В Переделкине на могиле Бориса Пастернака стоит высокий светлый камень с его профилем, выбитым в верхней, расширенной части камня. Напротив него - лавочка. Сюда приходят почитатели поэта. Есть ли ещё где-нибудь памятники Пастернаку, я не знаю, но поэтический памятник - есть. Я имею в виду стихотворение Александра Галича "Памяти Б.Л.Пастернака". Ключевые строчки пришли автору 4 декабря 1966 года как раз в Переделкине, на загородной платформе, в ожидании электрички.
Памяти Б. Л. Пастернака
"...Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей 30 мая сего года ( 1960 г. - Ю.З. ) на 71-м году жизни после тяжёлой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного."
Единственное появившееся в газетах, вернее, в одной - "Литературной газете", - сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
И не то чтобы с чем-то за сорок -
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок -
Член Литфонда, усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
"Мело, мело по всей земле, во все пределы.
Свеча горела на столе, свеча горела..."
Нет, никакая не свеча -
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал -
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу -
Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
- За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы - поименно! - вспомним всех,
Кто поднял руку!..
"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..."
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародёры
И несут почётный...
Ка-ра-ул!
Это стихотворение уже в виде песни взорвалось бомбой в Академгородке под Новосибирском в марте 1968 года.
Галич об этом вспоминал так: "...Это был, как я теперь понимаю, мой первый и последний открытый концерт, на который даже продавались билеты.
Я только что исполнил как раз эту самую песню "Памяти Пастернака", и вот, после заключительных слов, случилось невероятное - зал, в котором в этом вечер находились две с лишним тысячи человек, встал и целое мгновение стоял молча, прежде чем раздались первые аплодисменты...".
Как участник Фестиваля "Песня-68", организованного клубом физиков "Под интегралом", Галич получил серебряную копию пера Пушкина и Почётную грамоту со словами: "Александру Аркадьевичу Галичу - За лучшие песни Фестиваля "Караганда", "Старатели", "Памяти Пастернака". Эти награды сопровождались специальным письмом от 26 марта 1968г. на бланке Сибирского Отделения Академии Наук СССР за № КГ-68 с круглой печатью Дома учёных. Привожу его полностью, так как обычно даются вырванные из контекста неточные выдержки из него с неверной ссылкой на грамоту, в которой этого нет ( кроме того интересно, как устроители Фестиваля пытались смягчить или заувалировать эффект протеста властям, выраженный в этих песнях, который вызвал отклик у публики - выделяю некоторые слова этого письма ):
Глубокоуважамый Александр Аркадьевич!
От имени общественности Дома учёных и Картинной галереи Новосибирского Научного Центра выражаем Вам глубокую признательность за Ваше патриотическое, высоко-гражданственное искусство.
Сегодня, когда каждый несёт свою долю ответственности за судьбу революции в нашей Стране, обнажение и сатирическое бичевание ещё имеющихся недостатков - священный долг каждого деятеля советского искусства.
Награждение Вас Почётной грамотой и специальным призом - копией пера великого А.С.Пушкина ( в моём музее есть копия такого пера. - Ю.З. ) - дань нашего уважения Вашему таланту и Вашему мужеству, Вашему правдолюбию и непримиримости, Вашей верности Советской Родине.
Наше прогрессивное, развивающееся государство, не боится мысли, анализа, критики - наоборот, в этом наша сила.
Это сочинение подписали два солидных мужа Председатель коллегии Дома ученых, член-корреспондент АН СССР такой-то и Директор Картинной галереи такой-то.
Каково?
Как отдаёт советским смрадом.
За это самое мужество, вместе с правдолюбием и непримиримостью, отличающие его поэтическое творчество этих и последующих лет, ему пришлось поплатиться здоровьем, работой, Родиной и самой жизнью. Власти, сталинисты, да и начальственная писательская братия ( "Очки на морде палача сверкали шустро" при обсуждении в Союзе писателей "поведения" Нобелевского лауреата Б.Л.Пастернака ) не простили Галичу тона стихотворения о Пастернаке и реакции интеллигенции на него. Особенно задели их слова ( выделено мною. - Ю.З. ) " …До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!".
Разъяснять читающей публике нюансы этого стихотворения-песни, думаю, нет нужды. Здесь вся наша прошлая жизнь, включая ГУЛАГ ( "Сучан" ), самоубийство Марины Цветаевой ( "Елабуга" ) и история травли Пастернака, когда коллеги-писатели казнили его "как поленом по лицу - голосоваьем", а Галич отхлестал их поэтическими строками своей песни-памятника. Причем он здесь дважды процитировал Пастернака из сочинений доктора Живаго. Первое это "Зимняя ночь" ( бытуют ещё такое его названия "Мело, мело по всей земле...", "Свеча горела на столе...", или просто "Свеча" ) и второе - "Гамлет" ( "Гул затих. Я вышел на подмостки..." ).
Все, конечно, знают и помнят чтение Владимиром Высоцким, как говорится, на разрыв аорты стихотворения "Гамлет" в одноименном спектакле театра на Таганке.
Наверно, благодаря Галичу и Высоцкому можно квалифицировать это стихотворение, как памятник поэта самому себе.
На моих глазах та же поэтическая галичевская бомба взорвалась и в 1988 году в популярном Московском клубе ЦДМ - Центральный Дом Медиков, что расположен на улице Герцена ( ныне снова Большая Никитская ) недалеко от Московскойт консерватории и совсем рядом с Театром имени В.В.Маяковского. Отмечалось десятилетие со дня смерти Галича. Это было время робкого становления демократии и гласности в России. Коммунисты ещё были у власти, и имена Гумилёва, Цветаевой, Галича и других запрещённых и полузапрещённых деятелей искусства не звучали открытым текстом. В эти годы я был тесно творчески связан с ЦДМ. Здесь работала солидная Оперная студия, солисты которой однажды пожелали исполнять на своих отчётных концертах мои песни. Они пришли ко мне домой и отобрали 30 нотных клавира. Затем они разучили всё это и устроили в ЦДМ большой авторский вечер, куда я ещё подключил эстрадный ансамбль, народный хор, солистов знаменитого детского ансамбля им.В.С.Локтева и других поющих детей. Я тоже кое-что спел тогда под гитарный аккомпанимент моего сына. Были и другие мои выступления в ЦДМ ( например, при открытии клуба камерной музыки "Диалог" и на вечере памяти кишинёвского еврейского погрома ). Вообщем я был вхож в ЦДМ.
И вот вечер памяти Галича, как я теперь понимаю, - для узкого круга. Показывали редкие киносъёмки. Центральными сюжетами были "Баллада о Януше Корчаке" и песня "Памяти Пастернака". Съёмки не очень качественные, но голос и гитара звучали отчётливо и воздействовали очень сильно. Атмосфера была тоже соответствующая - торжественная, эмоциональная, наэлектризованная...
Протяжный речитатив Галича, его своеобразный тембр голоса, ударение ( нажим ) на отдельные слова и слоги, а также отрывочный звон металлических струн его гитары - всё очень громко - производили огромное впечатление. Небольшой уютный зал ЦДМ, заполненный, по-моему, наполовину, просто замер. До этого мне как-то не приходилось слышать хороших записей песен Галича. То, что я слышал раньше, скажу честно, не производило на меня большого художественного впечатления. Конечно, сарказм и издёвка, смелость и наблюдательность автора были слышны и на этих плёнках. Но здесь, в ЦДМ, всё звучало грандиознее, выпуклее, отчётливее. Представляю себе какое потрясение испытала публика в 1968 году в Новосибирске. Я тогда в ЦДМ пожалел, что не был знаком с бардом, хотя такая возможность могла быть. Дело в том, что мои ближайшие родственники, у которых я часто бывал и даже неоднократно и подолгу жил у них в доме на Арбате, где теперь Министерство культуры России, - были дружны с его родителями, Аркадием Самойловичем Гинзбургом и Фанни Борисовной Векслер. Я их даже там встречал. Но это всё было до 1961 года, когда Галич ещё не был известным бардом ( а только драматургом и сценаристом ) и ему ещё не "надоело бояться" ( по свидетельству жены писателя и диссидента Льва Копелева писательницы и давней знакомой барда Раисы Орловой, Галич ей сказал в 1966 году: "Я не хочу больше зарабатывать деньги...Песни стоят в горле. Мне надоело бояться"). Особенно была близка с мамой Галича Фанни Борисовной моя родная тётя Пера Исааковна Зыслина Она, вместе со своим мужем Михаилом Борисовичем Гинзбургом, меня растила, помогая всегда занятой на работе и на собраниях моей маме. Тётя Пера многие годы, вплоть до своей смерти в 1961 году, общались практически ежедневно с Ф.Б. Я тогда был молод и не стремился ( кстати и сейчас не стремлюсь ) контактировать со знаменитостями, чтобы погреться у костра их известности.
Было у меня ещё посещение концерта Театра авторской песни в ДК им. Зуева, посвящённого памяти Галича, когда барды третьего поколения рассказывали о своих встречах с ним и пели песни, ему посвящённые ( я с этим театром однажды выступал у нас в ДК МЭЛЗ, где пел как раз стихи Пастернака ). Кроме того я посетил выступления дочери Галича Алёны Архангельской в московском музее-квартире пианиста А.Б.Гольденвейзера 15 декабря 1990 года и недавно в Вашингтоне. В архиве моего музея среди книг Галича и о нём есть привезённый из Москвы сборник его стихов с автографом Алёны. Есть и билет несостявшегося её выступления в музее Станиславского, у которого в студии занимался юный Саша Гинзбург ( Галич - это его позже взятый псевдоним, складывающийся из выделенных им букв его фамилии, имени и отчества: Гинзбург АЛександр АркадьевИЧ ). Мне подарили этот билет, когда проходил мой вечер в этом музее с программой "Марина Цветаева и её друзья-поэты" ( это выступление для меня особенно памятно ещё и потому, что после исполнения мною моей песни о Цветаевском Болшеве "Старый сиреневый куст" ко мне подошли две женщины и спросили как им проехать в Болшево: они сейчас же туда поедут ).
В связи с духом и содержанием стихотворения Галича "Памяти Б.Л.Пастернака ( " Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели..." ) несколько слов о похоронах Пастернака в начале июня 1960 года. Вообще-то это большая отдельная тема, по которой в музее есть много материалов, в том числе, редкие фотографии. Хочется только напомнить, что на кладбище, несмотря на поторапливания переодетых в штатское кагэбистов, народ долго не расходился. У открытой могилы незапланированно выступил друг поэта профессор МГУ В.Ф.Асмус, после которого вышел вперед артист Николай Голубенцев и со словами "Над свежей могилой поэта должны звучать его стихи" прочёл стихотворение "О, знал бы я, что так бывает...". Из толпы несколько человек выкрикнули: "Миша, прочитай стихи". Михаил Константинович Поливанов, также как и его родители, много лет общался с поэтом. Михаил хорошо знал его творчество. Мишина тёща Марина Казимировна Баранович, давнишняя знакомая Пастернака, перепечатывала на машинке в течение более 10 лет рукопись романа "Доктор Живаго", за что её вызывали в КГБ и даже забирали эту самую машинку. Миша присутствовал на нескольких авторских читках романа и имел некоторое отношение к нобелевской истории поэта.
Так вот Поливанов сразу после Голубенцева прочёл "Гамлета":
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске
Что случится на моём веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.
Позже он вспоминал, что было после этого: "Гроб опустили в могилу. Стоявшие рядом бросили по горсти земли. Под простёршейся, как в поклоне, широкой сосновой веткой вырос свежий холмик. Люди стали расходиться. Но очень многие остались. Предложили почитать стихи. Крикнули "Август". "А это можно?" - спросил кто-то. "Теперь всё можно". - ответили ему. Прочитали "Август", потом ещё и ещё, и до поздних июньских сумерек, до ночи над могилой читали и читали стихи".
О Мише Поливанове я как-нибудь напишу отдельно, так как мы с ним в конце сороковых-начале пятидесятых годов прошлого века учились в МЭИ в одной группе и общались, а перед моим отъездом в Америку и незадолго до его смерти встретились после большого перерыва. Я побывал у него в профессорском доме МГУ, и много узнал о нём, о его научной деятельности и творчестве, о его встречах с Б.Л.Пастернаком и Н.Я.Мандельштам, о его семье ( в частности, о том, что он внук репрессированного коммунистами философа и выдающегося деятеля искусств Г.Г.Шпета ).
Незадолго до этой нашей встречи у меня неожиданно возникло стихотворение, посвящённое могиле Пастернака. В Переделкине я бывал и пел свои песни на его стихи. Однажды это случилось в музее поэта ( в его рабочем кабинете ) и несколько раз у могилы. Последний раз я подождал, когда все уйдут с переделкинского кладбища, и спел поэту его стихи и как бы попращался с ним. Впереди была Америка. Теперь в Вашингтоне на Аллее русских поэтов посажено памяти его дерево, к которому можно всегда прийти и как бы пообщаться с поэтом. Такая встреча была, например, 30 мая 2003 года, в очередную годовщину со дня его смерти.
Вот это стихотворение-песня с эпиграфом из Пастернака, который готовил себя к смерти наряду со стихотворением "Август" и такими строками:
Насторожившись, начеку
У входа в чащу,
Щебечет птичка на суку
Лёгко, маняще.
Она щебечет и поёт
В преддверьи бора,
Как бы оберегая вход
В лесные норы...
За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога...
Б.Пастернак. "За поворотом". 1958.
В Переделкине тихо, исчезла луна,
Под сосною цветы подсыхают.
И щебечет она,
Весела и вольна
Птичка та, что страданий не знает.
А овраг, как порог, слышит птичьи лады,
Что звучат средь ветвей, не смолкая.
И легла на пруды,
На гладь тёмной воды
Тень восторженная и шальная.
Лог лесной недвижим, он пролёг как строка,
Ему Бог сон поэта доверил.
И толпою снега -
Одеял облака
Сбились в кучу, гонимые ветром.
Переход от забот в неизвестность без ссор,
Где прозрачные блики мелькают,
Где не слышится спор,
Где огромный простор,
Где душа, вознесясь, отдыхает.
1991.
И ещё.
28 мая 1975 года на радио "Свобода", где с августа 1974 года появилась новая рубрика "У микрофона Александр Галич", Александр Аркадьевич рассказывал о своём посещении могилы Пастернака весной 1974 года и о встречах с поэтом. По его словам, однажды Борис Леонидович ему сказал: "Вы знаете, поэты или умирают при жизни, или не умирают никогда".
Заключая свой рассказ, Галич произнёс: "БОРИС ЛЕОНИДОВИЧ НЕ УМРЁТ НИКОГДА".
Юлий ЗЫСЛИН
По материалам Вашингтонского музея русской поэзии
|
