонских башен, откуда была бы видна Москва далекого будущего?

Есть любопытный критерий для русского интеллигента: личная библиотека. Подписки, собрания сочинений. Ах, какие были роскошные собрания! Стеллажи во всю стену! Тысячи томов! И сейчас еще есть, но все меньше.

У американского работника “умственной сферы” библиотеки дома нет. В крайнем случае — пара книг. И они совершенно спокойно выбрасывают в мусор ценнейшие тома. Я сам видел 30-томную “Британику” на тротуаре. Видел вообще прекрасные книги; например, книга “Знаменитые люди Америки” с массой чудесных фотографий (цена которой 200 долларов) была выброшена прямо в огромную пасть трэш-грузовика. Наверное, какой-то русский интеллигент подарил американскому другу. Сейчас стоит у меня — вытащил под участливые взоры мусорщиков.

И в Китае, на крайнем Востоке, нет домашних библиотек (есть только наставления по любовным утехам — лежат для гостей на маленьких, как бы ломберных, столиках). А вот в России, посерединке между Востоком и Западом, есть отживающие свой век интеллигенты, эманация особого пути России. И их никому не нужные в 21-ом веке библиотеки, занимающие столь необходимую полезную площадь. Увы, господа-товарищи. Мы — уходящая натура.

Вот я написал, что характерной чертой русской интеллигенции было наличие домашних библиотек. Они позволяли приобщаться к знаниям в самых разных областях, но отнюдь не профессионально, а для поддержания салонной беседы, хотя бы она и происходила на кухне. Это то, о чем в “Евгении Онегине”: “Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь”. А можно было обойтись (особенно в советское время) и без чтения, но то был знак принадлежности к клану. Помните 200 томов Всемирной библиотеки, 30-томного Достоевского, 20 томов Сергея Михайловича Соловьева? Очереди с ночи на запись на подписку? Знакомство в кругах? Взятки? Услуги перекупщиков? Купят — и на полки. Они украшают. Читать — не обязательно. Это уже интеллигенция советского образца.

И в Америке есть у некоторых библиотеки. Конечно, есть. Тут всё есть. И в “Амазон” заказывают. Но нет явления. Прочтут — и на помойку (в массе своей). Это примерно как с газетой, для чего и особый формат в мягкой обложке давно изобрели — pocket-book. Для русского интеллигента выбросить книгу — почти что святотатство (так было).

Интеллигент, — это очень своеобразное явление. И, странным образом, чем-то очень привлекательное. Многие герои Чехова таковы, даже Платонов в превосходном фильме Никиты Михалкова о русской интеллигенции “Неоконченная пьеса для механического пианино”, снятом по раннему произведению Чехова. В нем рефреном проходит идея самого Платонова — завтра, мол, начну жизнь заново. Но — ничего не меняется. Не начинает он жить заново. Все те же и то же.

Кто такая, к примеру, Раневская из “Вишневого сада?” Гаев, который “говорит красиво”? Три сестры, все мечтающие увидеть небо в алмазах (с овчинку — добавка моя)? Это как раз беспрерывно болтающие очень умно и учено, с изысками о “всеобщем” русские интеллигенты. Люди очень приятные в общении. С очень сложными натурами, взыскующими вечной правды и справедливости. А рядом — крепкий делец Лопахин, вышедший из недавних крепостных. Он — практик и знает, как достичь успеха. Вишневый сад вырубить как “бесполезную красоту”, а на его месте построить дачные домики для сдачи на сезон городским чиновникам — вот это и даст доход. Или провести железную дорогу. Здесь — аллегория бессмысленности интеллигентских мечтаний и ее вырубание под корень в недалеком будущем.

Да и поездка самого Чехова на Сахалин, хотя и была данью интеллигентским мечтаниям о служении народу, но с большой примесью настоящих народников. Он ведь не только об этом говорил, но поехал на край земли задолго до постройки Великой Сибирской магистрали, куда путь на перекладных только в одну сторону занимал больше двух месяцев!

Способен ли был бы на это Гаев? Или три сестры, вместе взятые? Нет, они могли бы доехать только из Подмосковья до Москвы, о чем все время и говорили как о самом великом жизненном свершении. Васисуалий Лоханкин – это уж совсем вырожденный тип интеллигента.

Сам доктор Чехов в некоем расхожем смысле слова, конечно, был интеллигентом. Но в научном значении, в том, по которому определяется мятущийся русский интеллигент, — не был. А был он хорошим профессионалом, как во врачебной деятельности, так и в писательском мастерстве. И не случайно поэтому во многих произведениях Чехова интеллигенты — ну, не то чтобы высмеивались (это не стиль Чехова), но показывались в не очень приглядном виде. Пример — дядя Ваня.

Отдельный интеллигент может быть профессионалом. Но в качестве интегрированного признака практичность как раз не была свойственна русской интеллигенции. Или — деловитость. Иначе — узкий профессионализм. То есть, без бесконечных говорений и твердых решений завтра же начать всю жизнь заново, делать конкретное дело, просто взять — и сделать. Может быть, останавливало не столько отсутствие должной воли, но и смутное понимание, что не справятся, что просто не совсем точно знают, как именно это сделать.

Можно приводить как признак интеллигентности еще вежливость, не использование мата и прочие обходительные манеры и на этом основании находить общее между понятием интеллигент и джентльмен. Но — не получится. Ибо джентльмен — галантный мужчина. Ну, допустим, кавалер. Как еще сказать? Ухажер? Душка? Благородный человек? Тот, кто садится в спасательную шлюпку последним? А если нет мест, то и вовсе не садится? Допустим.

Ну, и при чем тут русский интеллигент? Хотя и он мог быть благородным, галантным и не садиться в шлюпку, или, при случае, сесть. Потому что дело не в шлюпке.

Интеллигент как русское явление есть тот (в среднем) образец, который начитался разных книг. Они совсем ему не нужны для дела, работы, профессии. Они нужны для души. Для того, чтобы чувствовать себя “всечеловеком”, — именно к русскому интеллигенту относит это слово Владимир Соловьев. И пресловутая “достоевщина” есть как раз метания души интеллигента, которого не устраивает ни его работа, ни окружение, ни жена, ни даже друзья. Ибо в книгах он читал о значительно лучших женах и друзьях. Не говоря уж о совсем другой, одухотворяющий деятельности, а не о той ерунде, которой он вынужден заниматься ежедневно.

Русская интеллигенция — слой, чьи общие знания выше необходимого для утилитарного функционирования, а знаний узко профессиональных как раз не хватает. Отсюда — рефлексирующая позиция перманентного недовольства властью, психологических метаний, разговоров о смысле жизни, судьбах России и прочих глобальностях, в то время как нужно взять молоток и прибить давно выпавший из стены гвоздь или починить давно текущий кран.

Сегодня типичными наследниками русских интеллигентов являются “яблочники”. Особенно — сам Явлинский. Манерная поза недовольства, критика всего и вся, скривленные губы — фи. И — отказ от всякой должности, связанной с ответственностью, которую не раз предлагали лидеру “Яблока” — министра экономики, финансов, вице-премьера. Все отвергалось. В результате он недавно был вынужден уйти с поста лидера своей партии (назначили Митрохина), а сейчас подыгрывает Путину, играя слезливого “пацифиста”. Даже для своих его “интеллигентности” оказалось слишком много.

Системообразующим признаком интеллигента нельзя считать ни высшее образование, ни тонкость души, ни вежливость, ни отзывчивость, ни повышенную рефлексию, хотя все это и может присутствовать. Только одно — (моя собственная формула, посему еще раз повторю): интеллигент – это тот, кто много знает, но мало может. И мало может во многом потому, что знает вовсе не то, что нужно для того, чтобы мочь.

Никакие библиотеки не могут помочь интеллигенту перестать быть интеллигентом. То есть, избавить его от метаний. Напротив, они только усугубят это его качество (если его считать отрицательным — а местные менеджеры и супервайзеры, не сомневайтесь, будут считать именно так).

Если бы Россия оставалась такой, какой она была со второй половины 19-го века до конца 20-го, то интеллигенция могла бы и далее существовать как некий слой со своей мятущейся душой.

Конечно, существует эволюция. И если земноводное выбралось на сушу и во время эволюции температура его тела стабилизировалась и у него появились молочные железы, то это уже не будет земноводное. А будет млекопитающее.

Та метаморфоза, которую претерпевает ныне бывшая советская интеллигенция, может привести ее в другой вид. Может быть, эти бывшие интеллигенты станут называться нравственными интеллектуалами или духовными профессионалами. Или еще как-то. Если крокодил начинает летать, пусть и очень низко, он уже будет называться как минимум птеродактилем.

Сегодня я не мог бы однозначно предсказать, какой из смыслов слова “интеллигент” возобладает и закрепится в качестве культурной нормы. Процесс не завершен. Но в любом случае — прощай, интеллигенция.

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ,
Писатель, журналист, издатель.
Член The International Academy of science, industry, education & arts.
Бостон, США.
Для «RA NY»