Русская коррида

Император Александр Второй родился почти под счастливой звездой: он пережил семь покушений! Самое первое учинил 26-летний Дмитрий Каракозов, член организации Ишутина, названного им “кружок мортусов”, то есть смертников.

И как рано это началось! Каракозов стрелял с расстояния нескольких метров уже в 1866 году, когда говорить о том, что реформы Александра Второго себя давно исчерпали и потому нужны какие-то следующие, было неуместно. Просто “истинно русские люди” почувствовали в императоре слабину, на фоне которой легко можно было демонстрировать свое молодечество. На Николая I, небось, покушений не было.

Рядом стоявший картузник по фамилии Комиссаров подтолкнул руку Каракозова и пуля просвистела рядом с виском императора, который даже не подал вида, что он чем-то встревожен. Странная ирония истории! Логичнее было бы, если бы стрелял человек по фамилии Комиссаров, а спасал Каракозов. Но, увы… Из всего кружка “мортусов” казнен (повешен) был только Каракозов, хотя там и все остальные были готовы к покушению. Затем, через несколько лет, на Александра покушался в Париже какой-то Березовский, русский эмигрант.

После этого Александр посетил знаменитую парижскую гадалку, и она предсказала ему, что он переживет семь покушений. Она не уточнила, будет ли восьмое и если будет, то чем кончится. Это предсказание было широко известно в салонах Петербурга. Более того, оно было известно всей России и, конечно, революционерам-террористам. Об этом упоминает и Вера Фигнер в своих мемуарах “Запечатленный труд”.

Еще через несколько лет возникла организация “Земля и воля”, в которой настроение либеральной интеллигенции стало приобретать сильную политическую окраску. Мол, на Александра II требуется давление, чтобы подвинуть его к следующим реформам. Одна часть все более склонялась к тому, что это давление должно обрести форму террора: следовало убить Александра II с тем, чтобы его наследник, устрашившись, принял все требования революционеров, вплоть до установления республики.

Накануне выделения из “Земли и воли” террористической организации “Народная воля” один из ее главных руководителей Михайлов уже поработал с неким Соловьевым, отменным стрелком, и натаскал его открыть пальбу по прогуливающемуся по Дворцовой площади императору. Царь выходил на прогулки без всякой охраны и каждый подданный мог подойти к нему засвидетельствовать почтение. Соловьев (это было в апреле 1879 года) поджидал выхода императора. Подпустил его шагов на 5 и начал поднимать револьвер. Александр быстро оценил обстановку, повернулся и побежал зигзагами. Соловьев выпустил весь барабан, но только прострелил императору полу шинели. Как потом об этом рассказывал камердинер царя: “Злодей целится, целится, а государь император милостиво изволит уклоняться”. В тот раз “милостиво уклониться” удалось…

Счет покушений, предсказанный парижской гадалкой, продолжался. С этого времени весь высший свет и вся либеральная интеллигенция как бы затаили дыхание: кто кого? Когда читаешь мемуары того времени (скажем, Александра Бенуа), то поражаешься: все просвещенное общество как бы присутствовало то ли на корриде, то ли даже скорее на гладиаторских играх. Очень хотелось обществу крови. И новоявленной террористической организации “Народная воля” тоже хотелось выразить мнение общества (“волю народа”). Они не могли не ощущать того, что гораздо позднее было названо “социальным заказом”. Ну да, общество и либеральная интеллигенция очень хотели продолжения этой захватывающей охоты на царя. И это было не просто желание. Партия “Народная воля” в лучшие дни насчитывала всего 900 человек. Настоящей интеллигенции там не было. Так, недоучки, исключенные с первого-второго курсов, несколько рабочих, крестьянские дети. Но они имели достаточные средства для профессиональной деятельности, закупки оружия и трат на собственную жизнь. Откуда? А как раз, в основном, из пожертвований состоятельных лиц, сочувствующих партии, на благое дело “борьбы за прогресс”. И жертвователи не могли не знать, на что на самом деле идут деньги. Но это наполняло их романтическим чувством приобщения “к историческим деяниям” и к некоей тайне, будоражащей и манящей.

Личные качества народовольцев могут вызывать даже восхищение. Бесстрашные, жертвенные, бессребреники, находчивые. Даже любящие: все народовольцы знали о бурном романе между двумя своими главными руководителями: Андреем Желябовым и Софьей Перовской. И если Желябов был из крестьян, то Перовская – дочь петербургского вице-губернатора, дворянка. Но она души не чаяла в своем избраннике. У другого руководителя, Александра Михайлова (из дворян) был мощный ораторский дар, хотя он немного заикался. Лев Тихомиров, образованней других, хорошо писал. Он был главным редактором газеты “Народная воля” и автором всех программных документов партии. Носил партийную кличку “Старик”. Между прочим, затем ее унаследовал Ленин. Но Тихомиров, в отличие от Ильича, потом полностью пересмотрел свои революционные позиции. Он был одним из немногих так называемых агентов третьей степени Исполнительного комитета, который избежал ареста, скрывшись за границу. Там он написал книжку “Почему я перестал быть революционером”, был прощен новым императором Александром III (в 1888 г.), вернулся в Россию и стал главным редактором “Московских ведомостей”, второй по значению газеты в стране, которую и редактировал до самой революции (закрыта большевиками среди первых) и автором серьезного труда “Монархическая государственность”. И если именами других главных руководителей “Народной воли” в советской России называли улицы, то имя Тихомирова почти не упоминалось вообще.

Вот я назвал бесстрашие как одно из свойств народовольцев. И задумался: а так ли это? Еще когда Соловьев стрелял в императора, то ведь рядом-то стоял Михайлов. И не стрелял. Соловьева повесили, а о Михайлове тогда власть ничего не узнала. Потом стрелять вообще перестали, а перешли на подрывные работы. Почему? Соловьев до ареста успел рассказать, что у него рука не поднималась стрелять в пожилого и усталого человека. Допустим, излишняя чувствительность при стрельбе в упор могла помешать “тонким” натурам народовольцев. Но вот что странно. Взрывать царя собирались на большом расстоянии и как бы в безопасности. Главный народоволец Андрей Желябов – бывший крепостной, освобожденный после реформы царя Александра II, стал организатором его убийства.

Конечно, между собой они много говорили о неизбежности своей гибели, а Желябов даже с подробностями расписывал сцену собственного повешения. И, тем не менее, наверняка эта бравада внутри разбивалась мыслью: пронесет, выживем, скроемся. Иначе как понимать, что при всяком удобном случае даже взрывы поручались не членам “Народной воли”, и уж точно не агентам третьей степени Исполнительного комитета?

Этот термин, ставший затем таким привычным “Исполнительный комитет” (Исполком) был впервые придуман народовольцами для конспирации: дескать, они только исполняют волю уж совсем высшей инстанции (которую никто не знал, так как ее не существовало в природе), а высшие руководители “Народной воли” именовались агентами третьей степени Исполнительного комитета, чтобы опять-таки ввести в заблуждение полицию: если они третьей, то ведь неизвестно сколько за ними еще более высоких: четвертой, пятой и т.д. степеней. А если более высокие степени были первая и вторая, то ведь их тоже никто не знает, так как таковых не имелось. В общем, запутали жандармов в трех соснах.

И вот агенты третьей степени находят чахоточного Степана Халтурина, подбивают его устроиться столяром в Зимний дворец и готовить потихоньку взрыв обеденного зала. Халтурин носит в свою каморку динамит и складывает в сундучок. Наконец, принес достаточно, чтобы поднять на воздух полдворца. Время обеда императора ( с семьей) ему известно. Он поджигает бикфордов шнур и спокойно уходит из дворца. Но в этот день царь ждал к обеду своего родственника из Германии Александра Гессен-Дармштадтского, поезд которого опоздал. Царь с гостями еще только собирался в обеденный зал, как прогремел жуткий взрыв (в феврале 1880г.). Результат: одиннадцать убитых солдат охраны и поваров, сотни раненных. Зато все народовольцы на свободе. И даже Степан Халтурин, который попался только в 1882 году на убийстве одесского прокурора Стрельникова и был повешен именно за него. А ведь это был взрыв в доме императора и резонанс от его эха прокатился по всему миру!

Остальные взрывы готовили на железной дороге. И опять-таки, не подкладывали мину снаружи (ведь могут увидеть), а покупали дом недалеко от путей, либо кто-то нанимался обходчиком путей и из этого дома месяцами рыли подкоп. Гремели взрывы – и все неудачно. Один раз взорвали вместо царского поезд со слугами и охраной. И опять – многие десятки убитых простых людей, как раз тех, за счастье которых боролись народовольцы. И никто из главных агентов не пострадал. Иногда, конечно, бывали проколы. Арестовали везшего динамит Григория Гольденберга. Затем еще двух агентов: Преснякова и Квятковского.

Казалось бы, Третье отделение, получив в свои руки таких лиц, могло бы раскрутить дело на полную катушку. Но нет. Ведь император повелел соблюдать corpus habeas, нечто вроде неприкосновенных прав личности. Боже упаси не только применить физическое воздействие, а просто невежливо говорить с арестантом. Более того, в августе 1880 года Александр II аннулирует Третье отделение (точнее, сливает его с Департаментом полиции), занимавшееся охраной особы государя. Когда накануне рокового покушения полиция получает от дворника сведения, что в лавке Кобозевых (на самом деле под этой фамилий там орудовали Богданович и Якимова, из нее рыли подкоп для мины) идет какая-то странная торговля сырами – в убыток себе, то власти не решаются сделать в лавке обыск, а лишь приходят с санитарной проверкой. А у самих народовольцев была прекрасная контрразведка: в Третьем отделении служил тоже чахоточный Клеточников, тихий, исполнительный молодой человек, отличавшийся каллиграфическим почерком. Он с удовольствием засиживался в присутствии больше положенного времени, и начальство ценило его усидчивость и давало ему переписывать секретнейшие бумаги, как раз относящиеся к делу о народовольцах! Потому они всегда заранее знали, кто на подозрении, когда и где будет обыск. И вот странность: ну что это за власть? Халтурина берут в Зимний дворец на работу с улицы, он просто случайно познакомился в трактире с другим столяром оттуда. Никаких проверок, никаких испытаний. Точно также в Третье отделение по просьбе хозяйки, которая была осведомителем 3-го отделения, у которой он снимал комнату, берут Клеточникова. И на квартиру, и в 3-е отделение Клеточников устраивался по поручению одного из организаторов Народной воли Александра Михайлова.

Народовольцы, агенты третьей степени как будто бы белены объелись, мысль только об одном: убить царя. Убить – и тогда “все будет хорошо”. Все отставлялось в сторону ради этой “великой идеи”. Даже освобождение брата по духу Нечаева.

Еще в 1872 году швейцарское правительство выдало царским жандармам Сергея Нечаева – фигуру крайне примечательную. Он создал якобы по всей России законспирированные пятерки революционеров, готовых по его приказу разом подняться. Никаких пятерок не было, кроме одной, да и в той студент Иванов высказывал недовольство нечаевскими замашками. Нечаев завлек его в грот на пруды и там вместе с еще несколькими сообщниками задушил. Поэтому выдан Нечаев был как уголовный преступник. Процесс шел долгие месяцы, иногда на нем присутствовал Достоевский и по газетным отчетам писал свой знаменитый роман о революционерах “Бесы” (Нечаев – прототип Верховенского). Когда Нечаева в железной клетке везли в Швейцарии на вокзал для передачи русским жандармам, по дороге попалась Вера Фигнер со своим мужем (они тогда были студентами). Нечаев попросил у мужа закурить. Тот протянул портсигар. Нечаев выхватил его и плюнул Фигнеру в лицо с криком: “Здесь люди отдают жизнь за народную свободу, а ты папироской думал отделаться?!”. Умение точно плевать сослужит Нечаеву затем добрую службу. Уже когда он был осужден к 20 годам Петропавловской крепости, в Алексеевский равелин, где находилась камера безымянного государственного преступника, пришел с инспекцией жандармский генерал. На вопрос, есть ли жалобы на содержание, Нечаев ответил оригинально: с воплем “царский сатрап” он плюнул пожилому генералу в лицо. И – о чудо!- вдруг генерал повалился ему в ноги, стал называть “Вашим величеством” и просить прощения. Так всего в слезах генерала и вынесли из равелина. Никто ничего не понял. Оказалось, генерал в этот самый момент сошел с ума и уже более никогда не выздоровел. И унес тайну слов “Ваше Величество” с собой в могилу.

Нечаев, как ни в чем ни бывало, пояснил изумленной охране, что он ни кто иной как сын царя Александра II, что именно он настоящей наследник и друг народа, но злобные дворяне-придворные затеяли интригу и заточили его в крепость. Он обещал всем солдатам крупные суммы и землю. Как было не верить Нечаеву, когда он так обложил генерала и тот сам называл его “Вашим величеством”! С этого момента солдаты стали участниками беспрецедентного заговора государственного преступника: начали передавать его письма на волю, где он быстро связался с агентами третьей степени и даже имел свидание с подплывшим на лодке к крепости Михайловым.

Духовная общность и сродство было установлено между народовольцами и Нечаевым быстро. Вели они переговоры о подготовке побега Нечаева (с помощью охраны крепости). Но убийство царя превозмогло. Они договорились, что сначала самое главное: убийство царя, а уж потом побег.

Незадолго до последнего покушения арестовывают Михайлова: он попался на ерунде, пошел заказывать фотографии повешенных Преснякова и Квятковского, а фотограф был агентом департамента полиции, который знал этих молодцов в лицо. За день до покушения в засаду на конспиративной квартире попадает второй главный руководитель Желябов. Говорит полицейским с вызовом: “Не слишком ли поздно вы меня арестовали”? Прямо намекает, что царь обречен. А ведь еще не готовы метательные снаряды, не загнана мина в подкоп на Малой Садовой ( из “сырной лавки Кобозевых”).

Оставшимися главными руководителями “Народной воли” овладел как бы амок, особенно Софьей Перовской: сначала убийство царя, потом освобождение Желябова. Всю ночь Кибальчич с Морозовым и помощниками изготавливают мину и снаряды, рискуя из-за спешки подорваться. Исполнители покушения, метальщики снарядов, как всегда, не из главных. Это молодежь, лишь недавно появившаяся в партии: Рысаков, Гриневицкий, Емельянов, Михайлов (однофамилец главного). Спешат еще и потому, что до них доходят слухи, что Александр II вот-вот подпишет некий важный проект реформы. А если так, то народовольцы сразу теряют поддержку либерального общества, сразу тускнеет ореол “защитников свободы”. Не дать успеть царю ничего подписать, из своих рук предложить обществу разные свободы. Но для этого – чем скорее убить царя.

Лорис-Меликов и жена Екатерина Михайловна умоляют 1 марта царя никуда не ездить, слишком много сведений о подготовке покушения. Но он едет. Негоже императору бояться злодеев. Кроме того, ведь в любом случае это будет только седьмое покушение, а его он переживет. На обратном пути все возможные пути возвращения царя блокированы террористами. Только на Екатерининском канале его поджидает молодая четверка метальщиков. Перовская, как всегда в стороне, она дает сигнал и машет белым платочком при виде кареты. Рысаков бросает бомбу прямо под колеса. Из обломков кареты выходит чуть оглушенный, но живой и невредимый Александр II. Убит казак из сопровождения, убит случайный мальчик, кричат раненые. Полицмейстер умоляет императора покинуть опасное место и уехать в его санях. Когда он воскликнул “Слава Богу, император жив!”, Рысаков огрызнулся: “Еще посмотрим, слава ли Богу?” Император снимает шинель и закрывает ею раненного казака. Затем видит у решетки бледного молодого человека и направляется к нему: ведь это его подданный и нужно узнать, как он себя чувствует. “Молодой человек, вы не пострадали”? В ответ Гриневицкий с силой бросает к ногам императора бомбу. Это было восьмое покушение. “Домой, умирать” – шепчет император.

Во дворце он только успевает проститься с близкими. Ни слезинки, ни стона. Рядом, держа слабеющую руку царя стоит на коленях окаменевшая Екатерина Михайловна. Императора и ее любимого Саши больше нет. Россия отблагодарила своего освободителя.

---

Валерий ЛЕБЕДЕВ.
Бостон, США.
Для “RA NY”