Я ЖИВУ НА УЛИЦЕ ПОТЕМКИНА!
Так сложилось, что в большом южном городе, где я родился, очень уважали писателей за их прекрасный тяжелый труд. Поэтому, многие улицы носили гордые имена: Толстого, Достоевского, Чехова…
Небольшой дом, в котором после войны, мы занимали две крошечные комнатушки, обогревался сложенной в углу печкой, для которой я каждое зимнее утро натаскивал из сарайчика два ведра мелкого ангренского угля, стоял на улице ГОГОЛЯ.
Научившись читать лет в семь, до сих пор помню, как водил, чтобы не сбиться, пальцем по строчкам, подаренной отцом на день рождения, книги про смелого казака Тараса Бульбу. И гордился, что живу на этой улице – улице, по которой проходила дорога в чарующий мир великого писателя, где веселятся, страдают, любят и ненавидят герои “Мертвых душ” и “Шинели”, “Ревизора” и “Вечеров на хуторе близ Диканьки”…
После знаменитого ташкентского землятрясения, случишегося, в далеком уже, 1965 году, и разрушившего дом моего детства, мы переехали на окраину города, где выросли новые микрорайоны хрущевских пятиэтажек. Моя новая улица также носила великое имя – улица ДОСТОЕВСКОГО. По ней можно было попасть во вселенную, созданную мастером, населенную героями его книг…
И знак того, что от судьбы не убежишь – учился я в старинном здании Ташкентской консерватории на тенистой улице ПУШКИНА, по которой, под музыку Шопена и Рахманинова, струящуюся из расспахнутых, в связи с одуряющей летней азиатской жарой, окон, погромыхивали на стыках рельс медленные трамваи, а иногда, гордо дефилировали ленивые, запряженные в телеги-арбы с огромными колесами, грациозные ослики, которых в Средней Азии лаского называют ишачками…
С тех пор прошло много лет.
Я прочитал много книг, дружил и приятельствовал со многими писателями. Ценил, любил и восторгался их прозой.
И одним из самых сильных впечатлений моей жизни стали книги Александра Потемкина.
Первая его повесть “Стол”- маленький томик желтого цвета, где-то, случайно, попалась мне на глаза и, по всегдашней читательской привычке, приготовился, мельком пробежав несколько строчек, равнодушно отложить книжку и забыть о ней навсегда.
Но самый первый абзац – предложение, с которого начиналась эта незнакомая повесть совершенно незнакомого автора, вдруг царапнуло душу, заставило читать и читать дальше, читать, не отрываясь, лихорадочно перелистывая страницу за страницей…
“Аркадий Львович Дульчиков провел по бровям ваткой с репейным маслом, припудрил на шее неизвестного происхождения синячок, затушевал специальной английской пудрой редкие бесцветные волосы, взглянул на себя в зеркало, сузил глаза, повесил на воротничок щеки, надел отутюженный ведомственный китель с погонами и генеральской звездой государственного советника третьего ранга, вышел из уборной служебных апартаментов в кабинет и в приподнятом настроении расположился в кресле за своим столом начальника одного из отделов очень важного российского министерства”…
И потом еще долго-долго стоял перед моими глазами этот Аркадий Львович со своей ваткой с репейным маслом и неизвестного происхождения синячком.
Затем, в Москве, вышли “Изгой”, “Мания”, “Кабала”, “Русский пациент”, “Человек отменяется”, другие повести и романы Александра Потемкина и я, в далеком, от российской столицы, Нью-Йорке, всегда просил знакомых, с оказией, пересылать книги этого писателя. Каждая новая его работа властно заставляла крепко-накрепко вчитываться в каждое слово, в каждое предложение, сопереживать героям, сопереживать так, будто все это происходило прямо здесь и сейчас, происходило и с тобой в какие-то моменты жизни…
“…Я живу только одним стремлением: опуститься в изнанку жизни, на дно общества, чтобы жить среди нищих и обездоленных, порочных и страждущих. Мне кажется, что именно там я смогу полностью понять себя, открыть что то потаенное, недоступное людям того социального слоя, к которому я ранее принадлежал. Мне действительно ничего не нужно. Как богословы сверяют свои шаги с Библией, так и я строго придерживаюсь своего определенного курса познать изнанку быта. На свете нет такой силы, которая была бы способна изменить мой маршрут…”
Читать прозу Александра Потемкина не просто – нелегкая работа следить за космогонией мыслей и образов, живущих на страницах его книг. Но согласитесь, такое же чувство возникает, читая Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Достоевского. Масштаб Александра Потемкина сопоставим и соразмерен с книгами этих писателей. Соразмерен во многом, в поистине эпической глубине образов, проработке сюжета и деталей, в потрясающем языке, передающем всю мощь писательского таланта…
Я не литературный критик, и не собираюсь рецензировать произведения Потемкина. В этих строчках – лишь впечатления, эмоции и настроение, приходящие после прочтения его книг…
Мы, к сожалению, консервативны и боязливы, по давней привычке, не решаемся, кого-то ставить в один ряд с классиками, приговаривая: ведь то были гении: Гоголь, Толстой, Достоевский…
Но для меня Александр Потемкин давно стоит с ними в одном ряду…
…В Нью-Йорке я живу на улице, которая называется 99 Street. Скучное название, ничего не дающее ни уму ни сердцу. Но, иногда, выходя из подъезда, неожиданно, вдруг, замечаю белую струящуюся дорогу. Я делаю шаг, осторожно ступаю на нее и… попадаю в ослепительный новый мир, мир, который, своим воображением создал этот писатель.
И поэтому, улица, на которой живу, для меня носит имя Александра ПОТЕМКИНА.
Аркадий МАР,
Нью-Йорк.
В МОСКВЕ ВЫШЕЛ ИЗ ПЕЧАТИ НОВЫЙ РОМАН
АЛЕКСАНДРА ПОТЕМКИНА “СОЛО МОНО”.
С любезного разрешения автора, предлагаем читателям отрывок из романа и отзывы на него известных российских литературных критиков Лолы Звонаревой и Сергея Антоненко.
Президентам России, Китая, США, канцлеру ФРГ,
премьер-министрам Израиля, Испании, Грузии,
другим главам правительств, всем лауреатам Нобелевской премии,президентам
национальных Академий наук, Главному раввину России Берл Лазару,
Его Святейшеству Папе Франциску, Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу,
Святейшему и Блаженнейшему Католикосу-Патриарху всея Грузии,
Святейшему и Блаженнейшему Илие II,
Председателю Совета муфтиев России, Председателю Духовного управления
мусульман Европейской части России Муфтию Шейху Равилю Гайнутдину,
Главе XXIV Пандито Хамбо ламе Дамбе Бадмаевичу Аюшееву
УВАЖАЕМЫЕ ДАМЫ И ГОСПОДА!
Принадлежность к интеллектуальной и социальной элите современности должна побудить вас высказаться по наиважнейшему вопросу нашей цивилизации: созданию смертоносной для всего человечества технологии – искусственного интеллекта. Сегодня мир наблюдает, как стремительно развивающийся техногенный импульс приводит к глубокой трансформации всей среды обитания человека. На наших глазах происходят кардинальные изменения не только экологического и технического ландшафта бытия, но и информационно коммуникативной сферы. Процесс этот не носит экстенсивного характера – это непросто расширение технико-экономических возможностей человека за счет мобилизации новых ресурсов экосферы. Нет, ему присущ качественный, интенсивный размах, что затрагивает самую сущность гомосапиенс – сферу его разума.
Уверенность в том, что создаваемые системы искусственного интеллекта представляют реальную угрозу для человечества, разделяют многие ученые. Однако мы убеждены в том, что данную серьезнейшую проблему будущего мира необходимо вынести на публичную площадку – ведь именно выдающиеся личности из сфер науки и религии накопили огромные знания о человеке, именно они способны предложить безболезненный для человека путь развития робототехники. Иначе неконтролируемые разработки и производство искусственного интеллекта станут преображать окружающую среду столь стремительно,что массовый человек будет вытеснен, порабощен или уничтожен. «Не существует такого закона физики, который препятствовал бы взаимодействию частиц для создания искусственным интеллектом собственных и полностью самостоятельных логических комбинаций, недоступных для человеческого мозга», – считает знаменитый физик Стивен Хокинг.
Вопросы искусственного интеллекта – одна из наиболее динамично развивающихся отраслей междисциплинарного знания. Когнитивной основой подобных исследований являются новейшие эксперименты в изучении мозговых структур: нейронных сетей, известных как зеркальные нейроны, отвечающих за обучение и коммуникацию, а также более сложных многомерных сетевых структур организации мозга: коннектомов и когнитомов. Уже сегодня молодая и закрытая компания Vicarius (США) создает цифровую модель неокортекса (новой коры головного мозга), способного к сенсорному восприятию, осознанному мышлению и речи. При достижении этой цели нетолько рынок труда будет кардинально изменен, поскольку с него окажутся вытесненными сотни миллионов и даже миллиарды людей. Наступит такой уровень развития ИИ, при котором человек станет у него роботом или исчезнет вообще. Неуправляемое развитие ИИ представляет потенциально большую опасность, чем ядерное оружие, любые другие вызовы современности. Наука должна служить людям, а не вытеснять человека. Но «поколение пепси» уже сегодня отождествляет себя с системой «я и гаджет», искренне находя такой синтез «крутым» и модным. Я с болью замечаю, что в нашу жизнь на высоких скоростях прочно внедряется ИИ. Происходит психологическое привыкание людей к общению с ним, закрепляется зависимость от него и полное ему подчинение. Подобное «расчеловечивание», увы, прогнозируемый результат бездумной и безответственной надстройки – искусственного интеллекта над естественным сознанием. Киберзависимость противоречит системе аксиологии (добро – зло) человека, его моральным и религиозным воззрениями.
Сегодня для человечества жизненно важен и неотложно необходим диалог о путях определения границ развития искусственного интеллекта. Ведь чем выше его доля в сфере цивилизации, тем ниже реальные возможности людей реализовывать личностный потенциал, удовлетворять свои потребности в свободе, творчестве, любви, самовыражении. Человечество оказалось на пороге экзистенциального риска – искусственный интеллект угрожает гибелью разумной жизни.
Я призываю вас и всех других авторитетных ученых, а также лидеров общественного мнения и глав мировых религий собраться в 2017–2018 годах для первых консультаций по противодействию выполнению обширных программ развития искусственного интеллекта. В самое ближайшее время требуется установить законодательные ограничения в этой области науки и практики. Ведь бизнес наращивает темп инвестиций в проекты развития ИИ. Но человечество возникло без инвестиционного проекта. Неужели нажива станет могиль-щиком нашего общего рода?
Роботы, манипуляторы – конечно, да! Искусственный интеллект – категорически нет!
Эта наиважнейшая проблема современности остро нуждается в вашем участии и мыслях.
С наилучшими пожеланиями, автор проекта Соло Моно —
бескрайнего и бессмертного жителя Вселенной
с HIC в 1 миллион
Авторский проект, создания Соло Моно пересылаю в Академии наук России, Германии, Израиля, Китая, США, Испании и других стран мира, чьи электронные адреса найду в Интернете. Успехов вам в реализации моего проекта. Прощайте.
СОЛО МОНО: ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ПРОВОКАЦИИ АЛЕКСАНДРА ПОТЁМКИНА
«Путешествие сознания пораженца» – таков подзаголовок к новому роману Александра Потёмкина «Соло Моно». Перечитывая его, я вспомнила, как одна моя знакомая учёная дама, доктор наук, предсказывала – нашим детям будет особенно трудно: они – дети и внуки тех, кто проиграл в историческом споре двух систем, а сегодняшние шестидесятилетние – дети и внуки победителей.
Роман «Соло Моно» построен как поток сознания «находящегося в постоянном мыслительном возбуждении» молодого человека, который «никогда не пытался построить свое существование по принятым канонам общежития и разумения своих земляков», – двадцатидевятилетнего «сивомосковца» (не путать с москвичом!) Федора Михайловича Махоркина, родившегося 17 апреля 1985 года и идущего пешком из родного города Сивой Маски, что в Коми, в Астрахань на переговоры с могущественным потенциальным спонсором, который должен оплатить грандиозный биоинженерный проект нового поколения молодого человека, в процессе которого будет создано новое существо, которое пока существует только в воображении своего создателя, мечтающего назвать его Соло Моно или Сам в себе: Махоркин считает этого будущего господина мира приёмным сыном.
Свой биоинженерный проект автор противопоставляет искусственному интеллекту, как его понимал автор этого понятия стенфордский профессор математики, изобретатель языка Лисп, основоположник функционального программирования Джон Маккарти (1927-2011), предложивший его в далеком 1955 году и считавший, что под интеллектом можно понимать только «вычислительную составляющую способности достигать целей в этом мире».
Молодой человек мечтает выйти за границы собственного «я»: сконструировать при помощи наносборщика сверхновое живое существо с невероятным по уровню интеллектом. Отважный герой так формулирует собственную сверхзадачу: «Представлять мир без себя, считать собственную персону мигом в бесконечном потоке времени – воистину признание отщепенца. А создать себя и себе подобных неуничтожимыми и вечными – вот драгоценная цель!».
Отвращение от окружающей его обывательской реальности переполняет героя – обуреваемой высокой идеей, он постоянно сталкивается с реальным миром пьяных, бомжей, уголовников, девиц облегченного поведения, ищущих легкой добычи. Не менее чужда Махоркину и эксцентричная немецкая девушка из Ганновера, путешествующая в одиночестве по опасной, непредсказуемой стране. Герой убеждён – все эти люди живут по иным законам, чем он: «…у них ум для нынешней цивилизации, созданной мутационной стихией, а у меня и мне подобных – для новой, грядущей, создаваемой интеллектом». Но за его непринятием современников стоят не брезгливость выскочки, а более сложное и глубокое чувство: «Я… почти всегда замыкаюсь в себе, но не с враждебной отчуждённостью от сограждан, а с возрастающим желанием обнять их, улучшить, а значит – продвинуть этот вид к новым вершинам разума с помощью суперинтеллекта».
Любовь автора к Федору Михайловичу Достоевскому сказалась не только в том, что писатель сделал главного героя его полным тёзкой, но и в той последовательности, с которой – вполне в духе следователя Порфирия Петровича из «Преступления и наказания» – принуждает к публичному признанию в убийстве Геннадия Алексеевича Шляпкина, чьи документы и бумажник с деньгами Махоркин случайно обнаружил в тайге на месте преступления. В полном равнодушии молодого человека к найденным им крупным деньгам – он сосредоточен только на своем проекте – тоже чудится тень русского классика. Как когда-то Достоевский доверил Раскольникову идеи, подвигнувшие писателя в юности на участие в кружке «петрашевцев», так и Потёмкин передоверяет Махоркину три оригинальных статьи («SOS: Где ты, моя религия?», «Евросоюз: Обновление стратегии», «Память – опасный провал»), даваемых в прозаической ткани романа не только по-русски, но и покитайски и на нескольких европейских языках: это оправдано тем, что автор рассылает их в ведущие СМИ разных стран.
В напряжённости интеллектуального монолога главного героя, в том огромном массиве интеллектуальной информации, которую он постоянно подключает к своим рассуждениям, просматривается масштаб личности автора, мыслящего глобально во всемирном, а точнее – межгалактическом контексте, рассматривающего судьбу человечества на мощнейшем историко-философском фоне.
Уже на первой странице романа «Соло Моно» автор предлагает читателям свою оценку весомого интеллектуального вклада в развитие мировой цивилизации таких выдающихся личностей, как Конфуций, Аристотель, Ньютон, Кант, Бетховен, Достоевский, Менделеев, Планк, Эйнштейн, Бор, Дали и Гинсбург. Вот те достойные точки отсчета, которые задает писатель, по которым предлагает мерить себя и окружающих, та планка гениальных возможностей человека, на которые он считает необходимым ориентироваться серьезному, требовательному к себе и к жизни современнику, размышляя над возможностями совершенствования человеческой природы.
Вспоминает герой и самую древнюю книгу, появившуюся на свет четыре с половиной тысячи лет назад – трактат Лао-цзы «Дао Дэ Цзин», изложенную на бамбуковых палочках, еле умещающихся в трех телегах, упоминает учёного Левенгука, цитирует «Фауста» Гете в переводе Б. Пастернака, вспоминает трактат Данте «Монархия», Артура Шопенгауэра, Сартра и Ницше с их трагическими рассуждениями о Боге, а также Вольфа и Лейбница, назвавших «созерцательное состояние абстрактным». Развивая мысли Сартра и Ницше о Божественном начале, герой утверждает: «…его реальность не предполагает ничего мощнее себя, кроме законов науки, формирующей стихии взаимосвязей биохимических, небесных тел».
Писатель легко находит место и для научных терминов, которые неожиданно и весьма убедительно оказываются вписаны в окружающую реальность: например, понятие из экономической науки «созидательное разрушение».
Вспоминает герой и писателей, в первую очередь, зарубежных – например, насмешливые слова Лорки: «Усы есть трагическая константа человеческого лица», имеющие самое прямое отношение к современникам испанского поэта – Ленину, Сталину и Гитлеру. Демонстрирует молодой человек и свое знакомство с московскими литературными авторитетами – рассуждает о мировоззрении прозаиков Юрия Полякова и Виктора Ерофеева, критика Сергея Чупринина.
Откликается герой и на современные политические события: «переходя на украинский язык в одном предложении», неожиданно вспоминает – в «1835 году Слободская Украинская губерния переименована в Харьковской губернию Российской Империи».
Отзвуки недавних трагедий звучат на страницах нового романа Александра Потемкина: находясь в тайге, герой ищет в своем сердце сочувствие к людям, погибшим под колесами грузовика во время теракта в Ницце. В финале романа Махоркин уходит в мир иной, выпивая две бутылочки печально известного сегодня в России «Боярышника».
Лишь двоих европейских писателей-мыслителей мы можем поставить рядом с доктором экономических наук Александром Потёмкиным – доктора философских наук, выдающегося логика Александра Зиновьева, автора великого сатирического романа «Зияющие высоты», и бывшего министра культуры Франции в правительстве генерала де Голля Андре Мальро, с его знаменитым «Воображаемым музеем». Я имею в виду такие книги Мальро, как «Психология искусства» (1949), «Воображаемый музей скульптуры» (1954) и «Метаморфозы богов» (1957-1976). Опираясь на эти работы, сотрудники московского Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина осенью 2016 года подготовили монументальную выставку «Голоса воображаемого музея Андре Мальро». Потёмкин, как и французский классик, убеждён в несомненном обогащении «науки в творческой связи с искусством».
Но если Мальро в своей прозе обращался к творчеству самых разных художников, то Потёмкин в романе «Соло Моно» ограничился одним – Сальвадором Дали (хотя Макс Эрнст и несколько его современников также упоминаются в тексте романа). Опираясь на анализируемые писателем работы Сальвадора Дали, поклонники испанского сюрреалиста также могли бы устроить грандиозную концептуальную выставку его живописи.
Герой так объясняет постоянное обращение к творчеству Дали: «…и я, и Дали существуем по сходным ментальным схемам: он изображает свой отличный от всех мир, а я мечтаю создать свой, совершенно уникальный мир». В романе упомянуты картины Дали «Аптекарь из Фигераса, не ищущий абсолютно ничего», «Гомеровский апофеоз», «Мягкий автопортрет с жареным беконом», «Мадонна Рафаэля на максимальной скорости», «Геополитик (геополитический младенец), наблюдающий рождение нового человека» (к этой картине герой обращается дважды), «Молодая девственница, развращаемая рогами собственного целомудрия», «Нос Наполеона, превратившийся в беременную женщину, которая меланхолично прогуливает свою тень среди руин», «Невидимый человек», «Критически-параноидальное одиночество», «Постоянство памяти», «Святое сердце», «Автопортрет в Кадакесе», «Антропорфика», «Я в десять лет», «Семь искусств», «Предвестник смерти», «Ловля тунца», «Паранойя» и даже потолочное панно Дали в зале «Дворец ветра» в театре Фигераса.
Даже в пейзажных зарисовках, нередких в этом романе, почудится внимательному читателю влияние сюрреалиста Дали: «Солнце красными лучами уже освещало верхушки прямых, как стрелы, сосен. Наверное, сверху казалось, что тайга покрылась клубничным одеялом».
Вспоминая картину испанского классика «Антропоморфный шкафчик», герой признается: «Она часто успокаивала меня, словно убеждала, что все научные разработки я надежно храню в ящиках собственного эго».
Интеллектуальная провокация – вот стихия, в которой свободно чувствует себя герой Потёмкина, он словно призывает каждого из нас: «Выпрыгни из своей затюканной индивидуальности, освежи себя космическим ветром, чтобы снести оковы пошлой нынешней цивилизации». Узнаваем памятный по романам «Изгой», «Стол», «Игрок», «Кабала» стиль повествования писателя – ироничный, богатый парадоксами и сатирическими уподоблениями, достойными Гоголя и Салтыкова-Щедрина, неожиданными поворотами мысли и точными психологическими характеристиками даже эпизодических персонажей, надолго остающихся в памяти.
Да, «Соло Моно» Александра Потемкина – блистательный философский роман, написанный в лучших традициях русской и европейской прозы, ставящий диагноз современной цивилизации: не только выносящий ей безжалостный приговор, но и намечающий пути выхода из цивилизационного тупика, в котором оказался сегодня европейский мир.
ЛОЛА ЗВОНАРЕВА,
ДОКТОР ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК, АКАДЕМИК РАЕН И ПАНИ
СЕКРЕТАРЬ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ МОСКВЫ
НА ПУТИ К СВЕРХСУЩЕСТВУ, ИЛИ АНАБАСИС
ФЁДОРА МАХОРКИНА
Новый роман Александра Потёмкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» требует от читателя тех качеств, наличие которыхсовременная литература, кажется, уже перестала подразумевать в своей аудитории, – интеллектуального мужества, честности перед лицом вызовов эпохи, способности выделять главное в калейдоскопе явлений. Да и не каждый готов просто потратить часть своего свободного времени – стольплотно занятого возвышающим и обогащающим сидением в соцсетях! – на «сеанс осознанного путешествия по граням внутреннего мира параноидального мыслителя», как сам автор характеризует чтение своего произведения…
Потёмкин-романист (надо сказать, что перу его принадлежит не только философская проза, но и, например, экономические исследования) всегда подчёркивал, что не гонится за читателями, а ищет понимающего собеседника. Очевидно, претензии критиков относительно несоответствия его художественных текстов критериям «современной качественной прозы» настолько «достали» писателя, что он предварил своё повествование предуведомлением: «Если уровень вашего HIC («эйч-ай-си», высшее выражение сознания, higher intelligence consciousness (новый способ измерения интеллекта, предлагаемый автором взамен традиционного IQ. – С.А.) меньше, чем 100, то, пожалуйста, не приобретайте эту книгу – вряд ли вы получите удовольствие от ее чтения. В книге не рассматриваются вопросы любви и ненависти, а также отсутствуют криминальные истории и детективные ходы». Что же, всё по-честному! Только вот реальный уровень своего HIC (у Конфуция, Аристотеля, Ньютона, Достоевского, Эйнштейна, Дали – наивысший показатель, 200) можно хотя бы предположительно прикинуть, лишь дочитав роман до конца…
Взяв в руки книгу, следует иметь в виду, что это – необычное произведение, как по форме, так и по содержанию. Потёмкин стоит в стороне от «литературного мейнстрима». Известный критик Владимир Бондаренко не случайно назвал писателя «западник с русской душой». В его текстах отчётливо просматривается соединение европейского экзистенциально-рационалистического поиска с русской мистико-иронической традицией (обычно связываемой с именами Гоголя и Булгакова, но не менее ярко отразившейся в произведениях, скажем, А. Н. Толстого, В. В. Орлова). После ухода из жизни Юрия Мамлеева в 2015 году Александра Потёмкина по праву можно считать самым крупным представителем русского метафизического реализма.
Роман «Соло Моно» во многом продолжает линии, намеченные в более ранних сочинениях писателя («Изгой», 2003; «Мания», 2005; «Человек отменяется», 2007; «Кабала», 2009; «Русский пациент», 2012 и др.). Но – посравнению, например, с «Кабалой» и «Русским пациентом» – в нём менее выражено фабульно-сюжетное начало. Открывший книгу с первых страниц погружается в поток интеллектуальной саморефлексии главного героя. Каким-то удивительным образом автору удаётся сделать монологичное повествование нескучным! В определённый момент у читателя возникает суггестивный эффект, и он начинает смотреть на мир глазами персонажа Потёмкина.
В романе есть и удивительно зоркие наблюдения над повседневностью, и неожиданные, парадоксальные повороты действия и даже – вопреки заявлению автора – криминальная история. Но при этом «Соло Моно» – абсолютно идеократическое произведение, целиком и полностью «выстроенное» вокруг главной идеи. Идея эта имеет глобальное, вселенское звучание; она связана с радикальным преобразованием жизни на Земле, а в будущем, возможно, и в Космосе… Но роман не является обычной для сегодняшней фантастической литературы безответственной утопией; порукой тому – личность автора.
Оговоримся сразу: главный персонаж, разумеется, не тождественен автору, но горизонт его размышлений задан интересами создателя романа и его личным опытом. А жизненный опыт у Потёмкина обширный и разнообразный. Он включает и журналистскую работу, и серьёзное бизнес-образование, и государственную службу на высших должностях, и преподавание в вузе, и занятие предпринимательством (с успешной реализацией проектов в различных сферах и странах), и глубокое знакомство с менталитетом жителей нескольких культурно-цивилизационных регионов (Грузия, Россия, Западная Европа, Китай, Монголия, Ближний Восток…).
Конечно, такой солидный бэкграунд определяет уникальность Потёмкина-романиста. Спросим себя честно: много ли в истории русской, да и мировой литературы, писателей, размышлявших о будущем мира и человечества не с позиции свободного мечтателя (в прекрасном жанре «разговор на облаке»), а проектно, конкретно, технологично? Много ли среди тех, кто пытался наметить или угадать контуры грядущего, людей, принимавших решения в бизнесе или государственном управлении? В истории русской словесности немало пророков. Может быть, нынешняя эпоха потребовала, чтобы слово обрёл менеджер? Впрочем, по степени пророческого пафоса иные пассажи «Соло Моно» не уступят самым вдохновенным утопиям – или антиутопиям – «Серебряного века».
Итак, о чём же это произведение? О попытке создания – ни много ни мало! – сверхсущества, призванного прийти на смену современному человеку. Или, точнее, о всепоглощающей вере не только в возможность, но и в неизбежность явления такого существа. Исповедником этой веры выступает главный герой, от лица которого и ведётся повествование – Фёдор Михайлович Махоркин (как часто бывает у Потёмкина, имя-отчество и фамилия, разумеется, говорящие!). Он уроженец посёлка Сивая Маска Республики Коми; здесь он ощущает себя изгоем среди земляков-«сивомасковцев», представляющих для него, по сути, всё человечество. Столь «музыкально» звучащее название, как Сивая Маска, да ещё в сочетании с описываемыми в романе таёжно-полярными реалиями, создаёт у читателя ощущение некоей фантасмагорической глу-хомани, места «на краю земли».
В родном посёлке Махоркин – изгой. Причина тому – социопатический тип его личности: он признаётся, что совершенно не нуждается в общении с земляками, равнодушен к противоположному полу, не имеет интереса к какой-либо работе. Его снедает одна идея: создание «нового или последующих видов», которые призваны прийти на смену ему самому и всему сообществу Homo sapiens: «Я упиваюсь лишь своими мыслями, рождающими идеальный новый нанокупаж Федора Михайловича».
Махоркин – гений-самоучка: свои знания он получил, проводя целые дни в местной библиотеке. Он равнодушен к «обыкновенной» красоте, но прекрасно ориентируется в сюрреалистических видениях Сальвадора Дали. Это не слишком привлекательный внешне и глубоко ущербный социально персонаж. К тому же, автор наделяет его явными симптомами маниакально-депрессивного расстройства; возбуждённо-эйфорическая интонация сменяется у героя вязко-подавленной. Но, думается, не случайно Потёмкин вкладывает важные идеи в уста столь малосимпатичного человека. Махоркин воплощает в современных условиях архетип юродивого, быть может – ветхозаветного пророка. А пророки и юродивые – если, конечно они подлинно призванына своё служение – обычно не бывают респектабельными. Чаще всего они вызывают неприязнь…
Развитие сюжета начинается с того, что в какой-то момент к главному герою внезапно приходит недомогание, он ощущает физическую боль – экзистенциальный сигнал обострённой бытийственностии одновременно уязвимости существования, который как бы пробуждает его и направляет на путь действия. Главный герой отправляется с Крайнего Севера на далёкий юг, в Астрахань, где надеется встретиться с «крупным предпринимателем, героем медийных сводок» Николаем Пенталкиным. В его лице Махоркин рассчитывает обрести инвестора, который поможет осуществиться вселенскому мегапроекту. Дорога героя в Астрахань – это своего рода анабасис, восхождение к неведомому «гомо космикус»: «Итак, я выхожу на старт! Дорога длинная – интеллектуальное перерождение человека». При этом – и здесь проявляется одна из противоречивых черт натуры Фёдора Михайловича – современный странник-пустынник берёт с собой в путь планшет, будучи не в силах разорвать информационные связи с человеческим миром.
Основная часть романа посвящена путешествию Махоркина. По пути у него случаются разные встречи; но люди, которые ему попадаются, в большинстве выглядят как живые иллюстрации различных пороков и слабостей Homo sapiens. На протяжении всего странствия Фёдор Михайлович рассуждает о человеке как о хлипком создании, «биоинженерном проекте, хаотично созданном мутациями».
Читатель, вслед за героем и автором, убеждается в крайней ограниченности возможностей потомков кроманьонцев: «Сегодня порог выживаемости гомо сапиенс – температура плюс 57 градусов в течении 4-5 часов. А для слабых здоровьем – не дольше 1-3». Выдерживать долго высокие или низкие температуры, недостаток пищи и воды, иные физические лишения «сапиенсы» неспособны. Главный персонаж, не ставя перед собой такой задачи, всё же занимается исследованием и расширением границ возможного для людей. Он, подобно древнехристианским или древнеиндийским аскетам, сводит к минимуму внешнее потребление, имея преизбыток внутренней энергии духа и разума.
Здесь получается, что вопреки собственному мировоззрению (а возможно, и вопреки настроению автора) Махоркин самим фактом своего бескорыстного служения идее утверждает высшее духовное достоинство человека! Подобно тому, как революционерыатеисты, идя на дыбу и на плаху «ради светлого будущего человечества», тем самым бессознательно утверждали реальность бессмертия: ведь никто не будет жертвовать жизнью ради конечного небытия.
Надо сказать, что по отношению к себе самому герой настроен вполне критически: он – не первый в новой генерации, а, скорее, замыкающий прежний, уходящий в небытие, ряд поколений. Ему присуще даже упоение собственным ничтожеством, апокалиптический восторг от мысли о поражении рода человеческого. Недаром роман имеет подзаголовок «путешествие сознания пораженца».
В своих рассуждениях Махоркин, прежде всего, исходит из принципиальной исчерпанности человека как природного явления: «свою вершину человечество уже миновало. Последние тридцать лет оно катится в бездну, набирая скорость». Синонимом современного подвида «человека разумного», обречённого на деградацию, становится понятие «сивомасковец». Это, в принципе, вполне в традиции антропологии: ведь и неандерталец, и кроманьонец, и денисовец, и гейдельбергский человек – все эти названия образованы от географических имён.
Что же в сивомасковцах вызывает наиболее сильную «тошноту» у главного героя? Обвинительное заключение, по сути, зачитывается в течение всего романа и имеет множество пунктов. Здесь и бездуховность, и «разгул потребительства», и тяготение к пошлым, массовым формам культуры, и лживость, и интеллектуальная ущербность, и предпочтениепримитивных чувственных удовольствий «интеллектуальному оргазму». Едва ли не все сивомасковцы начинают «лопаться от важности», стоит им занять самую ничтожную ступеньку в социальной иерархии. Есть у них также немалое число иных грехов. Но вдруг у Махоркина проскальзывает, что в самом себе он ненавидит одну сивомасковскую черту – способность плакать. А в другом месте герой признаётся, что начал бы космическую трансформацию сивомасковца с того, что «лишил бы его пунктика в мозгу, вызывающего у сивомасковца желание петь!». Таким образом, у нашего претендента на роль создателя Соло Моно вызывает отторжение вся человеческая природа со всеми её эмоционально-душевными аспектами – но сам он, оказывается, не чужд таких «человеческих, слишком человеческих черт», как жалость и сострадание… Впрочем, не будем забегать вперёд.
Итак, Homo sapiens – отработанный этап космической эволюции. Причём – эволюции слепой, не просветлённой Божественным Промыслом. Здесь Фёдор Михайлович вроде бы размышляет, стоя на атеистической платформе – как мы позднее увидим, эта идеологическая твёрдость присуща ему не всегда. В голове у героя проносится: «Удивительно и непостижимо, на такое примитивное существо, каким является Федор Махоркин, ушло около 8 с половиной миллиардов лет или даже по другой версии, которая мне более симпатична, аж 27 миллиардов. Хаос – сила, но, видимо, медленная, нерасторопная и редко вполне позитивная».
Неразумную, медлительную природу можно – и нужно! – подстегнуть, подтолкнуть в нужном направлении: «Почему я сам вопреки природным хаотичным долговременным мутациям не в состоянии чудесным образом собрать нового супер-Махоркина?». Главный герой, таким образом, живёт по сути, той же верой, что вдохновляла мифологического Фауста и реального Мичурина (и, разумеется, многих других первопроходцев науки): «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у неё – наша задача. Человек может и должен создавать новые формы… лучше природы». Убеждённость в благотворных для Космоса перспективах развития человеческого разума и научно-технического манипулирования основательно поколеблена страшным опытом XX века. Сегодня она выглядит как минимум старомодно. В случае с Махоркиным перед нами вроде бы всё та же вера в захватывающие созидательные возможности разума и прогресса, только… уже без человека!
Тот, кто претендовал на статус венца творения, предстаёт порождением тёмных хаотических сил природы, и – «отменяется» самой природой, логикой развития Земли и Вселенной. Будущее принадлежит уже не «преображённому человеку», даже не «сверхчеловеку» в ницшеанском смысле, а – «новому существу», которое в сознании Фёдора Махоркина обретает, хотя и не сразу, имя – «Соло Моно, мой приёмный сын». Именно «приёмный» – потому что о зачатии в обычном смысле асексуальный главный герой не помышляет. Да и не смог бы, вероятно, несовершенный чисто биологический процесс гарантировать появление высшего создания! «Биоинженерная конструкция» людей «создана не разумом, а стихией, то есть, игрой случайностей, и в ней огромное, несметное количество генетических ошибок». Чтобы исключить возможность повторения сбоев, необходимо буквально собрать новое существо – по атому, по молекуле, по клеточке… Для этого Махоркин конструирует «наносборщик»-«нанопинцет».
Основная идея работы механизма описывается в романе, прилагается даже его схема. Всё это может показаться «отвязной» фантастикой, в духе впечатляющего эпизода из фильма Л. Бессона «Пятый элемент» (1997), в котором буквально соткали совершенное тело героини Милы Йовович… Однако Александр Потёмкин и здесь остаётся реалистом!
В 2000-х годах на свет появилось новое направление в генной инженерии – синтетическая биология. Сегодня ей занимаются уже более сотни лабораторий по всему миру.
Энтузиасты синтетической биологии хотят превратить генную инженерию в строгую дисциплину, которая позволит создавать организмы с заданными свойствами: например, специальные бактерии для выработки сложных лекарств. Стандартизация и комбинирование искусственных созданий; конструирование сложных живых систем, не существовавших прежде в природе, проектирование и программирование организмов – всё это давно уже не грёзы фантастов, а повестка дня прикладной науки.
Насколько она способна радовать и вдохновлять? Для приверженцев традиционалистских взглядов (к которым, в известной мере, относит себя и автор этого очерка), такое будущее выглядит кошмаром. Потёмкин, кажется, даже сознательно нагнетает апокалиптической жути. Соло Моно будет бесполым и даже безногим (!) существом – зачем рудиментарные конечности созданию, способному «перемещаться самому, без транспортной поддержки, а также перемещать другие существа и вещества»? Его главным качеством будет колоссальный интеллект, зашкаливающие показатели HIC.
Мечты о «приёмном сыне» закономерно и логично приводят Махоркина к богоборчеству – подобный привкус, надо сказать, ощутим во всех мифах о творении «сверхчеловека» или «параллельного человека» – от средневековых легенд о Големе и гомункулусе, до ницшевского Заратустры. «Федору Махоркину необходимо добиться, – признаётся себе герой, – чтобы мозг Соло Моно, моего приемного сына, в полной мере понимал и даже участвовал в проектировании окружающей реальности, проникся всем своим существом в процесс создания новых межзвездных конструкций и манипулировал сверхмалыми величинами, как, например,постоянная Планка. То есть непосредственно творил универсум». В другой раз герой заявляет: «Если тыне веришь, что ты и есть бог, то твой интеллект никак не выше 90 HIC».
С этим, воинственно-атеистическим, заявлением, нужно сопоставить другое высказывание Фёдора Михайловича – искажённую цитату из святого Афанасия Александрийского: «Бог создал человека для того, чтобы человек стал богом». Великим представителем патристики было сказано иначе: «Бог стал человеком, для того, чтобы человек стал Богом». Святитель Афанасий имел в виду, что Христос – Бог-Слово – вочеловечившись, открыл для каждого путь реального обожения, усыновления Богом. Махоркин не ведает Христа; но в этой неуклюжей, перевранной цитате – не звучит ли некий, пусть отдалённый и слабый, отзвук веры?
По мере развития повествования, сознание Махоркина проявляет всё более парадоксальные черты. В чём-то он оказывается близок к отвергаемой им первоначально «за ненадобностью» религии. Сам его проект Соло Моно обретает отчётливо альтруистические черты. Читатель может здесь быть полностью дезориентирован: как же так, ведь только что человечество обличалось, обвинялось во всех грехах, ему выносился приговор – и вдруг герой начинает искать «промежуточные технологии», чтобы продлить существование современного вида Homo sapiens. Или, в пророческом вдохновении взывает: «Проснись, очнись, сивомасковец! Поставь перед собой по-настоящему грандиозные задачи, опережающие века стихийных мутаций! Выпрыгни из своей затюканной индивидуальности, освежи себя космическим ветром, чтобы снести оковы пошлой нынешней цивилизации». И, по примеру многих пророков, осознаёт, что его «призыв звучит гласом вопиющего в пустыне»…
Герой колеблется от злорадства к состраданию к сивомасковцам. Будучи человеком параноидального склада, он рассылает по всему миру письма с предложениями решений общечеловеческих проблем. В частности, пытается побудить лидеров всех конфессий к сотрудничеству во имя деятельной помощи ближнему, ради искоренения войн и конфликтов. Можно было бы спросить Махоркина – а чего он так переживает из-за своих в конец обанкротившихся «сограждан»? А вдруг религиозные войны – всего лишь способ самоочищения Земли и Вселенной от тупикового, «нерентабельного» вида? Очевидно, ему – по крайней мере временами – по-настоящему жаль сивомасковцев!
Но главное, что не сразу раскрывается в размышлениях Махоркина: альтернативой радикальной трансформации человечества, то есть проекту Соло Моно, может стать победа нечеловеческого, машинного псевдосознания. Нас ждёт или светлое будущее непрерывной космической эволюции живого, совершенствующего себя разума, или всё та же деградация человека, но уже с вероятным его порабощением роботами. Альтернатива такова: «Соло Моно против мозг-машины».«Искусственный интеллект начнет конкурировать с ними, побеждать не столько умом, сколько комфортом, а этот тотальный сервис как раз и погубит человека»,– пророчествует Махоркин. Сверхсущество будет в любом случае создано, но оно может быть не преобразованным человеком, а античеловеком, антижизнью: «у сивомасковцев есть противники, которые ни перед чем не остановятся. Это всемирно известные фирмы, основательно взявшиеся за создание искусственного интеллекта. Они намерены использовать не природные органические вещества, а пластик, металлы и прочую неорганику».
В дальний путь Махоркина толкают сугубо негативные эмоции: «Тьфу, как не хочется быть и оставатьсятчеловеком!». Но, приближаясь, вместе с героем, к финалу его анабасиса, читатель восходитот простого отвержения рода человеческого к признанию того, что некоторые черты этого промежуточного продукта эволюции достойны того, чтобы Соло Моно их усвоил и захватил с собой в галактическое странствие. Так, выясняется, что «новый супер-Махоркин» будет способен к «деятельной доброте». Известие о трагедии в Ницце, о последствиях варварской террористической атаки на Английской набережной, приводит героя к неожиданному выводу: «у Соло Моно сердце должно быть таким же впечатлительным, отзывчивым, богатым на оттенки чувств, восприимчивым к впечатлениям, как у сивомасковцев». И наконец, появление сверхсущества получает в сознании Фёдора Махоркина уже вполне религиозное, более того – христианское, сотериологическое осмысление: создание Соло Моно есть «искупление грехов сивомасковцев».
Таким образом, неоднозначность и даже парадоксальность в романе нарастают по мере приближения к развязке. Чтобы не создавать эффект спойлера для тех читателей, которые, возможно, рискнут отправиться вместе с героем Потёмкина в путешествие сознания, не будем раскрывать «чем всё закончилось». Отметим лишь, что Махоркину предстоит встреча и интересный, многое раскрывающий диалог с Николаем Пенталкиным, а затем – удивительная догадка-открытие и (возможное!) обретение ресурсов для создания Соло Моно в совершенно неожиданной сфере… От его примитивного, прогрессистского материализма не остаётся и следа; со всей очевидностью ему открывается преодолимость (и, в общем-то, условность) «магической стены», отделяющей реальное от ирреального. Финал романа можно понимать и как крах, и как победу Фёдора Махоркина. А в самом конце автор интригует читателя ещё одним многозначительным намёком…
Не исключено, что после завершения чтения этого странного манускрипта кому-то будет жаль расставаться с Фёдором Михайловичем; кто-то, напротив, вздохнёт с облегчением. Некоторые будут готовы славословить автора как провозвестника новой эры космического человека, а иные – испытают гнев и разочарование. Роман «Соло Моно» явно не вызовет единодушной оценки у читающей публики. Несомненно одно: перед нами – острый, памфлетный документ постхристианской эпохи; он одновременно и порождение современной культуры, и убедительное «свидетельство обвинения» на историческом процессе против неё, который, кажется, уже начат в высших сферах духа. Для тех, кто стремится самостоятельно сформировать объективную картину сегодняшней реальности и грядущих перспектив цивилизации, чтение текстов, подобных «Соло Моно» – обязательно; остальные, как и предупреждает автор, могут не беспокоиться.
Сергей АНТОНЕНКО,
историк религии, критик, публицист,
главный редактор журнала «Наука и религия»
Роман «Соло Моно» вы можете заказать в интернет-магазине
Издательского Дома «ПоРог» www.idporog.ru
shop@idporog.ru
8 495 611 35 11
8 917 546 12 12