Когда наш старый Нью-Йорк был Новым Амстердамом

Рассказывает Чарльз Геринг – историк, директор Американо-нидерландского общества.
Передача “Радио Свобода”
Автор и ведущая Марина Ефимова.

Марина Ефимова: В мае в Америке начался Год Нью-Йорка, поскольку подходит столетие того момента, когда этот дракон поглотил все окрестные городки, сделав их своими районами или боро, что по-голландски значит город. Но, говоря об истории Нью-Йорка, нам придется, хотим мы этого или не хотим, начать с другого города, не со столицы мира, а со столицы небольшой голландской колонии, которая носила название Новый Амстердам и которой правил губернатор Питер Стайвесант. Вот как описывает его историк, директор Американо-нидерландского общества Чарльз Геринг.

Чарльз Герринг: Стайвесант был губернатором в неспокойный, нестабильный период истории. За это время прошли две англо-голландские войны, поэтому в Америке голландская колония постоянно находилась под угрозой нападения со стороны англичан. Точнее, со стороны своего восточного соседа, английской колонии Новая Англия. И заслуга Стайвесанта в том, что он удерживал эти земли под властью Голландии целых 12 лет. Он был глубоко предан Нидерландам, голландской церкви и старинным обычаям. Стайвесант пользовался таким уважением и доверием на родине, что он был губернатором нашего нынешнего Нью-Йорка 17 лет – самый долгий срок губернаторства за всю историю штата.

Марина Ефимова: Это была характеристика, данная ученым. Послушаем теперь писателя Вашингтона Ирвинга, автора знаменитой никербокеровской “Истории Нью-Йорка”, и даже, строго говоря, не его, а современника губернатора Стайвесанта, некоего мистера Никербокера, чью рукопись, якобы, обработал век спустя великий американский прозаик и русский переводчик Равинский.

Диктор: “Сказать просто, что Питер Стайвесант был героем, значит ничего не сказать. Он был поистине сочетанием героев, ибо обладал крепким, сухощавым телосложением, как Аякс Теламон, сутулыми плечами, за которые Геркулес отдал бы свою шкуру (я имею в виду львиную шкуру), и мощью голоса, звучавшего как из бочки. Эта великолепная внешность несказанно выигрывала от случайного преимущества, которым, к моему удивлению, ни Гомер, ни Вергилий не наделили ни одного из своих героев, хотя оно стоит всех жалких царапин, упоминаемых в “Илиаде” и “Одиссее”. Это было не что иное, как страшная деревянная нога – единственная награда, заслуженная им в битвах за родину. И он гордился этой ногой так, что даже велел изящно инкрустировать ее серебром. Он говорил, что ценит ее больше, чем все остальные конечности вместе взятые”.

Марина Ефимова: Итак, Стайвесант удерживал колонию Новые Нидерланды в руках Старых 12 лет. Но чего ему это стоило! С границ колонии к Манхэттену подступали не только англичане из Коннектикута и Род-Айленда, но и другие воинственные соседи, из Новой Швеции, например, нынешнего Делавэра. И когда они захватили одно из голландских укреплений, форт Кашемир, голландский губернатор решил дать шведам урок. Он подошел на своей галере по реке Делавэр к шведскому форту Кристина, и бросил на штурм все свое войско.

Диктор: “За Стайвесантом, уже заслужившим прозвище Твердоголового Пита, следовал верный оруженосец Энтони ван Корлеар с его знаменитой трубой, которой он прельщал девиц из всех колоний. Затем шли, переваливаясь, Ван Вейки, Ван Дейки и Тен Ейки, Ван Хоссены и Ван Гиссены, Ван Винкли и Ван Даммы, Вандербильты и Вандерворты, Хоппедонки и Никербокеры, шли десятиштанники и крепкоштанники и еще куча богатырей с заковыристыми именами. Все они шли, основательно подкрепившись и, как сказал великий голландский поэт, “полные гнева и капусты”. У подножия холма они все разом закурили трубки, выпустили клубы дыма и под их прикрытием двинулись на штурм. Коварные шведы ждали наверху под прикрытием деревьев, пока голландцы не поднялись до середины холма, а затем дали такой оглушительный залп, что из скал брызнули ручьи, которые текут там и по сей день. Все голландцы, без сомнения, полегли бы на поле брани, если бы шведы не держались своей обычной привычки в момент выстрела зажмуривать глаза и отворачиваться. Это и решило исход битвы”.

Марина Ефимова: Чарльза Геринга я спросила, насколько описание истории Нью-Йорка Вашингтоном Ирвингом близко к реальной истории Нового Амстердама и его губернатора Стайвесанта?

Чарльз Герринг: У Ирвинга многие близкие друзья были голландцами. Его “История Нью-Йорка”, написанная вымышленным голландцем Никербокером, не только сатира на голландский период нью-йоркской истории, но и вообще шарж на голландские обычаи, характер, предрассудки. Его книга никогда не претендовала на точное описание истории, зато она стала одним из главных развлечений своего времени. Вашингтон Ирвинг был, быть может, самым талантливым американским писателем начала 19 века.

Марина Ефимова: После сражения со шведами, как и после многих других подобных битв, губернатор неизменно в победном настроении возвращался по Гудзону в Новый Амстердам.

Диктор: “Поверьте мне, джентльмены, картины, представлявшие взгляду экипажа галеры Питера Стайвесанта, были далеко не теми, какие можно увидеть в наше вырождающееся время. Полное безлюдье и одичание царили на берегах могучей реки, рука цивилизации еще не уничтожила темные леса и не смягчила ландшафты. Вот галера проходит вдоль подножия скал Нью-Джерси. Они вздымаются как несокрушимая стена от воды к небесам. Если верить преданию, их создал в давние времена могущественный дух Маниту. Они были обширной темницей, в скалистые недра которой Маниту заключил мятежных духов, недовольных его властью. Наконец, гордый Гудзон в своем неудержимом беге к океану взломал их тюрьму и торжествующе покатил свои волны среди ее грандиозных развалин”.

Марина Ефимова: Пока Питер Твердоголовый бил шведов, новоамстердамцы ударились в политику. На многочасовых собраниях они вместо благодарности непрерывно критиковали губернатора. В своей “Истории” Ирвинг пишет:

Диктор: “Как странно! Политика, в которой все, по-видимому, прекрасно разбираются, неизбежно оказывается в плохих руках. Стайвесант отличался, однако, склонностью управлять колонией без помощи своих подданных. Вернувшись, он первым делом восстановил порядок. Однажды вечером, дождавшись, когда просвещенные жители на многолюдной сходке слушали патриотическую речь вдохновенного сапожника, Питер, прямо как его великий тезка, царь всея Руси, внезапно появился среди присутствующих с таким выражением на лице, которое могло привести в трепет мельничный жернов. “Послушай-ка, господин хороший, не починишь ли мне часы?” – сказал он сапожнику. Тот честно признался, что ничего в часах не понимает. “Тогда почему ты пытаешься починить механизм управления, в котором ты разбираешься еще меньше?! Занимайся своим делом, а не то я живьем сдеру с тебя кожу себе на сапоги!”

Марина Ефимова: “Принятая мера оказала действие”, – пишет далее Ирвинг, – но народ охладел к Питеру. Его обвиняли в аристократических замашках и иногда не без основания. Именно в его время появилась фамильная гордость и хвастовство богатством, которое впоследствии достигли в нашем городе столь прискорбного расцвета. Так пишет Ирвинг. Дадим слово исторической правде.

Чарльз Геринг: Сейчас история правления Стайвесанта известна день за днем, и мы знаем, что он был, как говорится, справедлив, но строг. Что он был человеком мудрым и уверенным в своих решениях, настолько уверенным, что считался непреклонным. Его часто обвиняли в несговорчивости и негибкости, поскольку он всегда предпочитал следовать букве закона или устава. Но Твердоголовый Питер был абсолютно и категорически неподкупным человеком. Я думаю, что он был одним из самых честных губернаторов Нью-Йорка.

Марина Ефимова: Ради справедливости надо сказать, что время правления Твердоголового Питера было веселым. Губернатор твердо верил, что по субботами и по праздникам бедный работящий человек должен отдыхать и веселиться до упаду. Поэтому он всячески поощрял устройство многолюдных праздников и народных развлечений. Наступление Нового года возвещалось колокольным звоном и выстрелами из пушек. Каждый булочник был обязан прибавить к купленной дюжине булочек тринадцатую бесплатно – для бедных. Каждый дом становился гостеприимным храмом Бога веселья – лились океаны вишневой наливки, настоящей голландской можжевеловой водки и горячего сидра с пряностями. Так что все бедняки в городе наедались и напивались до полусмерти – из чистой экономии, чтобы хватило до следующего праздника.

Диктор: “Приятно было смотреть на доблестного Питера, когда субботними вечерами он сиживал среди старых бюргеров на заросшем травой укреплении городской батареи, ставшей местом народных гуляний. Он одобрительно кивал танцорам, и иногда от чистого сердца крепко целовал веселую красотку, перетанцевавшую соперниц”.

Марина Ефимова: Кстати сказать, это место, которое теперь называется Бэттери-парк, так и осталось местом городских гуляний. Осталось ли что-нибудь еще в Нью-Йорке со времен Питера Стайвесанта?

Чарльз Геринг: Да, но, в основном, под землей. Несколько лет назад на Перл-стрит в Манхэттене археологи откопали руины ратуши 300-летней давности. Именем голландского фермера Мартина Демереста назван городок под Нью-Йорком, где сохранился его дом постройки середины 17 века. А в основном – только следы того времени. Например, Бруклинский мост выстроен в соответствии с маршрутом парома, который в те времена ходил между Манхэттеном и Бруклином, перевозя пассажиров и скот. Знаменитая школа в Манхэттене носит название Стайвесант-скул. Но мало кто помнит, кто это такой. Ну и названия, про которые, конечно, давно забыли, что они голландские. Например, Грамерси – от голландского “извилистый ручей”. Самое широкое место Гудзона названо Тэппен Зи (Tappan Zee), “зее” – море по-голландски. А сколько в истории Нью-Йорка и, вообще, Америки осталось голландских имен. В первую очередь, конечно, Рузвельт, чье имя по-голландски значит “поле роз”. Я уж не говорю о Санта-Клаусе, который является урожденным голландцем. Словом, в Нью-Йорке где ни копни найдёшь что-нибудь голландское.

Марина Ефимова: Тут-то, конечно, и вспоминаются восхитительные новеллы Вашингтона Ирвинга “Рип ван Винкль” и “Легенда об уснувшей долине”, а, точнее, “Легенда сонной долины”, где так сочно нарисована аппетитная, благодушная и живописная Новая Голландия.

Чарльз Геринг: “Легенда сонной долины” интересна еще и тем, что в ней Ирвинг запечатлел разницу в подходе к жизни голландцев, которые инертны, довольны жизнью, довольны самими собой и благодарны господу за то, что имеют, и новоанглийских коннектикутских янки, которые всегда хотят больше того, что у них есть. Это несоответствие двух национальных характеров и двух образов жизни началось уже при Стайвесанте, и достигло крайнего напряжении во времена Вашингтона Ирвинга.

Марина Ефимова: Вот об этом-то и речь!

Диктор: “Не проходило месяца без того, чтобы маленькие голландские поселения у границы не были встревожены неожиданным появлением толпы захватчиков из Коннектикута. Обычно это были шайки длинноногих худощавых мошенников с топорами на плечах и тюками за спиной, твердо решивших благоустроить страну вопреки желанию ее владельцев. Замечательно то, что где бы ни осели эти хитрые пришельцы с востока, честные и нерасторопные голландцы оттуда постепенно исчезали, медленно отступая, как индейцы перед белыми, ибо совершенно не выносили болтливого, раздражительного, непривычного торгашеского нрава своих новых соседей”.

Марина Ефимова: Как бы то ни было, губернатор Питер Стайвесант и его верный оруженосец Энтони ван Корлеар отправились на переговоры в Коннектикут. Они ехали вдоль тихой живописной реки Коннектикут через городки и деревни янки, где их ждали, сообщает Ирвинг, лишения и неприятности. То их нагнали верхами с десяток помещиков с назойливыми расспросами о ценах в Новом Амстердаме, то накинулась толпа дьяконов, требующих уплаты пяти шиллингов за то, что они путешествуют в воскресенье. Не говоря о том, что женщины постоянно задерживали Энтони, заставляя его играть на трубе. Одно слово – вражеская территория. И вот во время переговоров с коннектикутской ассамблеей Стайвесант вдруг получил сведения из частных рук, что от берегов Англии отошла эскадра с заданием покорить колонию Новые Нидерланды. Легко себе представить, как разъярился старый воин, увидев, что попал в ловушку. Ярость его была так велика, что, по преданию, он пытался войти в тайный сговор с индейцами.

Чарльз Геринг: Об этом ходила масса слухов, на Стайвесанта выливались ушаты клеветы. Но историкам не удалось обнаружить ни следа реальных свидетельств подобной сделки. Вообще, таких историй было много, но это все было делом рук частных лиц, которые нанимали индейцев, продавали им оружие и тому подобное. Питер Стайвесант не был в этом замешан.

Марина Ефимова: Последняя глава никербокеровской “Истории Нью-Йорка” открывается любопытным рассуждением о последствиях всякой агрессии на примере истории Новых Нидерландов.

Диктор: “Предательски захватив новонидерландский форт Кашемир, шведы навлекли на свои головы мщение Питера Стайвесанта, отнявшего у них всю Новую Швецию. Завоеванием Новой Швеции Стайвесант воскресил старые притязания Великобритании, и та покорила Новые Нидерланды. Вскоре и вся Северная Америка стала владением Англии. Но объединенные Британской короной США стали так могущественны, что сумели сбросить с себя ее иго и превратились в независимое государство. Цепь последствий на этом не закончилась. Успешная революция в Америке спровоцировала кровавую революцию во Франции, которая повлекла за собой могущественного Бонапарта и французскую тиранию, повергшую в смятение весь мир. И все государства, одно за другим, были наказаны за свои злополучные победы.

Марина Ефимова: “Когда до Нового Амстердама домчался посланец губернатора с известием о предстоящем нападении англичан, жители города прибегли к своему любимого средству – народным собраниям. Если верить преданиям и Вашингтону Ирвингу, главным образом обсуждался вопрос: возможно и разумно ли уничтожить Великобританию? Сложили также две песни, в которых англичан безжалостно колотили. Но настроения жителей резко переменились, когда в городской гавани бросили якоря два гордых английский фрегата. Вернувшийся Питер Стайвесант мрачно разглядывал их с крыши своего дома. Там же, на крыше, он прочел и учтивейшее послание английского полномочного поста полковника Николса с предложением сдать город без сопротивления. Подмоги не было. Народ поговаривал о сдаче, трусливые бургомистры умоляли губернатора отдаться на милость англичан, но Питер Стайвесант решил защищать город во что бы то ни стало. А в это время англичане не дремали, они распространили воззвание, в котором прельщали простаков-голландцев примирительными заверениями.

Диктор: “Они обещали каждому, кто подчинится власти британского короля, разрешить мирно владеть своим домом, женой и огородом с капустой, курить трубку, разговаривать по-голландски, носить столько штанов, сколько диктует голландская мода, и по-прежнему ввозить горшки из Голландии вместо того, чтобы производить их на месте. И, главное, от него не потребуют, чтобы он почитал других святых, кроме Санта-Клауса, который и впредь будет официально считаться покровителем города”.

Марина Ефимова: Накануне назначенного дня осады толпа жителей во главе с бургомистрами пришла к Стайвесанту с петицией, прося его сдать город. Уже не в сатирической “Истории” Ирвинга, а в документальной книге Анны и Рассела Краузе говорится, что старый воин взглянул на петицию и увидел, что первым в списке подписавших стоит имя его 18-летнего сына Балтазара Стайвесанта. Только тогда, едва сдерживая слезы, губернатор подписал документ о сдаче. Мистер Геринг, как в действенности случилось, что отважный, гордый Питер Стайвесант сдал город без боя?

Чарльз Геринг: Тут нужно принять во внимание, что в это время голландцы не были в состоянии войны с Англией, это как раз был период между двумя войнами. Так что город не был готов к обороне, защитникам не хватило бы боеприпасов. Была еще одна опасность. На территории голландской колонии жило очень много англичан. В день осады Стайвесанту донесли, что толпы мародеров из англичан скопились у всех паромов, чтобы начать грабить Манхэттен при первых звуках выстрелов. Словом, он пошел на переговоры и открыл город. Так что это была неожиданная атака и все произошло во время перемирия.

Марина Ефимова: Итак, 7 сентября 1664 года город стал английским. По Ирвингу, жители Нового Амстердама, хоть и подавленные собственным конформизмом, все же вели себя с достоинством и приняли единогласное решение: ни в коем случае не приглашать оккупантов к обеду. Что касается Питера Стайвесанта, то он удалился в свое имение, которое он называл фермой, по-голландски – “баури”, и до самой смерти ни разу не приезжал в город. В доме его кресло всегда стояло так, чтобы город не был виден из окна, и он даже вырастил небольшую рощицу, заслонявшую городской вид. На месте, где когда-то была ферма “баури” побывала наш корреспондент Рая Вайль.

Рая Вайль: На том месте, где похоронен Питер Стайвесант, стоит без малого уже 200 лет епископальная церковь Святого Марка. Это Ист-Виллидж, угол 2 авеню и 10 улицы, один из приятнейших районов Манхэттена – тихо, зелено, река в двух кварталах.

Пат Томпсон (главный администратор церкви): Когда-то это все были владения Стайвесанта. Он купил на Ист-Сайде землю, от самой нижней точки восточного Манхэттена вплоть до нынешней 14 стрит, основал ферму, а через 10 лет построил на ней каменную часовню, ставшую основанием церкви Святого Марка. Старожилы и поныне называют этот район Баури-Фарм.

Рая Вайль: Более 200 лет назад часовню с прилегающей к ней территорией пожертвовал епископальной церкви правнук Стайвесанта Петрус. Во дворе церкви Святого Марка – небольшое кладбище. Здесь покоятся члены семьи Питер Стайвесанта и некоторые знаменитые ньюйоркцы. Мы останавливаемся у памятника Питеру Стайвесанту. Небольшой бронзовый бюст подарен ньюйоркцам в начале прошлого века королевой Нидерландов. Многие считают, что здесь и находится его могила. На самом деле он погребен под одной из церковных стен. В главном приделе церкви Святого Марка просторно и светло, до блеска натертый паркетный пол, изумительной красоты виражи в два яруса и больше ничего. На одном из нижних витражей изображен сам Питер Стайвесант. Пат считает, что именно здесь, под этим виражом, находится могила бывшего губернатора.

Пат Томпсон: Нижние витражи – оригинальные, они украшали еще старую часовню, а верхние, кстати, тоже очень красивые – сравнительно недавние, они были установлены лет 20 назад после пожара, чуть не разрушившего всю церковь.

Рая Вайль: Тут надо пояснить, что церковь Святого Марка является организатором и спонсором многих культурах программ. Как отнесся бы к этому Питер Стайвесант, человек, как известно, необычайно строгих религиозных нравов?

Пат Томпсон: Мы часто задаем себе тот же вопрос. Существует легенда, что его дух и поныне здесь обитает, и каждый раз в новогоднюю ночь он обходит свои владения, проверяя, что нового произошло у нас за год. Надеюсь, ему нравится то, что мы делаем.

Марина Ефимова: Питер Стайвесант умер в феврале 1672 года так и не простив свой город. Но город сам к нему пришел.

Диктор: “Ему устроили величественные похороны. Город совершенно опустел, жители шли толпами отдать последний долг своему верному губернатору. Многие старые бюргеры, чьи флегматичные лица никогда не смягчались, теперь задумчиво попыхивали трубками и большие слезы скатывались по их щекам”.

Марина Ефимова: Бюргеры все еще испытывали угрызения совести за то, что предали своего губернатора и отказались защищать Нью-Амстердам. Хотя они не могли пожаловаться на английское правление. Честно говоря, захватив город, англичане совершили всего один насильственный акт: они переименовали Нью-Амстердам в Нью-Йорк.

---

“Радио Свобода”.
https://www.svoboda.org