ЖУКОВ Владимир Вадимович родился в 1955 году. По образованию - учитель истории, несколько лет работал учителем и завучем в школе. Творческую деятельность начал корреспондентом отдела литературы и искусства газеты "Московский комсомолец", затем работал редактором в периодических изданиях, в 1990-е годы вел авторскую программу на телеканале РТР. В настоящее время - профессиональный литератор, постоянный автор журнала "Новое время" (Москва) и "Русской газеты" (Болгария), а также ряда изданий США и Великобритании. Член Союза журналистов Москвы.
Рассказы публиковались также в газетах "АиФ. Семейный совет", "Комсомольская правда", "Моя семья", "Российский писатель", "Трибуна", журналах "АиФ. Дочки-матери", "Искатель", "Крокодил", "Литературная учеба", "Мир фантастики", "Подвиг", "Полдень, ХХ1 век" Б.Стругацкого, "Природа и человек (Свет)", "Сельская новь", "Юность", изданиях Израиля, Италии и других стран.
В 2004-2005 гг. стал одним из самых публикуемых авторов малой прозы, пишущих на русском языке (общий тираж - свыше 11 млн экз.). За литературное творчество номинирован "Русской газетой" на крупнейшую в России Национальную премию в области прессы "Искра" 2006 года.
ДАШКИНА ЛЮБОВЬ.
Понедельник, семь утра. В квартире - темень непролазная и тишина, прерываемая лишь гонгом редких капель из-под крана на кухне. Все мои беззаботные птички-рыбки спят, только единственный кормилец, невыспавшийся, как обычно, и оттого злой на весь белый свет, собирается на службу. Я всегда закладываю себе эти лишних десять, а то и пятнадцать минут - чтобы выяснить отношения, подчас весьма эмоционально, с собственными запонками, галстуками, шнурками... Только так я не понесу свое разочарование от этого чересчур раннего утра дальше и, значит, день еще имеет шанс сложиться удачным.
Пусть мир и в самом деле уродлив, а люди грустны, как заметил поэт. Но я верю, что каждому из нас в этом несовершенном мире когда-нибудь обламывается причитающийся кусочек индивидуального счастья. Благо, один из таковых как раз в эту минуту дрыхнет передо мною без задних ног…
"Милая, Папусик уходит…". Милая, разметавшись по постели, продолжает видеть десятые сны и даже сладко посапывает. Я легонько щекочу ей пятку. Никакой реакции. А вчера на этом же самом месте последовал дикий визг. Хотя тогда я, кажется, ее, рыча, еще и укусил. Потом мы оказались двумя маленькими черными обезьянками, которые с воплями гонялись друг за дружкой по всей квартире, прыгая по креслам, диванам, и наверняка выбежали бы даже на лестницу, если бы подобный перфоманс не был бы двусмысленно истолкован.
В другой раз я шептал ей, засыпающей, на ушко такие слова, которые, готов был поклясться, никогда не смогу выговорить вслух женщине. Меня потряс даже сам факт того, что эти самые слова хранятся-таки, хорошо присыпанные нафталином, где-то в потаенных уголках моей души. Уснула она уже под обычные мои разглагольствования в потолок, уткнувшись мне носом в плечо…
Почему с Дашкой я могу говорить абсолютно обо всем? Да потому что она как-то по-особенному умеет слушать, хоть при том немного бесцеремонно засыпает первой. Ощущая, как бьется ее сердечко, я осторожно переношу ее кудрявую головку на соседнюю подушку и тогда продолжаю разговор уже с самим собой…
"Дай-ка, милая, чмокну тебя в щечку. Мм-м! Твой новый шампунь просто прелесть… Нет-нет, не провожай меня, - добавляю я поспешно, уловив слабое движение длиннющих ресниц. - Хотел только спросить: не знаешь, куда подевался мой второй носок? Давай-ка приподнимем - ого! - нашу попу… Вот он! Огромный вам мерсюк.
Ну я убежал… Не переживай без меня, родная, никуда не денусь. Приду, как лось к соли. А ты прислушивайся тут, чтоб тарелку на балконе опять не свинтили. И насчет диеты: держись, моя радость, остался последний нонешний денек. Будет совсем невмоготу - вспомни-ка подвиги "великомученицы" Варвары, нашей соседушки: приняла на грудь с полкило семян полыни похудательной - и весь день твой".
Мамины котлетки я забираю с собой. Слопаю на работе, чтобы не провоцировать Дашку запахами. Она все равно их не жалует - хлебца в них и впрямь чересчур. Маму, похоже, Дашка не жалует тоже. Та и названивает слишком часто, и духи у нее, конечно, ужасные, к тому же запах держится потом в доме целый день. Хотя могу представить, Даш, какое амбре было от твоего па… извини, молчу.
Дело, конечно, не в духах: Дашка просто ревнует. В ее отношении ко мне тоже есть что-то материнское. А кто виноват? Дашка могла родить еще пару лет назад, да все мои бесконечные командировки…
А что до мамы, - продолжаю я наш неслышимый диалог, - то еще вопрос, каковы мы с тобой сами будем в старости. Сутулая спина, потухший взгляд, нечесаные, сальные космы? И никаких интересов, кроме того единственного, на который способен желудок с зубами (да хорошо еще ежели со своими). Будешь встречать меня с одной лишь плотоядной мыслишкой: чего там вкусненького притащил наш добычливый Пусик-Папусик..…
Я и сам хорош: уже ленюсь бриться по выходным, и еще, бывает, являюсь домой с этой противной, пардон, пивной отрыжкой.
И насчет интересов…Ну подумаешь, не прочел за год ни одной книжки. А сама-то? А то, что созерцаю до четырех утра свои визжащие машинки, так это же "Формула-1"! Хотя, согласен, не было бы эфира из Италии - нежился бы в ванной под орущий на всю квартиру "Раммштайн". Только не придумывай, что мешал тебе баиньки! Кого же я тогда обнаружил на кухне давящейся в потемках сверхлимитным сухариком?
"Дашунь, ну все. Будь тут поласковее к Барсику, ладно? Знаю, не всем по душе балдеющая кошачья физиономия на твоей подушке. Но значит ли это, что несчастный мурлыка должен в вечном стрессе проводить лучшие годы под диваном? А что какает на газету - это ведь тебе не собака. Но сегодня, клянусь, куплю ему, наконец, человеческий лоточек.
Помню, обещал еще плитку склеить в ванной… Пока не успеваю, родная. Сама знаешь, какое у "Спартака" сейчас положение в турнирной таблице, голова только этим и забита. И все забываю, что ты привыкла босиком…Но вот займу сейчас у Барсика стопку газет и положу пока на это место, чтоб ты не порезалась…"
…В момент, когда за Пусиком хлопает дверь, Дашка на мгновение приподнимает голову от подушки, но, вспомнив про ненавистную диету, смекает, что просыпаться сегодня вообще нет смысла. И у нее это почти получится. Ей долго будут сниться берег моря, пустынный пляж и вислоухий игривый спаниель, уголек с подпалами, нарезающий перед нею круги на песке. Потом она все же проснется и на этот раз вспомнит, что вечером придет Дениска, ее парикмахер, а Пусик, конечно, забыл, что к денискиному приходу должен скоренько вычесать ей из шерсти колтуны. Вот теперь будет стыдоба…
Она спрыгивает с постели и, с наслаждением, до хруста в косточках прогнувшись, лениво отправляется на поиски кота, на ком только и остается отвести душу…
Владимир ЖУКОВ
|
