ПИСЬМА ИЗ ИЗРАИЛЯ: СТРАНА МОИМИ ГЛАЗАМИ

Долгих четверть века я не решалась описать свои ощущения от эмиграции в Израиль, полагая, что мои ощущения являются только моими. Но, получив предложение написать об этой стране, я, немного поломавшись, таки-сдалась.

Теперь – держитесь. Сами просили.

Наша семья на тот момент представляла собой эдакую смесь людей и животных, а именно: я, мама, папа, бабушка, пудель Фил-Зиги и немного говорящий попугай Айзик.

В преддверии великого Путча и распада Советского Союза самые патриотичные люди начали проверять возможность свалить из распадающейся на отдельные молекулы страны. Помимо всего, неизвестность страшила со всех сторон. Переезд в другую страну виделся, как всемирный потоп. Таким же потопом казалось и дальнейшее проживание в непонятно к чему идущей, некогда великой стране.

Вдруг невесть откуда взявшаяся демократия буквально накрыла людей своей вседозволенностью. Никому и в голову не приходило, что это просто бардак и хаос. Откуда-то повылазили эти троечники-бизнесмены… Одновременно с этим процессом навязчиво стал напрашивался вопрос: почему вдруг многие отличники стали нищими?

Не найдя ответов на эти и на массу других непонятных вопросов, с каждым прожитым днём утверждалось мнение: надо ехать! Мы начали собираться в неизвестность. В 1991-м люди уезжали, кто куда мог. Привлекало наличие недорогой и доступной одежды, нескольких видов колбасы и практическое отсутствие дефицита. О Душе мало кто думал.

Мы опоздали с визами в Америку. Поезд ушёл, но тут нас пригласили в Израиль. И мы начали собираться в неизвестность под названием Израиль. Мэр города, где я проживаю до сих пор, лично пожаловал к нам в гости. Это на тот момент и с нашей советской ментальностью было грандиозно! Да, должна заметить, что для того, чтобы приехать на Землю Обетованную, нужно было иметь в себе некоторое количество еврейской крови, текущей в жилах. Эта кровь благополучно покупалась у нас во всех синагогах за 200 долларов. В ОВИРе мы сталкивались с множеством людей, обладающих чисто славянскими внешностями, а также именами и фамилиями. В них всех вдруг потекла еврейская кровь. И бабушки одна за другой «похоронились» на кладбищах Иерусалима.

Я тогда дала себе слово, приехав в Израиль посетить эти кладбища. Поскольку у меня сложилось впечатление, что бабушек специально обращали в еврейство и везли туда хоронить, дабы их дети и внуки с фамилиями Петренко, Сидоровы и множество Ивановых смогли приехать в Израиль, гордо называя себя евреями.

Это было ещё одним моим открытием. Евреем стало быть почётно.

Ранним утром самолёт с нами всеми приземлился в аэропорту Бен-Гурион. Отступать было некуда. За нами стоял Путч.

Израиль встретил нас шумом, беготней и плакатами, на которых было написано, что нам все рады, но пройти нужно в комнату номер 3. В комнате номер 3 нам выдали паспорта, и мы заполнили множество бюрократических бумажек разных цветов. Это вызвало у меня бурю восторга. Ведь в Союзе все бумажки были белыми. Только спустя много лет я сумела прочесть банковскую бумагу нежно розового цвета, в которой мелкими буквами было написано, что наш счёт имеет право проверять каждый банковский служащий. То есть личной собственностью на тот момент он не являлся.

Покончив с формальностями, нас объявили гражданами Израиля, и каждой приехавшей семье выделили такси или микроавтобус, который должен был развести людей по тем городам, где их ждали. Наш микроавтобус был чистеньким и в нём непривычно пахло хорошим мужским одеколоном. На мой вопрос, заданный на английском языке: «Сколько по времени нам ехать до нашего города», водитель, улыбнувшись, ответил: «Полчаса, минут сорок». Мы начали устраиваться поудобнее. Автобус плавно тронулся с места. Перед нами понеслась трасса, а по краям – пальмы и какие-то непонятные растения. Домов практически не было. Молчавший всю дорогу до Израиля папа, произнёс: «Похоже, домов у них нет вообще. Я же говорил, что они кочуют, как бедуины».

В какой-то момент водитель показал на заправочную станцию. Мы согласно кивнули. Он остановил свой игрушечный автобус, сказав нам, чтобы мы немного посидели. Мы сидели около трёх часов, не понимая, что произошло. Наконец появился он. В свежей рубашке и других брюках. Водитель выглядел довольным и отдохнувшим. На мой вопрос: «Почему так долго?» он с пренебрежением ответил, что должен был отдохнуть и помыться. Так в первый раз мы столкнулись с тем, что с эмигрантами не считаются. Наконец, добравшись до города, мы с помощью водителя нашли ту улицу, которую назвала бабушкина подруга, живущая в Израиле много лет. Мы позвонили в дверь. Нам радостно открыла бабушкина подруга. Первым её вопросом было, привезли ли мы её мужу лыжи и тёплый спортивный костюм. На улице был хамсин, конец августа, и термометр показывал +35С тепла. Набрав в легкие побольше воздуха, бабушка начала распаковывать наши баулы и чемоданы, доставая оттуда тёплые костюмы и ситцевые халаты, которые было приказано привезти.

Мы буквально задыхались от жары. В какой-то момент мне стало плохо. Видимо, сказалась резкая перемена климата. Бабушкина подруга вызвала «Скорую». Должна отметить, что врачи в «Скорых помощах» здесь не ездят. Только парамедики. Иногда они могут сотворить чудеса, а иногда приезжают люди, видимо имеющие отношение к аутистам, и им очень важно не помочь, а выяснить какие-то отношения с тобой или с собой. Один из таких «светил» и приехал на наш вызов. Спросив, что я ощущаю, он тут же перебил меня на полуслове и авторитетно заявил, что я нахожусь на третьем месяце беременности. Такое самочувствие в моём положении является абсолютной нормой. На мои попытки что-либо возразить он пристально посмотрел на меня и тихо спросил: «КГБ?» Тут я почувствовала, что нет никакого недомогания, и я готова к бою. Я ответила: «Да. КГБ», и он поспешил удалиться, предварительно выписав нам оплату 500 шекелей.

Так началась наша ассимиляция.

На следующий день бабушкина подруга выполнила свой долг по принятию нас в новую страну. Она показала нам банк, почту и супермаркет.

Мама спросила:

– А больница?

– Больницы у нас нет. Зачем? Одна больница есть в 30 км в сторону центра, а вторая в 30 км севернее нас.

То есть до сих пор в больницу надо ехать в другой город. Тогда я не думала, что став израильтянкой, я так крепко буду связана с банком, почтой и супермаркетом.

Становилось скучно. Я не понимала, что происходит. Все говорили: «Вы должны преодолеть здесь все трудности, как мы». Теперь людям, которые приезжают в страну, я помогаю информационно. Считая, что если возможно избежать трудностей, зачем их нужно преодолевать?

Можно долго и много говорить о том времени. Остановлюсь на одном достаточно известном факте. Мы считались большой алией. То есть, в 90-е годы в Израиль репатриировалось почти полмиллиона людей. Среди местного населения мы назывались русскими. Наконец-то сбылась мечта многих евреев: их стали называть русскими! В Израиле вообще очень чёткие разделения. Есть русские, марокканцы, иранцы, иракцы и т.д. На каждый народ есть своя стигма: одни жадные, другие злые, третьи ленивые. Русские – это отдельный разговор.

Они любят три V: «Вольво», виллу и водку. Помимо этого, все женщины – проститутки, а мужчины купили дипломы и пьяницы неимоверные. Это – наши-то классические евреи?! Причём, на тот момент была негласная цена на русских девушек и женщин. И если кто-то не укладывался в квадратную голову мужчин, которые предлагали с ними переспать, они очень этому удивлялись. Теперь, по прошествии стольких лет, то время официально считается позорным, но там осталась моя молодость.

Отбиваться от этих недоразвитых приходилось постоянно. Знаете ли, красота – страшная сила, а вместе с молодостью… Я молчу. Именно по этой причине иврит был схвачен мной в рекордно короткие сроки, чем я горжусь до сих пор. Уже через три месяца пребывания на земле обетованной я могла точно указать направление, куда должен был идти очередной претендент на легкую победу. Тогда меня очень удивляло слово «ментальность». Оказывается, она у израильтян действительно совершенно другая. Общаясь с ними часто ловишь себя на мысли, что говорить особо не о чем. Оговорюсь. В Израиле люди чётко поделились на уровни: тупые и ненавидящие эмигрантов из России, терпимо относящиеся, потому как русским на заводах и вообще можно платить меньше, и люди, которых я обожаю, – высокоинтеллигентные, неимоверно интересные и образованные. Они понимают и принимают нас, понимая, что своим приездом наши люди очень сильно продвинули вперед развитие страны. Общаться с такими людьми – истинное удовольствие, в котором я себе никогда не могла отказать.

Существует множество анекдотов о нашей эмиграции. Один из них отражает истинное отношение к специалистам. Покойному Ицхаку Рабину сообщили: «Прибыл ещё один самолёт с русскими. Там все врачи». На что он ответил: «Зачем нам столько врачей? Один же врач уже есть». Это и смешно и грустно.

На самом деле, Израиль тщательно скрывал свою неготовность к такой массовой эмиграции. Не было рабочих мест. Людей заставляли проходить неимоверно трудные курсы на незнакомом языке только для того, чтобы подтвердить свой диплом. Кто-то может возразить, что здесь был уровень выше.

Не обольщайтесь. Израильтяне благополучно отправляли своих детей учиться, помимо стран Европы, в Россию, Украину, Молдову. После непродолжительных работ на противогазном заводе и в кафе, меня пригласили преподавать в школе. Но… чтобы начать работать в качестве учителя, я должна была пройти курс ивритских предметов, но чтобы поступить на этот курс, я должна была уже работать в школе. Получался замкнутый круг. Спасали молодость и чувство юмора.

Так мы продолжали абсорбироваться на Земле обетованной. Постепенно закончились бесконечные празднования: Еврейского нового года, дня памяти умерших и праздника Суккот. Мы поступили на ульпан-курсы иврита. У моей мамы – филолога по образованию – всё шло очень хорошо и красиво. Она аккуратно записывала незнакомые знаки, понятия не имея, что они обозначают. У меня же всё пошло иначе. На каком-то этапе возникли серьёзные разногласия с нашей преподавательницей, которая утверждала, что Израиль находится в центре Европы, а песню «Пусть всегда будет солнце» написал её одноклассник Моше из киббуца «Ягур». После бурных пререканий со всем преподавательским составом, который пытался образумить меня глупую, я была выставлена из ульпана с жёлтым билетом. Но это не помешало мне прекрасно говорить и общаться на иврите и в скором времени найти работу в школе.

Наконец, мне удалось прорвать замкнутый круг, который мешал преподавать в школе и одновременно учиться на курсах. Жизнь начала налаживаться. Через короткое время меня уже узнавали на улицах и просили давать частные уроки их детям.

Я стала востребованной.

Должна отметить, что являюсь обладателем двух высших, никому не нужных гуманитарных образований: музыкального и Изо.

В какой-то момент меня официально пригласил директор консерватории прийти к нему на прослушивание и что-то поиграть, дабы он оценил мой профессиональный уровень. Мне светила работа в консерватории. Я была на вершине счастья. В назначенный день я отправилась по указанному адресу. Каково было мое удивления, когда вместо консерватории я увидела небольшое одноэтажное здание. Дело в том, что в Израиле консерваторией называют простую музыкальную школу.

Я мужественно зашла внутрь. Директор был типично израильской внешности: яйцевидная голова, открытый рот и длинное, худощавое тело. Он завёл меня в небольшой концертный зальчик, напоминающий залы в сельском клубе, и попросил сыграть ему что-то из классики.

Я была вооружена с ног до головы: Рахманинов, прелюдия соль минор, Бах, прелюдия и фуга ре минор, Бетховен соната «Аппассионата», и на закуску первая часть концерта Грига для фортепиано с оркестром.

Я приготовилась и уже начала входить в образ, когда краем глаза заметила, что директор затыкает уши изящными жёлтыми затычками. Знаком он показал мне, что я могу начинать. Меня начало трясти от смеха, и я попросила его вытащить затычки. На что он сделал удивленное лицо и спросил: «Что???» Несмотря на это всё, я была принята на работу в консерваторию. Только начав там работать и общаться с русскими коллегами-музыкантами, я узнала интересные подробности из жизни директора. К музыке он имел весьма отдалённое отношение, будучи демобилизовавшимся военным в чине полковника.
В детстве он три года занимался на виолончели. В его кабинете красовался футляр, в котором не было ничего. Мы ласково называли его между собой «велончленист». Уши он затыкал потому как был контужен во время шестидневной войны, и звуки фортепиано его очень раздражали.

Так началась моя карьера. Надо отметить, что многие мне завидовали, поскольку все складывалось достаточно удачно.

Вообще в Израиле норма поведения – это завидовать и постоянно на что-то жаловаться. При этом у всех к тому времени появились почти все необходимые для русских три V («Вольво», вилла, водка).
Все дружно поливали бывший Союз, пытаясь выслужиться перед израильтянами, которые презрительно называли нас «русИя».

Кстати. Я не сильна в географии. Со школы очень хорошо мне запали в душу горы Кордильеры. Поэтому до сих пор радуюсь, когда нахожу их на карте. Но израильтяне проявляли супер нежелание узнать, откуда мы.

Все мы назывались одним словом «русИя». Для некоторых до сих пор ни о чём не говорят такие сложные слова, как: Украина, Молдова, Грузия и т.д. Они с очень умным видом спрашивают: «Это где?» И ты начинаешь чувствовать себя виноватым только за то, что приехал из такого сложного государства.

Также там разные параметры определения красоты. Во времена работы на заводе, я сидела на процессе рядом с худющей эфиопкой, у которой на лбу была синяя татуировка в виде какого-то ругательства. Она являла собой типично комедийный персонаж. Однажды она внимательно посмотрела на меня и покачала головой. Я спросила: «Что-то не так?» На что получила исчерпывающий ответ: «Мне вас, русских, так жалко, так жалко. Вы все – такие уродливые».

Кстати. На счёт эмиграции эфиопов в Израиль хотелось бы пояснить некоторые детали. Это была громкая операция под названием «Шломо». Израильский десант высадился на территории Эфиопии и первых попавшихся эфиопов начал уговаривать сесть в самолёт. Это и было шестым или седьмым коленом евреев, найденным в Эфиопии. После завершении операции по отлову эфиопов, Израиль громко объявил на весь мир, что спас еврейство Эфиопии от насилия. На самом деле татуировки на лбу евреи там никогда не делали. Это был удел неевреев!

По приезду в Израиль у них сплошь и рядом стали проявляться ивритские имена: Сиганит, Сара, Ицхак, Моше. До сих пор остается тайной, как их звали там на самом деле.

Ну я что-то отвлеклась. Наконец, у меня появилась работа и стабильный доход, который нужно было использовать с толком. Я пошла на курсы вождения. Это довольно дорогое удовольствие в Израиле. Вождение я одолела сразу, а вот теорию с шестого раза. Причём, меня засыпали на русском языке, а сдала я, в конце концов, на иврите. Предварительно предупредив комиссию, что следующий раз буду сдавать на арабском и с госкомиссией. Мои нежные угрозы подействовали на экзаменатора. Я сдала.

Встал вопрос о покупке машины. Мы долго обсуждали, какую марку, объём двигателя и всю машинную чушь. Под конец я пошла и купила ФИАТ «Пунто» цвета цикломен. Дома я сообщила, что машина будет розового цвета. Папа, стараясь соблюдать спокойствие, вынес рулон туалетной бумаги ярко розового цвета и спросил: «Такого? Что, совсем сошла с ума? Ты считаешь, что я смогу сесть в машину цвета туалетной бумаги?» Я его успокоила, сказав, что машина несколько темнее. В итоге все остались довольны. По всему Израилю каталось всего три машинки такого цвета! Меня узнавали теперь не только по имени и внешнему виду. В городе все знали мою машину.

Перескакиваю с места на место. Хочется рассказать о многом. Бумага все стерпит. Заострюсь на том, как прошли наши первые выборы в демократической стране. Я подрабатывала в двух конкурирующих партиях, сразу, поскольку и там, и там платили. Так делали все. Нас хватали знакомые израильтяне прямо на улице и тащили голосовать за их кандидата. Мы голосовали за всех. Наконец-то мы свободны. В стране, как и положено, много партий.

Поразила в период выборов моя бабушка. Она активно сидела на скамейке в парке вместе с другими бабушками. В один из предвыборных дней она вернулась домой очень довольная. Из вычурного кошелёчка она с важным видом вытащила две купюры по 200 шекелей. На тот момент это были большие деньги. Мы полезли к ней с вопросами, «откуда дровишки?» На что бабушка ответила: «Я привела в одну религиозную партию двух своих подруг. Мы за них проголосовали. Они нам заплатили. Это какая-то партия. Там интересное название – то ли щас, то ли потом…» Мы хохотали до слёз. Партия называлась «ШАС». Она отстаивает интересы ортодоксальных евреев, а также потомков прибывших из арабских стран.

Вообще, смею заметить, что время на Востоке – дело такое же тонкое, как и сам Восток. Дни переходят не в недели, а в месяцы сразу, ну а те, по-моему, в десятилетия.

Так незаметно пролетели более 25 лет.

Период счастья и удачи закончился в 2008 году, когда умерла бабушка, а через три месяца папа. Время остановилось. Вернее, остановилась я.

Был период, о котором писать не буду, поскольку он никого не касается. Теперь всё возвращается на круги своя, а это значит, что мы продолжаем жить.

В Израиле очень обостряются и сливаются воедино совершенно разные чувства. Я могу гордиться тем, что люди смогли построить государство на камнях, в кошмарном климате. Одновременно с этим я ненавижу мелких, злобных людишек, снующих по этому же государству. Опять же, я восторгаюсь некоторыми врачами, которые умеют тихо делать чудеса. И я ненавижу презрительного отношения к старикам, попавшим в больницу из дома престарелых. Я преклоняюсь перед достижениями в области нано-технологий. И я прихожу в ярость от тупости религиозных фанатиков.

Так и живу: люблю и ненавижу, жалею и презираю, скучаю и радуюсь. Всё это вместе и постоянно.

Только знайте: мои ощущения всё-таки остаются моими…

---

Карина МУЛЯР.
Член Союза русскоязычных писателей Израиля.
Член Евразийской Творческой Гильдии.
Для «RA NY»