№ 357

НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА
НЕЗАВИСИМЫХ МНЕНИЙ

В НОМЕРЕ:

Содержание
Откровения магнатов:
Майкл Блумберг
Русская эмиграция:
первая волна
Отмененный праздник Александра Зиновьева
Американская медицина:
плюсы и минусы

РУБРИКИ:

Международная панорама
Новости "города большого яблока"
Эксклюзив.
Только в
"Русской Америке"
Криминальная Америка
Личности
Президенты США
Страничка путешественника
Литературная страничка
Время муз
Женский уголок

ИНФОРМАЦИЯ:

АРХИВ
РЕДАКЦИЯ
РЕДКОЛЛЕГИЯ
НАШИ АВТОРЫ
ПРАЙС
КОНТАКТ

ЭКСКЛЮЗИВ. ТОЛЬКО В "РУССКОЙ АМЕРИКЕ"

ОТМЕНЕННЫЙ ПРАЗДНИК АЛЕКСАНДРА ЗИНОВЬЕВА.

Александр Александрович ЗИНОВЬЕВ - всемирно известный философ, логик и социолог - после публикации в 1976 году на Западе своего романа «Зияющие высоты» стал в одночасье и знаменитым на весь мир писателем. Правда, за эту публикацию его выдворили из СССР и лишили советского гражданства.

Годы жизни на Западе, новые книги упрочили его славу ученого и писателя: он - лауреат престижных литературных премий, почетный член ряда зарубежных академий, почетный гражданин городов Франции и Италии (Авиньон, Оранж, Равенна)...

В 1990 году ему было возвращено гражданство, а в 1999-м Зиновьев вернулся на постоянное жительство в Россию. Ныне он - профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова и руководитель Исследовательского центра А. А. Зиновьева при Московской гуманитарно-социальной академии.

Знаменитый писатель дал эксклюзивное интервью для читателей газеты “Русская Америка”, члену ее редакционной коллегии, доктору исторических наук Лоле Звонаревой.


«Соедините Щедрина, Бердяева и Высоцкого и вы, возможно, получите известное представление о Зиновьеве», - считает один из старинных знакомых писателя Евгений Амбарцумов. Философ, логик, поэт и художник Александр Зиновьев без особого оптимизма оценивает ближайшее будущее России и ее демократии: «Из обломков сарая можно построить только сарай… Сомневаюсь, чтобы русские люди согласились терпеть дефекты западного образа жизни ради его достоинств». И все же, может быть, кому-то из наших современников состояться творчески поможет позиция этого, по выражению его друзей, «гениального юродивого советской философии и литературы» - создавать из себя самого самостоятельное независимое государство…

В Варшаве в Российском центре науки и культуры состоялся творческий вечер Александра Зиновьева. Во время беседы с писателем я постоянно вспоминала его страстный призыв, не услышанный и поныне: «Поймите же, в конце концов каждый раздавленный талант в твоем соседе есть отмененный праздник в твоей собственной жизни. Поймите же, в конце концов для гибели целого направления культуры достаточно бывает гибели нескольких ее носителей. А чтобы не родилось новое направление в культуре, бывает достаточно погубить одного единственного человека».

Спустя двенадцать лет мы встретились с писателем в мастерской известной московской художницы Натальи Баженовой. В то зимнее рождественское утро она работала над портретом Зиновьева для цикла работ «Выдающиеся деятели современной культуры в лицах». Портреты американского профессора и русского писателя Юрия Дружникова, главного редактора газеты «Русская Америка», прозаика Аркадия Мара, французского слависта Ренэ Герра, варшавского литературоведа Веславы Ольбрых, выдающегося сербского художника Мичи Трнава, поэта Александра Ананичева уже демонстрировались на ее персональных выставках в Варшаве, Париже, сербском городе Валево, подмосковных Химках.

С интересом рассматривая работы современных художников и самой Натальи Баженовой, сложенные вдоль стен накануне большой выставки в Художественном Фонде, Александр Александрович неторопливо отвечал на мои вопросы.

- Роман «Зияющие высоты» для знающего вашу биографию читателя таит в себе немало исповедальных строк. Сегодня многие справочники, посвященные биографиям знаменитых людей, публикуют вашу биографию. Например, «Кто есть кто»…

- Я родился 29 октября 1922 года в селе Пахтино Чухломского района Костромской области. В многодетной семье был шестым ребенком. До одиннадцати лет жил с матерью и родными в Пахтине. Се-льский учитель, заметив у меня равно проявившиеся математические и литературные способности, посоветовал поехать в Москву учиться. В столице тогда жил мой отец, работавший маляром, и я поселился у него. Перебравшись в столицу одиннадцатилетним, в Москве я окончил среднюю школу и поступил на философский факультет МГУ. Я начал сознательную жизнь еще мальчишкой, когда мне было только шестнадцать лет, и я ставил перед собой задачу низведения самого большого кумира той поры – И.В.Сталина. Я был тогда антисталинистом и членом террористической группы, которая намеревалась убить Сталина, но не потому, что Сталин был дурак, нет, это был великий человек, наверное, наивеличайший деятель ХХ века не только в России, но и во всем мире. И именно поэтому я против него тогда и бунтовал. Из университета меня в 1939 году исключили за критику Сталина и его системы. Я вынужден был скрываться – меня арестовали, но мне удалось бежать. Был объявлен всесоюзный розыск. Я странствовал по стране вроде нынешнего бомжа. Таких молодых людей, не имевших документов, тогда было немало. Однажды мы попали в облаву, когда на одной из станций разгружали товарняк. Нас отвели в милицию. А шел уже 1940 год, страна полным ходом готовилась к войне. Поскольку документов ни у кого не имелось, нам предложили выбор между тюрьмой и службой в армии. Я выбрал армию.

- Во время войны вы быстро оказались в действующей армии…

- Войну встретил на Украине, на границе. В июле 1941 года попал в окружение, из которого сумел выбраться. Был танкистом, летчиком-истребителем. Летал еще на допотопных самолетах И-15 и И-16. Еще на фронте стал сочинять стихи, которые распространялись как фольклор. Дошел до Берлина. Награждался медалями и орденами, которые в связи с условиями тех лет были так или иначе утеряны.

- А когда вы начали писать прозу?

- После демобилизации написал «Повесть о предательстве», которую показал Константину Симонову и еще одному писателю. Симонов посоветовал рукопись уничтожить и у коллеги срочно другой экземпляр забрать. Я последовал совету незамедлительно. Сразу ринулся домой к этому своему знакомому и быстро забрал рукопись со стола, несмотря на его протесты. Я успел ее уничтожить - арестовывать меня и обыскивать с Лубянки пришли на следующее утро. Видимо, он все же успел кое-что прочитать и сразу же донес. После этого в моем литературном творчестве возникла тридцатилетняя пауза. Впоследствии я восстановил часть повести, и она вошла в мою книгу «Нашей юности полет».

- А как появилось название «Зияющие высоты», романа, который западная пресса называет «первой книгой ХХ1 столетия»?

- Я придумал его еще, в 1946 году. После ликвидации повести я решил оставить заголовок «про запас», для чего-то более серьезного, чем повесть. Я писал «Зияющие высоты» кусками, фрагментами, добиваясь, чтобы каждый из них был законченный и воспринимался как совершенно самостоятельный, самоценный. В этом оригинальность композиции этой книги – она составлена из совершенно самостоятельных частей. И когда из этих фрагментов сложилась большая вещь, вспомнилось давно придуманное название. Я и не собирался заниматься литературой профессиональной. Но после публикации в 1976 году в Лозанне романа «Зияющие высоты» неожиданно для себя приобрел мировую известность.

- Мне кажется, что в последнее время вы иначе оцениваете роль Иосифа Сталина в истории нашей страны.

- Я вовсе не отрицаю те негативные явления сталинского периода, которые стали предметом разоблачений. Но главной в те годы стала, несмотря ни на что, огромная позитивная роль Сталина и партии. Без них мы не поднялись бы из разрухи, не создали бы население страны образованным, не одержали бы победы в войне, не стали бы второй сверхдержавой планеты.

- После войны вы вновь вернулись на философский факультет МГУ?

- Да, а после его окончания защитил кандидатскую и докторскую диссертации, вскоре стал профессором. Заведовал кафедрой логики в университете, работал научным сотрудником в институте философии, был членом редколлегии журнала «Вопросы философии», написал немало книг по логике и методологии науки. Выдвигался в члены-корреспонденты Академии наук СССР и на Государственную премию СССР.

- Вы написали больше двадцати книг, в России изданы ваши статьи по логике, двухтомник «Зияющие высоты», «Мой дом – моя чужбина» и «Гомо советикус». Но о такой, например, книге, как «Кризис коммунизма», тридцать тысяч экземпляров которой были распроданы в Германии за несколько дней, самый эрудированный читатель-юноша знает лишь понаслышке. Для кого вы вообще пишете, для какого читателя?

- Оказавшись в Мюнхене в 1978 году, после того как за издание на Западе «Зияющих высот» я был лишен работы, ученых степеней и даже боевых наград и выслан с требованием в течение пяти дней покинуть страну с семьей и вскоре лишен гражданства, мне короткое время пришлось преподавать в Мюнхенском университете. Затем вынужден был выполнять заказы. Я никогда «не мечтал» о западных свободах. И без них я говорил и писал, что хотел, и никогда не кривил душой, не приспосабливался. И о западном материальном благополучии никогда не мечтал. Тем, что имел, я был удовлетворен сверх меры. И мой конфликт с советским обществом был иного характера: социальная среда выбросила меня из себя как нечто такое, что выходило за рамки социально допускаемого. Теперь мне заказывают книгу, заключают контракт, выплачивают аванс, только тогда я начинаю работу. Так, в социологическом эссе «Запад. Феномен западнизма», объемом в пятьсот страниц, я попытался ответить на вопрос, что такое современный Запад. Эту книгу впоследствии по-русски выпустило московское издательство «Центрполиграф» в 1995 году. Пишу по-русски. Десятки моих книг изданы на разных языках. Некоторые до сих пор еще не выходили на русском.

- Какие из них вы бы издали в первую очередь?

- Наверное, «Желтый дом». Я дописывал ее на Западе. Эта книга была издана в Лозанне в 1980 году. И если «Зияющие высоты» - это открытие, то все следующие – развитие заключенных в ней идей. Исследователи считают, что «Желтый дом» - лучшее мое произведение.

- Сейчас у нас переписываются старые учебники, пересматривается эстетическая ценность всей послеоктябрьской русской литературы. Что вы думаете об этом?

- Во-первых, я презираю тех, кто сегодня наживается на критике безопасного для них литературного прошлого. Как говорится, мертвого льва может лягнуть даже осел. Вообще же высоко ценю советскую литературу – и послереволюционной, и довоенной поры. Думаю, что не имеют себе равных поэзия – Маяковский, Есенин, Сельвинский, Асеев, Багрицкий и многие другие.. Для нас, тех, кто формировался в довоенные годы, их стихи звучали особо. Ну, скажем, поэма Безыменского «Трагедийная ночь» меня в свое время потрясла, но перечитывать ее сейчас не рискую. Волновали меня тогда стихи Светлова, Симонова. Из прозаиков – Олеша, Ильф и Петров, Эренбург, Федин. Сейчас их ругают, но ведь это очень сильная проза. Моя дочь выросла на Западе, но она дважды читала «Как закалялась сталь» и плакала… Затем появились Белова, Распутин, Битов. Все это – большая литература. По-своему дороги мне «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева, Галич, Окуджава, Высоцкий… А вообще-то трудно в литературе «классифицировать» то, что тебе нравится.

- Справедливы ли упреки в чрезмерной идеологизации советской литературы? В этом ведь, кстати, легко упрекнуть и вашу трагикомическую эпопею «Зияющие высоты».

- Если говорить об идеологизации, то западной литературе это свойственно куда больше, чем нашей. Себя же я всегда ощущал человеком, существующим по принципу: «я – суверенное государство», и со школьных лет руководствуюсь конституцией собственного сочинения. Не скрою: главный объект «изучения» в моих книгах – коммунизм во всех его проявлениях. В московских кругах я был известен и как сочинитель антимарксистских анекдотов. Но я излагаю в художественной форме свои социологические идеи, прибегая в одном и том же произведении и к прозе, и к стихам, и к сатирическому памфлету, и к элементам фантастики, и к трагедии. Считаю свои книги социологическими романами. Сатира же провоцируется свойствами объекта, о котором я пишу, - общества, которое я не критикую.

- Каково ваше мнение о современной литературе – западной и нашей?

- Общий творческий коэффициент литературы на Западе ниже нашей. Но хорошие произведения часто остаются незамеченными. Запад имеет свои методы наказания «строптивых». Такие, скажем, писатели, как братья Стругацкие, Паустовский, Каверин, вполне выдерживают сравнение с лучшими писателями Европы. И нынешние писатели-эмигранты да и диссиденты свои лучшие книги написали в Москве, во многом они и сегодня остаются советскими писателями. Высоко ценю Владимира Максимова, его первую книгу «Мы обживаем землю» и, конечно, «Семь дней творенья». «Карантин» я читал еще в неопубликованном виде. Затем – Владимов и Горинштейн. Эдуард Лимонов, с литературной точки зрения, бесспорно талантливый человек. Из поэтов я отдаю предпочтение Науму Коржавину. Лично очень ему симпатизирую. Помню, как он появился в Москве после заключения: в дверях мы ставили охрану, чтобы никто из посторонних не подслушивал наши разговоры и его новые стихи, которые тогда производили очень сильное впечатление.

- В 1999 году вы вернулись из эмиграции на Родину. Что произошло в вашей жизни за эти годы?

- Уже свое семидесятипятилетие я праздновал не в Мюнхене, а в Москве и Костроме. Был избран академиком академий социальных наук и российской словесности. Депрессия, которая долгие годы мучила меня в эмиграции, прошла в одночасье – чуть ли не в Шереметьеве, как только сошел на русскую землю с трапа самолета, возвратившись на, Родину.

- В течение многих лет вы выступаете не только как писатель, но и как художник. Я видела ваши работы в вашей московской квартире в здании университета. А у москвичей была возможность познакомиться с вашей живописью?

- Я не художник, я – рисующий писатель. С давних лет я рисовал карикатуры, карикатурные портреты знакомых. С 29 октября по 6 ноября 2000 года в Центральном доме журналиста в Москве проходила выставка живописи и графики семьи Зиновьевых, которая так и называлась «Александр Зиновьев, Полина и Ксения». В Москве на той осенней выставке я показывал свои работы впервые. До этого они имелись только в частных, домашних коллекциях. Но здесь все зависело от личных отношений. Один известный советский философ собрал около 600 моих работ, а после выхода романа «Зияющие высоты», узнав себя в одном из персонажей – образе Мыслителя, обиделся и все мои работы уничтожил. Сто моих рисунков сохранила жена и переправила на Запад. В Европе я стал выставлять эти работы – в Авиньоне, Женеве, Лозанне, Милане, Мюнхене, Оранже и Париже. В одном из французских ресторанов мне постоянно подкладывали бумагу, и я рисовал, оставляя работу владельцам. Вскоре они оформили один из залов моими рисунками и знакомые стали шутить, приглашая друг друга в этот зал пообедать: «Сходим к Зиновьеву». В Женеве продали на одной из выставок 28 моих работ. Но владельцы галереи внезапно объявили себя банкротами и ничего мне как автору не заплатили. Не так давно я сделал серию работ «В эмиграцию». У меня было всего три краски - черная, белая, бардовая, делал на картонке, использовал мотив с бегущими лошадьми. Я помнил о колорите стены и нашей новой квартиры в целом. Необычность московской выставки заключалась в том, что на ней я выступал в союзе со своими дочерьми – Полиной и Ксенией. Было представлено около 60 работ.

- А кого из современных художников вы цените больше других?

- Долгое время я дружил с Эрнстом Неизвестным, Вадимом Космачевым. Сейчас ценю неоэкспрессионистскую живопись Максима Кантора, я дружил еще с его отцом, Карлом Кантором, моим ровесником. Он сейчас увлекается портретами, немного напоминающими по манере работы Пабло Пикассо. Узнать портретируемого почти невозможно. И все же портрет Папы Римского его работы Ватикан приобрел. Но известно, что умерший папа уважал авангард и говорил, что один из его любимых крестов – это крест работы Эрнста Неизвестного. Люблю живопись Оскара Рабина. Хорошо отношусь к творчеству Михаила Шемякина. Из костромских художников мне нравится Люба Белых и ее отец, академик живописи.

- Европейские ученые высоко оценили ваши работы, за двадцать лет чтения лекций в университетах США, Европы, Латинской Америки вы получили немало самых высоких наград, титулов и премий.

- Бесконечные разъезды с лекциями по всему миру никогда не приносили мне ни особого удовольствия, не удовлетворения. Я думал, почему я должен носиться по всему миру в поисках заработка. Неужели нельзя было в родной стране делать за те же деньги нужное для науки и образования свое профессиональное дело. - И все же на Западе ваши книги и лекции оценили очень высоко. Профессор Ягеллонского университета в Кракове, ныне руководитель Института русоведения Люциан Суханек написал о вас научную монографию. Варшавские студенты назвали ваш роман «Зияющие высоты» одним из десяти лучших русских романов ХХ века, под эгидой Государст-венного Научно-исследовательского института семьи и воспитания вышел сбо-рник «Десять лучших русских романов ХХ века», где Люциан Суханек представил глубокую статью о вашей книге. А как складывались ваши отношения с Академией наук?

- Я не являюсь членом Российской академии наук. Мой роман «Зияющие высоты» переведен на двадцать пять языков. Я избран в академии наук Франции и Италии. Во Франции получил премию социолога и писателя Алексиса Теквиля. В Италии был удостоен международной литературной премии «Тевере». По инициативе директора Института философии РАН академика Гусейнова, была организована к моему восьмидесятилетию конференция и выпущен солидный сборник статей под заглавием «Феномен Александра Зиновьева».

- Две ваши старшие дочери стали интересными художницами. Расскажите о своей младшей – пятнадцатилетней Ксении. Она занимается музыкой?

- Не только. Она родилась в 1990 году в Мюнхене. Уже в раннем детстве мы с женой Ольгой обратили внимание на ее оригинальное восприятие мира и всесторонне поддерживали и развивали его. Она пишет стихи по-русски и по-немецки. Рисует, растворяется в необъятном мире музыки. В пять с половиной лет мы определили Ксению в класс фортепиано Нелли Рудольфовны Албрехт, возглавлявшей в сове время музыкальную школу имени Шостаковича в Москве и преподававшей в Институте имени Гнесиных. Под ее руководством Ксения выступала в концертах в самых престижных залах Мюнхена – Геркулес-зале в резиденции Баварских королей, в Толстовском фонде, в Моцарт-зале, а также по всей Баварии.

- Ксения участвует в музыкальных конкурсах?

- Да, она принимала участие в Конкурсе фортепьянной игры имени Карла Ланга в Мюнхене, где в 1997 и 1998 годах завоевывала вторую премию. В общегерманских и региональных конкурсах «Юность музицирует» завоевала в 1998 году соответственно первую премию и премию гран-при. В начале 1999 года Ксения принимала участие в фестивале Белы Бартока и в последующем за ним турне Мюнхенской филармонии по городам Германии. В январе 1999 года она была приглашена в специальную программу, посвященную классической музыке Михаила Шанце – звезды немецкого телевидения. В общей сложности Ксения завоевала более десяти первых премий на международных конкурсах.

- А как складывалась ее музыкальная судьба после вашего возвращения на Родину?

- С октября 1999 года Ксения занималась в классе специального фортепьяно академического училища при Консерватории имени Чайковского. В мае 2000 года она завоевала абсолютную премию на Международном конкурсе Пьетра Лигуре в Италии и стипендию Джиминиани «за особые творческие заслуги». В 2000 году в большом проекте «Преподаватель и его ученики» сделала свою первую профессиональную запись, произведенную в студии звукозаписи «Мелодия» на любимом рояле легендарного Святослава Рихтера. Сейчас она учится в музыкальном колледже при Московской государственной консерватории.

- Ваша средняя дочь, тридцатипятилетняяПолина Александровна Зиновьева оформила обложки к некоторым Вашим книгам.

- Еще в Европе она принимала участие в моих выставках в Париже и Авиньоне. А в восемнадцать лет удостоилась собственной выставки в Милане, сразу принесшей ей известность. В 1996 году в Париже прошла ее первая персональная выставка, на которой были распроданы все картины. Полина несколько лет работала художником сцены в Аугсбурге и Мюнхене, это вдохновило ее на создание новой серии «Видеть музыку» - таких работ, как «Кармина Бурана», «Кольцо Нибелунгов».

- В одном из интервью Полина Александровна призналась, что «рано обнаружила тайну акварели, не переставая при этом ценить сочность гуаши и клоунскую яркость фломастеров»…

- В СССР, перед высылкой из страны, нас с женой хотели лишить родительских прав. Поступая в школу, наша шестилетняя дочь не знала, кто такой Ленин. И на вопрос пожилой учительницы, ответила: «Никакого дедушки Ленина у меня нет», чем вызвала ее возмущение и гнев на несоветски ориентированных родителей. Еще школьницей, Полина никогда не показывала незаконченных работ, тщательно охраняя свою творческую индивидуальность. Не признавала в области живописи и графики никаких авторитетов и образцов для подражания, сама же оставалась при этом постоянно дейст-вующим вулканом. Музе и концерты быстро стали ее настоящим домом в эмиграции. Она уходила из Старой Пинакотеки, чтобы вернуться в Дом современной живописи или в Музей Кандинского.Мчалась с уроков ри-сования, чтобы поспеть на концерт в резиденцию или в Оперу.

- А ваша супруга, Ольга Мироновна, по профессии публицист?

- Вскоре после того, как 1-го октября 1965 года мы познакомились с Ольгой, довольно скоро она стала работать вместе со мной как помощник, ассистент, секретарь, защитник. Печатала и редактировала все мои научные работы, а потом, с 1974 года всячески поддерживала и помогала мне и в литературном творчестве, собирала и бережно хранила мои рисунки. Сегодня вы видите их выставленными на стенах нашей университетской квартиры и это целиком ее заслуга. Высланная из СССР вместе со мной и дочерью Полиной, она преподавала в Университете Мериленда, работала в исследовательском отделе радио «Свобода», закончила «Гете-Институт, а затем – Академию высшего менеджмента, входила в комиссию по закрытию радиостанции «Свобода», выступала по радио и телевидению Италии, Германии, Франции, Англии, Австрии, публиковала статьи в газетах Франции, Германии, Италии и Чили.

… Вглядываясь в лица поляков и россиян, пришедший в Российский Центр Науки и Культуры на встречу с Александром Зиновьевым, организованную координатором культурных программ обаятельной и деятельной Татьяной Хохловой, я думала, что именно этим людям (ведь в польской прессе середины 1970-х годов Зиновьев дебютировал как писатель) посвящен один из лирических монологов в защиту интеллигенции, введенный автором в текст «Зияющих высот», будто по контрасту с сатирическими обличениями в Духе Свифта: «Интеллигенция – самая трудно выращиваемая ткань общества. Ее легче всего разрушить. Ее невероятно трудно восстанавливать. Она нуждается в постоянной защите. Чтобы ее уничтожить, на нее даже не надо нападать. Достаточно ее не охранять. И общество само ее уничтожит».

Интервью брала: Лола ЗВОНАРЕВА

наверх
вернуться к содержанию номера

РЕКЛАМА:

ПАРТНЕРЫ:

ПАРТНЕРЫ

Copyright © 2005 Russian America, New York