Песни и патриотизм

С ноября каждого года в течение двух месяцев сотни американских радиостанций и каналов телевидения начинают передавать рождественскую музыку. Даже открывают специальное вещание на это время для Christmas songs.

Это – огромное количество мелодий и песен. Но еще больше, несравнимо больше, звучит всевозможных интерпретаций, вариантов и стилей исполнения. Разнообразие ошеломляющее: простодушные народные песнопения, кантри, детские хоры, джаз, джаз-рок, соул, ритм-энд-блюз, сочетания всего этого, симфонические оркестры с академическими хорами… Исполнители столь же разноцветны: оперные певцы, Фрэнк Синатра, Нат Кинг Кол, Элвис Пресли, Махалия Джексон, несколько лет назад почти все рождественские песни исполнила великолепная вокальная a capella группа Pentatonix

https://www.youtube.com/watch?v=HseSC-y4Yy4&t=1392s

…. Уровень аранжировок и виртуозность часто непостижимая. Можно слушать часами и не будет ни одного повтора.

Самые популярные песни имеют многосотлетнюю историю :
Joy To The World written in 1719 by the English minister and hymnwriter Isaac Watts,
God Rest You Merry, Gentlemen (1760),
Jingle bells ( 1850 in Medford, Massachusetts, composed by James Lord Pierpont),
Есть и сравнительно новые композиции, из самых известных: Let It Snow (written by composer Jule Styne and lyricist Sammy Cahn 1945), Its a Holly Jolly Christmas (written by Marks in 1962), засветился даже Paul McCartney, wrote his Christmas classic ‘Wonderful Christmastime’ in a few short minutes on a sweltering day in July 1979.

Рождественскую музыку исполняют из года в год уже всю 110-летнюю эпоху радио. А до того эта музыка звучала в концертных залах, школах, университетах и колледжах, магазинах, церквях и просто в частных домах. Как, впрочем, продолжает, в дополнение к эфиру, звучать и сейчас. Звуками рождественских песен наполнен воздух страны.

Что отсюда следует, кроме эстетического эффекта? Следует чуть ли не врожденный американский патриотизм и фантастическая прививка против любых радикалов, которые вздумали бы захватить власть в государстве. Сие не зависит от политических взглядов или «идеологического воспитания». С самого раннего детства у американца возникает своего рода импринтинг, в самые глубокие слои сознания, даже подсознания впечатывается некая нерасторжимая связь между мелодиями и родным домом. Между песней и своей природой. Между музыкой и лицами родных и близких. Эта связь прочнее любого искусственного научения политикой. Она становится как бы генетической. Точнее – социально-генетической. Акустические колебания постоянным волнением создают микроэлектронику мозга. Сначала пробивают сопротивления синапсов, потом выстраивают из аксонов замысловатые электрохимические сети – материальную основу психологического привыкания к социально–народной традиции. А еще затем в течение всей жизни не дают этой превосходной схеме покрыться патиной и заржаветь. И так – в течение десятков поколений!

Попытка захватить власть политбандитами (да вот хотя бы и компартией США, бурно выросшей во времена Великой депрессии) была бы парализована. Встала бы в Америке на пути у политбандитов скала, мегамашина из людей, из той самой массы, что творит историю. Но массы не под охраной вохровцев и овчарок, а состоящая из личностей, каждая из которых САМА выбрала свою веру, свои привязанности и свою любовь к отеческим гробам и дыму отечества. И в основе всего этого лежали песни детства.

Некие оверкильные переустроения общества типа большевистских новаций с необходимостью вели бы к отказу или запрету срастившихся с человеком мелодий. С отказом от его детства, от привычек, приверженности и любви к «своему родному». Люди бы никогда не позволили кучке негодяев покуситься на свое святое. «Во времени человеческий опыт становится законом природы» (Леонид Зорин).

Что обычно делают главари восстаний или революций, претендующие на обновление мира? Они пытаются изменить традиционные устои. Отменить религию. Отменить обряды. Изменить сам ход времени. Провозгласить новую историческую эру и переход к высшей форме цивилизации.

Якобинцы ввели новый календарь: летоисчисление велось ими не от Рождества Христова, а от года основания республики; заодно поменяли название месяцев, повились все эти прериаль, жерминаль да термидор. Большевики отменили неделю, введя свои пятидневки (это чтобы не упоминалось воскресенье). Само собой, запретили не только мифическое Рождество, но и сам Новый год. Закрыли новогоднюю елку: елка – реакционный и даже контрреволюционный предмет. Ликвидировали единственную русскую новогоднюю песню «В лесу родилась елочка» (стихи написаны в 1903 г. Раисой Кудашёвой, музыка – в 1905 г. Леонидом Карловичем Бекманом) . Вместе с контрреволюционным английским агентом Клаусом под видом Деда Мороза и его пособницей княжеско-дворянским отродьем Снегурочкой.

Особенно гонения на новый год и елку усилились с 1927 года. Установили полный запрет, новый год с елкой и песней «В лесу родилась елочка» – это была бы почти что контрреволюционная вылазка. Только 28 декабря 1935 г. выходит декрет СНК, разрешающий публичное официальное празднование Нового года, но конечно, не Рождества. Идеологически правильная елка в советский Новый год состоялась только в 1937 г., зато в том же году начался и Большой террор. Песню «В лесу родилась елочка» разрешили петь только в 1940 г., но елка увенчивалась не восьмиконечной Вифлеемской звездой, как в проклятом прошлом, а красной пятиконечной. И вообще вся она увешивалась разными советскими блямбами, особенно модельками танков и самолетов, становилась милитаристским символом, так что не совсем ясно было, елка это или коммунистический фейерверк при проведении «ноябрьских праздников».

Готовил декрет о реабилитации елки секретарь ЦК КП(б) Украины и кандидат в члены Политбюро Павел Постышев, и, вполне возможно, этот скрытый антисоветский акт только утяжелил его участь врага народа, так что пришлось гада-елочника в 1937 году бросить на низовку, а в самом начале 1939 года расстрелять. Впрочем, до того он сам стрелял религиозников и «своего брата-большевика» пачками.

А вот рождественских песен не отменяли за их отсутствием. То, что в России не было ставших как бы народными рождественских песен, звучащих с колыбели, может быть, сыграло не последнюю роль в успехе революционных марксо-ленинских идей.

Рождественские церковные песнопения до революции, конечно, были, но они не пошли в толщу народа. Русскому мужичку при новой власти не от чего было отказываться, его подкорка тупо молчала, в его подсознании не жили мелодии детства. У него не было иммунитета против бесовщины. Не рассказывала ему сказок Арина Родионовна. Не читал он (да и вряд ли умел читать) и не слышал былин. Это их Кирша Данилов записывал. Ездил по деревням, разыскивал древних стариков и старух, которые по семейной наследственности помнили истории про Илью Муромца. Находил одного на 10 тысяч. Или еще реже. И записывал Кирша свою серию Богатырского цикла былин. Он записывал, а никто, кроме эстетов, не читал.

Афанасьев в 19 веке искал и записывал скабрезности и издал (в Женеве, тиражом 100 экз., только гораздо позже они были републикованы в России тоже коллекционно-раритетным тиражом в 100 экз.) под названием «Русские заветные сказки». Что значит слово заветные»? Да переданные как самое ценное по наследству, завещанные.

«Подлинно народная сказка, – верно заметил некий Евгений Козловский, – как, скажем, и какой-нибудь древний миф, греческий, к примеру, – всегда – жемчужина. Случайный сюжет, неверное психологическое наблюдение – не удержатся веками при передаче из уст в уста».

А ниже – из статьи Б. А. Успенского про «Заветные сказки» А. Н. Афанасьева:

«Основной корпус сборника Афанасьева составляют сказки непристойного, эротического содержания. Сказки такого рода были очень распространены в русском быту; они до сих пор распространены в крестьянской среде, хотя обычно рассказываются лишь в определенной аудитории и, видимо, в особых ситуациях.

Адам Олеарий, немецкий путешественник, посетивший Россию в XVII в., замечает, что русские часто “говорят о разврате, о гнусных пороках, о непристойностях. Они рассказывают всякого рода срамные сказки, и тот, кто наиболее сквернословит и отпускает самые неприличные шутки, сопровождая их непристойными телодвижениями, считается у них лучшим и приятнейшим в обществе».

Добавлю, что «заветные сказки» не только матерно-срамные, но еще и очень антицерковные. В них объектами сексуальной разнузданности очень часто выступают поп, попадья и их дочка поповна. Если и встречается в них курочка-ряба, то невозможно пересказать, что с ней вытворяет лиса, с той волк, а с ним – медведь. Тот же секс-данс происходит и с репкой, бабкой, дедкой, внучкой и Жучкой. Такая русская скабрезная летка-енка.

Но мужичок заветных сказок не читал, разве что в детстве слышал, чем пополнил свой арсенал обсценной лексики. Мужичок не терял времени даром. Он либо пахал, либо гулял, то и другое с применением нецензурщины. Он с радостным улюлюканьем побежал крушить церкви, грабить поместья и выводить в расход попов и монахов. А заодно и мирян, которые знали рождественские церковные песнопения.

А что у него, у кондового и посконного мужичка, было в подсознании? В самых глубинных структурах мозга? У него там засел дикий пьяный мат. Когда русский мужичок из глубинки наливает зенки, то эта исконная словесность и прет из него, как из грязевого вулкана.

Да что там мужичок! Вот в автокатастрофе покалечился известный актер (очень хороший актер) и как бы интеллектуал Николай Караченцев (гнал по Москве, по Мичуринскому проспекту 150 км.час, врезался в столб). Проломило ему основание черепа, тяжелая травма, что-то повредившая и в высшей деятельности психики. А вот низшая – осталась в целости. И что же он говорил после нескольких лет лечения и восстановления этой своей оставшейся низшей частью сознания? Ну, «говорил» – это так, иносказание. Он изрыгал исключительно мат. И его последние слова были нецензурными.

У всех русских (точнее – «россиян») лежит наготове большой и толстый пласт низовой народной культуры, выношенный с младых ногтей. И это – не рождественские песни, не былины, не сказки, и даже не народные частушки. А если и частушки, то – матерные. А чаще лежит там простой мат, без изысков и модуляций. Думаю, если сейчас ради эксперимента притупить у почти любого русского работу неокортекса (ради гуманизма – на короткое время), то никто не запоет народную песню. Не запоет и «В лесу родилась елочка». Не затанцует вприсядку, а изрыгнет хулу и мат. Как это каждый и делает в периоды сильнейшего раздражения или гнева.

Настоящий, не государственный, не идеологический, не натужно-имперский патриотизм как раз таится в низовой, даже просто в бытовой культуре. Вот, к примеру, в знании народных песен. Танцев. Обрядов. В национальной одежде.

Был я как-то на представлении родео. Кто дольше продержится на необъезженной лошади (или быке). Разумеется, вся одежда ковбоев – национально-американская. Которая здесь и возникла в начале 19 века. От ковбойской шляпы, до техасов и сапог. Узнаваемо сразу. Музыка тоже – народная, кантри. Такой подвид кантри-ковбойская.

Кстати сказать, ежегодные фестивали кантри-музыки в Нэшвилле – попопулярнее рок сборищ. Хотя ведь и классический рок – тоже весь на народной гармонии и мелодике блюза настоян. Это относится и к фестивалям музыки соул: к спиричуэлс и госпел.

Есть ли в России фестивали …хммм, частушек? Страшно спрашивать – былин под гусли? Маловероятно. Ну, допустим, неких народных песен? Конечно, народные хоры есть. Они и при коммунистах были. Имени Пятницкого. Свешникова. Уральский русский народный хор, Оренбургский русский народный хор. Русланова. Бабкина. Зыкина. Всего этого очень мало. У молодежи эти русские песни, частушки там, вызывают отторжение. «Шла машина из Ишима двадцати пяти колес, свою милку караулю, чтобы коршун не унес». Или «Мой миленок не дурак, вылез на акацию, я ж пойду в универмаг, куплю облигацию». Да, не вдохновляет. Не столько из-за их слов – там как раз иногда встречались колоритные обороты, а потому что было много политических подделок под частушки. Все эти шуровы-рыкунины «Мы сегодня проводили испытанья нашей силе, испытанья хороши – мы довольны от души» – это про взрыв “кузькиной матери” на Новой Земле в 1961 году. Самое яркое впечатление со времен моей молодости от частушек – это фамилия главного исполнителя частушек: Мордасова. Очень мы потешались.

Кто широко знает «Мужской хор Сретенского монастыря», поющего а капелла? Коллектив, в состав которого входят монахи, послушники, студенты Сретенской семинарии и прихожане монастыря, – всего 28 человек. Лет 15 назад хор гастролировал в США, мы слушали его в Бостоне. Это – превосходно. Высший класс. Кроме православной литургической музыки, древних византийских духовных распевов, произведений Чеснокова, Бортнянского, Гречанинова, хор исполняет также народную и чуть ли не эстраду (светскую музыку). Например, “Песню о тревожной молодости” Александры Пахмутовой или «Эх, дороги» Новикова. Хор выпустил два диска с народными песнями, среди которых совсем уж выдающееся исполнение “Ах ты, степь широкая”, есть и шуточные песни, вроде “Во кузнице». Выдал программу песен военных лет, начиная с «Вставай, страна огромная».

В зале было много американцев-меломанов. В фойе слышал: «О, Раша ! Великая страна, если там есть такая музыка». И я почувствовал гордость, некие патриотические шевеления. Потом хор поехал на гастроли в Канаду, Австралию, Англию, Францию. Пел в Нотр Дам, в Папской капелле. Да-с.

Руководит хором Никон Жила. К нам приезжали 40 участников: обычный состав немного усилили профессионалами-консерваторцами (28+12). Все молодые – есть студенты, семинаристы, по возрасту самый старший выглядит лет на 45. Да и сам Никон в цвету – давно это было.

Но все это, как ни крути, – для меломанов, для эстетов. Это – не народная музыка, хотя она там и исполняется. Почему? Потому что очень велик ее отрыв (по уровню исполнения) от бытовой культуры «массы». «Народ не поймет». А вот в Америке – поймет. Здесь невероятно высокий средний уровень музыкальной культуры. Почти все дети в приличных семьях получают музыкальное образование. Играют на разных инструментах, поют в школьных и церковных хорах.

Я эту тему затронул как-то в беседе на радио с Алексеем Козловым, руководителем «Арсенала», ведущим, признанным пару лет назад лучшим в мире джазовым клубом

Говорю: « Как-то слушал “Мессию” Генделя в концертном зале Хенкок-центра. И что же? Почти весь зал имел в руках партитуры и по взмаху дирижера пел вместе с хором! Да как пел! Свои партии, на голоса, стройно! Я только глазами еле успевал следить за партитурой, а они – пели! «А-ли-луйя ! А-ли-луйя !» Ты вот сам когда-нибудь пел что-нибудь?

– Да на каждом концерте (Алексей в нескольких номерах исполняет отменный скэт – голосовую импровизацию слогами). Как-то вышел диск, – продолжал Алексей, – под названием “Пионерская-блатная”, в котором я пою те самые блатные песни, которые мы пели пацанами во дворах в конце 40-ых-начале 50-ых годов. Кругом: “Эх, хорошо в стране Советской жить”, а мы: ” С Одесского кичмана бежали два уркана”.

– Ну и как, имел успех?

– Уже все диски распродали. Я там сделал сам на компьютере аранжировки сопровождения, немного мне помогали на гитаре и баяне.

Вот блатняк имел успех, а он состоит из лагерных, тюремных и всяких непотребных песен. Теперь эта смесь называется французским словом шансон.

Вот, таких (по уровню) хоров, как хор Сретенского монастыря в Америке, думаю, сотни. Если не тысячи. Почти в любой церкви можно услышать феноменально исполненный соул. Конечно, так, как Сретенский, церковный американский хор не споет. Но ведь и хор Сретенского монастыря тоже не споет, как церковный хор методистской церкви. Другой музыкальный и «этнографический» язык. А вот уровни – похожи.

И в России есть «семьи с музыкой и песнями». Но там это редкость, здесь – правило.

Да, в деле патриотизма главное – бытовая культура. Она может объединять гораздо сильнее политологических статей. Просто несравнимо.

Как-то, в молодости, были мы с друзьями в Тбилиси. На улице познакомились с грузинами. Они нас тут же в пригласили в таверну (мощный кавказский гостеприимный стандарт). Выпили с поэтически-притчевыми грузинскими тостами (тоже бытовая высокая культура). Потом запели. Отличное четырехголосие. Великолепные гармонические переходы. Колоритная мелодика. Одну песню, вторую, третью…

– А теперь вы спойте что-нибудь русское.

Вот и настал день нашего позора. Если бы я тогда был в составе нашего «трио» – Степин, Шкляр и автор этих заметок, – то могли бы исполнить кое-что. Что? Ну, вот песни Галича. Высоцкого. Это не то, но все-таки. А из народных? Почти ничего. Как-то пародировали «Летят утки и два гуся». Или в таком же дурашливым стиле – братьев Покрасс «Мы красна кавалерия, бля, да и про нас былинники речистые ведут рассказ».

А в том составе… Начали ритуальные «Подмосковные вечера». Не очень стройный унисон и две строчки. Дальше – никто не помнит. Вот вам и песенная низовая культура.

Да и разве сравнить пьяную разноголосицу за водочно-винным русском застолье с грузинским многоголосием? Другая планета. Красновато-безжизненный Марс на фоне буйно-растительных тропиков Гавайев. Правда, привычное мордобитие в конце создает свою традицию. Традицию бунтов и революций.

Я обратил внимание на то, что, например, выдающийся вокальный ансамбль Swingle Singers в программе Around the world (два диска), в которой он представляет выдающиеся версии разных народных мелодий a capella, не исполняет ни одной русской. Точнее, одну тему взяли, но она не русская народная, в диске она обозначена как Sakkijarven Polka (Finland), то есть финская полька, наверное, сошла за русскую – исполнители вполне могли посчитать Финляндию частью России. В самом конце исполнения мужской басовитый голос при проведении темы начинает прерывать ее звуками, как бы это сказать потоньше, хммм.. – рыгания. С полной натуралистичностью, что разрушает музыкальную ткань. Сначала недоумевал – зачем такой контраст, и именно только при исполнении «русской темы»? А потом вдруг осенило: как раз потому, что тема – русская. Или известных алкашей финнов, приезжающих ради этого дела в Петербург. Видимо, аранжировщик иначе себе “русскую (или финскую) мелодию” и не представляет.

В Америке по радио часто передают русскую симфоническую или фортепьянную классику. Но я никогда не слышал русских песен или эстрады. А из русских тем известны (более-менее) только «Очи черные». И то она больше как бы цыганская. В Европе тоже больше знают цыганщину, чем русские песни. Дань им однажды (уже давно) уделил оркестр Поля Мориа (“Вечная Россия”) – и все.

Итак, как же быть с настоящим, а не казенным патриотизмом? Да вот так и быть. Пойте народные песни. Играйте на их основе джаз. Даже рок. Пишите в том же духе свои песни. Создавайте свои музыкальные стили и все время давайте новое и свежее дыхание старым мелодиям.

Особенно это относится к профессиональным патриотам и националистам. Вместо бесконечной болтовни о величии России и проведения нудных конференций о русской культуре и языке выучите хотя бы пару русских песен…

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ,
Писатель, журналист, издатель.
Член The International Academy of science, industry, education & arts.
Бостон, США.
Для «RA NY»