"Большую часть своей жизни я провел на службе правительству Соединенных Штатов. Сначала в армии во время II мировой войны, затем 25 лет в качестве офицера Центрального Разведывательного Управления.
Мое решение идти в жизни по этому пути было отчасти случайным, игрой случая и судьбы; также мной руководило глубокое желание служить моей приемной родине и "делать что-то" для борьбы с опасностями международного коммунизма. Некоторые могут предположить, что мое необычное происхождение - князь Грузии и родственные узы с Романовыми - могли повлиять на выбор карьеры. Возможно, так оно и было. Вероятно, те несколько ударов, которые мне удалось нанести по коммунизму, были попыткой отплатить за то, что было сделано с моей семьей… и народом России. Возможно - но читатель может судить об этом сам.
Кто я? Князь Дэвид ЧАВЧАВАДЗЕ. Чавчавадзе грузинское имя, которое впервые вошло в обращение около 1500 года наряду с другими ранее использовавшимися именами. Со стороны моей матери русской княгини Нины я происхожу от императора Николая I и Екатерины Великой, короля Англии Георга II, короля Дании Кристиана IX и короля Греции Георга I. Со стороны моего отца - князя Павла - я являюсь прямым потомком последнего короля Грузии Георга XII."
В Виржинии в 1950 не было здания ЦРУ. Управление ЦРУ все еще располагалось в зданиях, которые во время войны занимало Бюро стратегических служб (БСС). От БСС остался немногочисленный кадровый состав, но после того как в 1947 году было основано ЦРУ, многие старые военные лошадки из БСС присоединились к ЦРУ. На самом деле они еще не были старыми. Я обнаружил, что большинству руководителей отделений, отделов и высших структур было от тридцати до сорока, как правило, они были в прошлом майорами или подполковниками БСС, многие из них были выпускниками "Ivy League".
Оперативные подразделения ЦРУ, позже названные секретными службами, размещались во временных деревянных зданиях времен Второй мировой войны рядом с зеркальной гладью водоема недалеко от памятника Линкольну. На зданиях не было надписей, обозначения были только в виде букв алфавита. Я, волнуясь, прибыл в одно из этих временных зданий. Жалкие снаружи временные здания были такими же и изнутри. В них не было предусмотрено системы кондиционирования, зато я встретил там много знакомых по Ричи, Берлину и даже по Аляске. Круг людей, связанных общими интересами во время Второй мировой войны, опять собирался вместе. Энтузиазм и сила духа делали вполне допустимыми жару и влажный воздух.
Сначала не было ни координирования, ни обучения. Мне дали прочитать секретные документы. Это привело меня в замешательство. Каким образом я мог благоразумно обсуждать насущные международные проблемы за пределом Управления и безошибочно помнить о том, что я видел на работе в ЦРУ, а что просто прочитал в прессе? Через пару недель мой мозг разделился на несколько частей, и эта проблема перестала существовать. Всегда оставался сильный соблазн поделиться с собеседниками пикантными новостями, или намекнуть, что я знаю что-то, о чем они и не догадываются. Но это было бы нарушением Великого Табу - непростительным грехом. Табу было наложено на все, что я узнавал в ЦРУ, а не только на секретные документы, даже на имена коллег, расположение зданий или, в случае с такими сотрудниками как я, на то, что я работал в ЦРУ. Худшим, что ты мог сказать в Вашингтоне, было утверждение, что "работаешь на правительство". Это всегда имело сильный резонанс.
"Я участвую в проведении исследований для армии".
"Я знаю еще шестерых парней, которые занимаются тем же" - ответил один шестнадцатилетний подросток на вечеринке - "но на самом деле все они работают в ЦРУ".
Хуже всего, что такое прикрытие все считали глупым. Они не понимали, что мы отправляемся за океан под хорошим прикрытием, которое можно было разрушить еще до нашего отъезда, но это подвергло бы наши жизни опасности.
"Почему Вы не признаетесь в том, где работаете, как делает это тот-то и тот-то?"
Как объяснить, что тот-то и тот-то был "несекретным аналитиком", который останется в Вашингтоне?
Американцы всегда спрашивают, чем Вы занимаетесь. Великое Табу оставило на мне свою печать. Я никогда не спрашиваю, кем работают другие, потому что не хочу, чтобы об этом спросили меня., даже не смотря на то, что теперь могу открыто заявить, что я вышедший на пенсию офицер ЦРУ.
В те ранние дни во временных зданиях, я услышал однажды, как Великое Табу было нарушено. Группа посетителей - мальчиков скаутов стояла снаружи у двери здания "К", вежливо интересуясь у выходящих служащих, что это было за здание. Люди проскальзывали мимо молча, до тех пор пока один мужчина, более самоуверенный и может быть более умный, сказал мальчикам: "Это супер секретное шпионское управление правительства США".
"Ой, бросьте!" - такой была реакция мальчиков, смотревших на обветшалое временное здание. Для них было очевидным, что их надули, и они печально побрели прочь.
Скрытность моя вторая натура. У меня нет никаких соблазнов что-либо открыть, кроме того, во многих случаях я знаю лучше, чем многие должностные лица сегодня, что необходимо держать в секрете, даже если прошло более тридцати лет. Ни каких покойников, ни каких преступлений. Только связи, которые могут причинить кому-то боль или повредить борьбе с советской стороной.
В ноябре меня послали на курс обучения, он проходил напротив Индепенденс авеню. Тогда у инструкторов было лишь немногим больше опыта, чем у проходящих подготовку, а их опыт военного времени в большинстве случаев был неприменим.
У нас были практические упражнения по налаживанию тайной встречи между двумя людьми, не знающими друг друга с помощью знаков опознавания. Проходящие обучение придумывали их и затем внедряли для использования в классе. Первые инструкции, которые я получил, показались несколько нескладными, но я их запомнил и отправился их разыгрывать. Я прибыл в холл отеля "Аннаполис" ровно в 10:00 утра, неся копию "Ридерс Дайджест" в левой руке и "Лайф" в правой. Я стоял в холле и перекладывал журналы из руки в руку, затем я подошел к телефонной будке и сделал вид, что звоню. После этого я купил табак "Эджворс" в табачном ларьке.
В это время нервный субъект подошел ко мне и спросил: "Как пройти к памятнику Вашингтону?"
"Пройдемте к парадной двери, и я Вам покажу" - ответил я.
"Как насчет чашки кофе?" - предложил агент Х.
"Хорошо, в отеле есть кафетерий" - ответил я резко, согласно сценарию.
Мы возвратились обратно мимо озадаченного торговца табачными изделиями и сели за столик. Как будто этих знаков было недостаточно, были еще другие опознавательные знаки. Я должен был передать агенту Х сообщение, спрятанное в пачке не просто сигарет, а сигарет определенного экзотического сорта. Я забыл сейчас название той марки, но что-то вроде "Египетской королевы" вполне подойдет. По пути на эту встречу я искренне безрезультатно пытался купить "Египетскую королеву" по крайней мере в шести аптеках. Аптекари просто смотрели на меня так, как будто я только что прилетел из Провинстауна. Поэтому я купил вторую по экзотичности марку сигарет, которая была в наличии, и подтолкнул эту пачку к агенту Х, пока мы пили с ним кофе.
Его глаза расширились от ужаса.
" "Египетская королева" моя любимая марка сигарет" - убедительно объяснил я - "но сегодня я их нигде не смог найти".
Он посмотрел на переданную мной недостаточно экзотичную пачку сигарет так, как будто она должна была взорваться. "Возьмите ее, ради Бога" - взорвался я.
Он не дотронулся до нее. Он был ужасно расстроен. "Боже мой, я все провалил!" - простонал он.
Инструктор сказал, что он был прав, отказавшись. Годы спустя, когда я проводил экскурсию, как инструктор по подготовке, то приводил эту историю как ужасный пример слишком сложных инструкций по контакту и отсутствию здравого смысла со стороны агента Х, а также и со стороны инструктора, который оценил ситуацию в пользу агента Х. Здравый смысл - 90% успеха в этой игре.
Инструкции по встречам в реальной жизни, вероятно, должны быть очень простыми: минимальное количество сигналов опознавания, возможно, описание одежды, в которой будут во время встречи, и не сложная, но и не слишком ординарная фраза и ответ на нее. Это почти всегда хорошо срабатывает. Один лишь раз это не сработало.
Я должен был встретиться с молодым восточным молодым человеком в холле "Хилтона" в одном из городов Европы в полдень. Он должен был нести экземпляр "Пари Матч". В тот полдень холл "Хилтона" был переполнен молодыми людьми восточной наружности, так как только что прибыл автобус с японскими туристами. Все ли они читали "Пари Матч"? Нет, никто из них его не читал, включая и того молодого человека, с которым я должен был встретиться - он забыл об этой незначительной детали!
Огромное количество казалось бы тривиальной информации практически обо всем необходимо знать офицеру, занимающемуся подготовкой задания. Мой коллега, находившийся в другой части земного шара, и писавший те инструкции, должен был знать, что Европа наводнена японскими туристами, и что "Пари матч" - одни из наиболее популярных журналов с цветными фотографиями в говорящей на французском языке части мира. Он также предположил, что достаточно было просто дать инструкции агенту, и тот их выполнит. Для этого не так давно и, вероятно, еще не полностью завербованного агента мелкие детали тайной встречи, возможно, показались утомительными, нелепыми и глупыми. Какое-то обучение необходимо. Офицеры, участвующие в операциях должны быть и психологами и преподавателями.
Даже во время моего обучения в 1950, было очевидным, насколько реальная разведка отличается от всех кино- и телевизионных версий - куча ошибок, полное смешение и путаница между офицером и агентом, обычно иностранцем, имеющим доступ к цели, и настоящим шпионом - ни в коей мере не напоминают реальность. В фильмах герой получает приказы из секретного штаба и затем, свободно говоря по-арабски, переплывает Суэцкий канал в бурнусе и убегает с секретом или другой достигнутой целью после волнующей погони, израсходовав большое количество взрывающихся боеприпасов.
На самом деле так не происходит. Моя мать, из-за этих неправильных представлений, продолжала меня предупреждать, что насколько бы хорошо я ни говорил по-русски, я не смогу долго выдавать себя за советского гражданина. Она боялась, что меня высадят с помощью парашюта в СССР, или произойдет что-то вроде этого. Ей не надо было волноваться. Никому в управлении не пришло бы в голову так меня использовать.
Некоторые организации, например ФБР, называют своих штатных сотрудников "агентами", но я пользуюсь терминологией ЦРУ. Агент - не штатный сотрудник или должностное лицо, а человек, согласившийся выполнить для Управления какое-либо секретное задание, и чьим единственным средством связи с Управлением является офицер, с которым он встречается, но только не в служебных помещениях, или общается.
Для вех разведывательных служб контакт - крайне тонкий момент. Это единственная связь агента с правительством, на которое он тайно работает, и именно во время таких встреч данную связь легче всего установить. Если ее установят, агент заплатит за нее свою цену. Офицер может быть при этом вообще не затронут, или у него могут появиться куда меньшие неприятности, например, ему придется оставить пост раньше, чем он ожидал. Агент - вот настоящий герой в этом бизнесе. Именно его могут застрелить, или в некоторых странах, его карьера и личная жизнь могут быть полностью разрушены из-за того, что он работал на нас. Раскрыть имена агентов, как это сделал Филипп Аджи, намного хуже, чем назвать имена штатных сотрудников, большинство из которых все равно рано уходят в тень, если ведут себя активно.
Осенью 1950, когда я играл в эти игры во время обучения, китайские коммунисты вступили в корейскую войну, и им удалось потеснить победоносные силы МакАртура назад до опорного пункта в Пусане, без какого-либо открытого участия СССР. Мои опасения за будущее страны были куда значительнее, чем те, что я испытывал после Пирл-Харбора. То, чем занимались мы, было так же важно, как и напряженная война в Корее. Было важным ходить по острию лезвия или, как кто-то недавно заявил, участвовать в лотерее холодной войны!
Основная опасность при встрече офицера-резидента и агента заключается в возможной слежке за ними со стороны вражеских сил, или со стороны силы, не являющейся вражеской, но все же таящей в себе угрозу, например со стороны секретной службы дружественной страны, в которой они оказались. Сотни прохожих или владельцы ресторанов не являются проблемой, но очень щепетильная встреча должна проходить в безопасном доме или квартире.
Безопасный дом - это очень нудная работа. Он должен располагаться в подходящем месте, должен быть тайно снят, необходимо завербовать сторожей, которые бы в нем проживали. Если в доме никто не живет, необходимо нанять служанку. Все это таит в себе опасность. Все живут в страхе, что в таком доме установлены жучки, но если никто в этом доме не вычищает все, то не жучки, а (простите меня!) постельные клопы или другие насекомые на шести лапках поселяются в доме. Однажды в Германии, когда я открывал дверь используемой нами квартиры, открылась соседняя дверь и женщина сказала на очень сносном английском: "Вы ребята, должны чаще пользоваться этой квартирой. А то почта скапливается!"
Безусловно, почтовый ящик был переполнен рекламой и счетами, накопившимися за две недели. Тот, кто отвечал за то чтобы заходить и забирать почту был в отпуске и не побеспокоился перепоручить эту работу на время отдыха другому.
Подходящие дома - это те, в которых на самом деле проживают люди, имеющие легальные занятия, которых специально вербуют для этих целей и в определенное время просят прогуляться, но очевидно, что это еще один уязвимый момент. Дома-явки дороги в содержании, на них затрачивается много времени, тем не менее, они важны. Вам не хватает их там, где Вы не можете их организовать, например, в коммунистических странах, что является одной из причин, почему мы называем эти страны "отвергнутой зоной". Встречи могут проходить в машинах, при этом придется беспокоиться о других важных мелочах. Чье имя всплывет, если кто-то проверит номерные знаки?
Также можно встречаться в гостиничных номерах - временных явках. Для встреч определенного типа они предпочтительнее. Вы держите их столько, сколько Вам нужно, а потом отказываетесь от них. Намного дешевле и меньше хлопот, но возникают другого рода проблемы - формы и паспорта, направляемые в местную полицию, наблюдение в вестибюле гостиницы, входящие в номера горничные.
Я часто проводил встречи в номерах гостиниц, снятых агентами, имевшими веские причины находиться в том месте, но это были номера агента, а у него была своя жизнь. В некоторых частях мира, необходимо приспосабливаться к местным условиям. Однажды я проводил встречу с агентом, который остановился в отдельном домике, прилегающем к отелю. Разговор постоянно прерывался из-за прихода слуг, приносивших виски, бутылки с содовой, и еду. Мне на самом деле пришлось прятаться под кроватью, когда местный шеф полиции нанес никем не ожидавшийся визит вежливости, который к счастью продлился недолго. Так же там был молодой человек, который постоянно появлялся и что-то нашептывал на ухо агенту. Когда я спросил агента, кто это был, агент ответил: "Это мой сводник, приятель. Он только что свел меня с местной красавицей. Она полуфиналистка конкурса "Мисс Мира". Если Вы не против, не приходите завтра раньше десяти?"
Конечно, согласно учебникам, все это было абсолютно неправильно, но у нас не было другого места для встреч, и если бы он вдруг внезапно запретил бы этим толпам людей приходить к нему, это выглядело бы подозрительным и не соответствовало местному укладу жизни. Так как этот агент всегда вращался в среде западных бизнесменов и вел с ними дела, мое присутствие не вызывало ни малейшего удивления. Однако, я не считал нужным встретиться с проявлением любопытства шефа полиции. Меня должны были бы представить шефу полиции, поэтому я предпочел залезть под кровать.
Иногда встречались абсолютно неожиданные эпизоды слежки врагов за нами. Однажды я прибыл в аэропорт на Ближнем Востоке, ожидая, что меня встретит офицер из местного пункта ЦРУ. Все должно было быть просто. Мы знали друг друга. Я увидел, где стоит этот офицер и начал проходить паспортный контроль, но когда я вышел, он внезапно повернул прочь и ушел. Я последовал за ним на значительном расстоянии, пока не увидел, как он входит в мужской туалет. Я уже был готов последовать туда за ним, когда он вышел, всунул мне в руку толстый конверт и потерялся в толпе. Внутри конверта была записка, в которой говорилось, чтобы я взял такси и отправился в посольство. Это меня озадачило. Я мог бы сразу направиться туда, и ему тогда бы не пришлось ехать в аэропорт. Конверт был подозрительно толстым, как будто в нем была большая сумма денег. Так оно и было, там была пачка бумажных купюр, стоивших приблизительно десять долларов, заботливо приложенных для оплаты такси.
Сложность с той не должным образом прошедшей встречей заключалась в том, что за ней наблюдал местный полицейский, который последовал за мной, когда я пошел искать такси. У него на уме был терроризм, контрабанда наркотиков, все то, что сегодня делает аэропорты опасными. За мной числилось заключение в одну из очаровательных тюрем той страны, в которой я пробыл, пока весь вопрос не был улажен. К счастью, он не остановил меня за то, что я взял такси.
Все еще озадаченный и в какой-то степени злой я приехал в посольство. Мой коллега был уже там и объяснил мне, что вся мелодрама была инициирована неожиданным наблюдением со стороны противника. Пока мой самолет подъезжал к терминалу, он установил, что практически каждый известный ему офицер КГБ находился в зале ожидания, возможно, они встречали рейс Аэрофлота. Он их знал по фотографиям и дипломатическим вечеринкам, и они знали его. Поэтому он избежал встречи со мной, чтобы не сыграть роль больной тифом Мэри, заразив меня сразу, как только я прилетел в страну.
Бесконечное число неожиданностей может произойти во время операции. У меня был агент, дородный мужчина средних лет, который выглядел как Сидней Гринстрит, но у него было пожизненно сохранившееся юношеское, я бы сказал подростковое, отношение к жизни. Ему нравилось работать на нас. Ни одно задание не было для него слишком низким. Однажды, когда он выполнял роль наблюдателя, его брюки не выдержали напора его толстого тела и разорвались по шву. Покраснев, он прижался к стене, пытаясь понять, что ему делать. Он относился к очень застенчивым в вопросах одежды людям. У него с собой был блокнот для набросков, которым он мог прикрыться, болтаясь везде, где ему надлежало быть. На одном из этих больших листов бумаги он написал его счастливое число, и умудрился прицепить его себе на спину. Затем он снял брюки и затрусил домой в шортах, почти как марафонец, потому что жил в отдаленном пригороде.
Через несколько лет после работы с энтузиазмом, "Сидней Гринстрит" измотался и поддался искушению. Он стал присваивать наши деньги, довольно скромные суммы. С его наивной находчивостью, у него это какое-то время проходило, но затем его пришлось остановить.
Наибольшей опасностью при тайных встречах является хорошо продуманная слежка со стороны враждебной организации. Она может осуществляться как одиноким болваном на углу улицы, так и многочисленным аппаратом в коммунистических странах, включающим дюжины людей и машин, а также помощь всех сил полиции.
Если на сцене появляются наблюдатели противника, как правило, офицер разведки представляет угрозу для агента, а не наоборот. Если за агентом установлено наблюдение, значит он уже находится под каким-то подозрением, и уже наполовину находиться на крючке. Офицер, особенно если он резидент США, проживающий за рубежом, человек о котором многое может быть известно. Легко установить для начала слежки, где он живет и работает.
Естественно, много времени отводится вопросам слежки в программе подготовки как офицеров, так и агентов. Как выявить, что за тобой ведется наблюдение и не показать, что ты обнаружил хвост. Для этого необходима практика, и ничто в этом случае не заменит улицу. Пункты наблюдения на возвышении необходимы для того, чтобы опознать одни и те же лица, пальто, шляпы и машины, оказывающиеся недалеко от тебя, без того чтобы прибегать к очевидным трюкам, таким как остановка и завязывание шнурков или прогулка вдоль витрин магазинов, позволяющая наблюдать за отражениями. Если ты достаточно много ходишь и тратишь на это время, трудно найти такую группу, ведущую слежку, которую нельзя выявить. Можно оторваться от группы слежения, но так поступают редко.
Однажды агент, которого мы обучали для выполнения задания за границей, встал в очередь с туристами на экскурсию в Белый дом, в эту же очередь на почтительном расстоянии встала вся группа слежения. Так я впервые посетил Белый Дом! После этого агент явно неосторожно перешел, Пенсильвания авеню, направляясь к дому Блэер, где был припаркован лимузин известного африканского главы государства. В какой-то момент мы подумали, что потеряем его из-за блеска оружия секретной службы. Как шеф отделения, мой старый друг по Ричи и Берлину бушевал и кричал, когда мы ему об этом рассказали. "Играете в игры в Белом Доме! Уже и в Доме Блэер! Хотите, чтобы я потерял работу?"
Тем не менее, мы узнали кое-что об агенте. Он был полон энтузиазма, но вел себя слишком по-ковбойски. Его надо было урезонить. Также он был изобретательным. За день до этого он изобрел новую систему изобличения наблюдения. Он стоял рядом со слепым гитаристом, кидая монетки в его банку, делая вид, что ему понравилась музыка, и смотрел во все стороны, пытаясь установить слежку. Изобретательно, но не хорошо. Лицо гитариста выразило радостное удивление, и начала собираться толпа, смотрящая на странного меломана.
За пределами своих собственных территорий, КГБ и другим сателлитным секретным службам достаточно сложно установить тщательную слежку. Для этого требуется много людей и машин. Большинство страхов по этому поводу в Западных странах, согласно моему опыту, были ложными тревогами. Я помню, как однажды в Германии я работал с приехавшим туда техническим экспертом, не являвшимся штатным сотрудником Управления, который остановился в гостинице рядом с центральной железнодорожной станцией. У этого человека не было опыта работы за рубежом, и он был перевозбужден от мысли, что участвует, пускай только второстепенным образом, в шпионской работе. Каждый раз, когда он выходил из гостиницы, ему казалось, что он заметил за собой слежку. Я сильно уставал, бродя с ним вокруг Банхофплатц до тех пор, пока его страхи не улетучивались. Мы ставили людей для проведения контр наблюдений, и обычно это было тратой времени и неоправданным расходом кожаной обуви.
Годы спустя я должен был встретиться с агентом в одном из городов Европы. Меня предупредили, что это был особый случай. Было похоже, что у КГБ были огромные возможности для слежки. Я должен был все делать по правилам.
Встреча была запланирована на 10:00 утра напротив местного представительства "Мерседес Бенц" на маленькой площади недалеко от центра. Предварительно, за день до встречи, в субботу я изучил место. Все магазины были закрыты. На следующий день я появился в 9:45 с глубоко надвинутой шляпой на голове, чтобы усложнить идентификацию по фотографиям. К моему ужасу, я увидел четыре машины, припаркованные снаружи от представительства дилеров, в каждой сидело четверо мужчин. Боже мой, тот разговор о возможной слежке! Я не видел своего агента, но прохаживался таким образом, что он мог увидеть меня издалека. Я молился о том, чтобы он помнил сигнал опасности, который мы сговорились с ним использовать.
Ровно в десять часов все дверцы всех четырех машин распахнулись и все шестнадцать мужчин, выскочив из машин, направились к винному магазину, который был расположен рядом с "Мерседес Бенц"! Он только что открылся. Я заметил, что он был закрыт накануне, но не знал, что у местных жителей была проблема с тем, чтобы пополнить свои алкогольные запасы. Все шестнадцать вышли из магазина нагруженные бутылками и уехали, но мой агент не пришел. Та же самая сцена повторялась еще два дня подряд с незначительными вариациями. Я не могу поклясться, что те болваны, или те пьяницы, были одними и теми же людьми, но магазин, продававший алкогольные напитки, делал прекрасный бизнес. Где же был мой агент? Он не смог встретиться со мной в течение тех трех дней, и у него не было безопасного пути сообщить мне об этом.
С другой стороны в Берлине произошел такой случай: там было так много офицеров разведки, агентов и наемников, что они должны были составлять значительную часть населения. Я имею в виду, что помимо нас там были и другие американские службы, по крайней мере, по две службы от Британии, Франции, Западной Германии, Восточной Германии, СССР, Чехословакии, Польши и одному богу известно каких еще стран. Ни у кого не было проблем по подбору команд для проведения слежения. У советских служб был бесконечный запас кадров из Восточной Германии. Согласно одному британскому фильму того времени, если вы открывали крышку любого смотрового колодца в Берлине, вы слышали, как на цитре играют "Third Man Theme".
Однажды воскресным вечером один из наших офицеров должен был встретиться с агентом, прибывающим из Восточного Берлина через наземную станцию. Он попросил контр наблюдение. Мой коллега и я взяли наших жен и в общей сложности пятеро детей на прогулку по станции. Просто две прогуливающиеся в воскресный вечер семьи.
На станции было всего несколько людей, что делало ведущих слежку более заметными. Они там были! Стояли как охранники у Букингемского дворца, разве что у них отсутствовали меховые кивера и штыки. Очень непрофессиональные действия. Было совершенно очевидно, что операция не могла пройти успешно. Мы подали сигнал офицеру прервать встречу. В те дни мы должны были быть сверх осторожными, потому что силовое похищение было одним из методов, применяемых другими сторонами, и те наружные станции находились под контролем Восточной Германии даже в Западном Берлине.
Конечно, при общении с агентом можно прекратить личные встречи вообще и заменить их различными формами секретного общения, например можно оставлять информацию в условленном месте, пользоваться шифровками и радио. Опасность секретных встреч снижается, но все же остается. Кто-то должен отправить письмо, кто-то должен доставить информацию. Даже если информацию на месте оставляют без свидетелей, материалы должны быть защищены от случайных опасностей, лишь некоторыми из них являются мокрая или холодная погода, белки, маленькие дети. Я видел, как хорошо оставленная по всем правилам посылка исчезла, потому что здание, в которой ее оставили, было разрушено. Однажды операция, в которой я принимал участие, чуть было не провалилась, потому что какие-то дети нашли передачу, открыли ее и, в отличие от большинства взрослых, сразу же пришли к выводу, что это было что-то шпионское, и отнесли все в полицию.
В то время как в кино и по телевизору иногда показывают достоверно выглядящие фильмы о секретных службах, один вопрос всегда сводит на нет весь их реализм - это оружие. Никакого шоу без перестрелки. В нормальной жизни, оружие не только не необходимо, но оно излишне и опасно, и может только навлечь на вас беду. Агент не носит оружие. Если его уличат в шпионаже, шансы, что он сможет, стреляя, пробить себе дорогу к свободе, бесконечно малы. Он представляет правительство, и оружие отнимет у него единственную надежду и возможность все отрицать.
Офицер также не носит оружие. Зачем? Может быть, сейчас в определенных точках мира их вооружили против террористов, но я надеюсь, что их действия согласованы с действиями других американцев, работающих в их области.
Силовое похищение всегда было одной из стрел в колчане КГБ. До Второй мировой войны им удалось похитить двух русских лидеров эмиграции генералов Кутепова и Миллера прямо из Парижа. Это были очень сложные операции. В оккупированных Берлине и Вене сделать это было куда проще. Несколько кварталов без надзора и их жертва оказывалась в ловушке. Как показывает случай с Шадриным, они все еще работали в Вене в 1970-х.
КГБ в Германии также шло на убийство лидеров эмиграции, по крайней мере, четыре раза в 1950-х. Двое из убийц перебежали, один из них так и не выполнил возложенную на него миссию. Спустя тридцать лет службы Румынии и Болгарии все еще участвовали в этой "мокрухе", как это называют на Лубянке. Никогда западные офицеры разведки не становились жертвами этих преступлений. Тем не менее, в Берлине в 1950-х мы носили оружие. Это был единственный период за время моей службы в ЦРУ, когда у меня было оружие. Ситуация была особенной. Мы были на нашей собственной территории, оккупированной военными силами союзников. В таких условиях, возможно, что с помощью пистолета можно было бы сопротивляться похищению достаточно долго, чтобы старая добрая полиция Западного Берлина или военная полиция успели прийти вам на помощь. Но я не знаю случаев, когда такое происходило.
Однако, у нас был шеф, который полностью доверял оружию. В прошлом он работал в ФБР и всегда носил два пистолета в наплечной кобуре. Из-за этого он никогда не снимал пиджак как бы жарко ни было, однажды он остался в пиджаке даже во время танцев на площади в середине лета, когда пот лился в семь ручьев! Ему никогда не приходилось ни в кого стрелять, впрочем, как и мне, мы стреляли только в тире.
Я помню как сидел в Фольксвагене-жуке с другим офицером разведки одной очень холодной ночью, ожидая когда кто-то из советской зоны появится на одной из тех наземных станций. Мой дрожащий от холода коллега спросил: "Как насчет твоего обогревателя, Дэйв?"
Стараясь идти в ногу с модой и предположив, что он использовал гангстерский жаргон и имел в виду оружие, я ответил: "На предохранителе".
А он просто спрашивал меня о системе обогрева в Фольксвагене! Однажды мне все же пришлось снять оружие с предохранителя. Встреча с агентом должна была произойти в квартире на Потсдамерплатц, недалеко от границы с советской зоной. Шеф боялся, что прямо во время нашей встречи может произойти попытка похищения агента, поэтому я с еще одним офицером отправился наблюдать за домом, встав напротив. Было холодно и темно. Какое-то время все шло хорошо, затем внезапно подъехала машина с четырьмя мужчинами и припарковалась у дома.
Офицер предложил, чтобы я стоял, где стою, пока он сядет в свою машину, припаркованную напротив, чтобы протаранить этих наемников, если они попытаются увезти жертву на машине. Это была его личная машина, хороший Мерседес, и я помню, что у меня промелькнула бюрократическая мысль о том, какая работа с документами будет необходима, чтобы Управление заплатило за нанесенный ущерб. Но мне надо было подумать о более серьезных вещах, пока я стоял один в темноте. Что именно я должен буду сделать, если они войдут в здание? Я снял пистолет с предохранителя и переложил его в карман верхней одежды и ждал и ждал.
Затем они просто уехали. Возможно, они сами проводили встречу, или, может быть, это были торговцы с черного рынка. Мы так и не узнали, кто это был. Их номерные знаки из Западного Берлина, когда мы их проверили, ничего нам не дали. Это история явно не стала бы интересным сюжетом для телевиденья, но какое же облегчение, когда такие драмы разрешаются сами по себе без кульминации!
Был еще один случай, когда я думал, что мне придется воспользоваться своим пистолетом. Агент, чье основное поле деятельности было в Западной Германии, время от времени прилетал в Берлин. Был способ организовать все так, чтобы его имя не появилось в списке пассажиров, но его персонально должен был встречать в аэропорту Темпельхофа и провожать на обратном пути офицер управления. Эта роль в операции была отведена мне. Это была работа, на которую тратилось много времени, с виду незначительная, которую приходилось выполнять во имя безопасности.
После нескольких прошедших безо всяких происшествий поездок в Берлин, с тем агентом связались и сообщили, что его жену держат в Восточном Берлине. Он не видел ее уже несколько лет. Это был типичный случай взятия в заложники с целью шантажа, организованный, чтобы "расколоть" агента. Я видел еще несколько таких случаев. Он обо всем этом сообщил своему офицеру и его отправили в Берлин, чтобы люди из нашей контр-разведки смогли все уладить на месте.
Он явно демонстрировал, что все еще был на нашей стороне, но никогда нельзя сказать наверняка, когда человек, находящийся под таким давлением, изменит свое решение. Поэтому я чувствовал себя тревожно, когда встречал его в аэропорту Темпелхоф. Предполагал, что он может силой заставить меня поехать в Восточный Берлин, таким образом, доставив одного офицера и машину советским в обмен на свою жену.
Я не взял с собой никого, потому что нельзя показывать агенту других офицеров, за исключением безвыходных ситуаций, а человек, работавший с этим агентом, в тот момент был недоступен. Все мы были на улицах день и ночь, так как наш штат был не укомплектован, поэтому нашего шефа никогда не волновало, во сколько мы приходили утром.
У меня был пистолет, но затруднение было в том, что я был за рулем. Выражение лица агента было мрачным, когда я его встретил. Он сразу же начал говорить о советской стороне, удерживавшей его жену. Это было хорошим признаком. Он был в ярости по отношению к ним, и был полон решимости играть на нашей стороне, к чему бы это ни привело. Он так и поступил, хотя дальнейших деталей я не знаю. Годы спустя мы случайно встретились. Нас охватили воспоминания. Эта история с пистолетом, тоже не была слишком захватывающей, и тем лучше. Большинство шпионских историй из реальной жизни не очень шумные.
Когда Трумэн уволил генерала МакАртура, я знал только одного человека в Управлении, защищавшего его. Я помню циничные улыбки на лицах многих, когда мы слушали слезливый спектакль МакАртура - его речь "Старые солдаты никогда не умирают" перед конгрессом. Что касается МакКартизма, в то время распространявшегося: все мы понимали, что существовала реальная угроза проникновения коммунистов в правительство, но МакКарти относился к этому несерьезно, никого не ловил, и нанес ущерб репутации серьезно настроенным антикоммунистам, плохая репутация сохранилась за ними по сей день благодаря его влиянию в прошлом. В этом смысле он непреднамеренно был хуже большого числа советских агентов.
В период 1950 - 1951 я достаточно часто видел президента Трумэна, правда, издалека. Однажды, когда я ехал в такси на работу, мы проезжали мимо дома Блэир спустя каких-то несколько минут после попытки покушения на него пуэрто-риканским националистом. Это было тем более шокирующим, потому что с 1932, когда убили мэра Чикаго, сидевшего рядом с избранным Рузвельтом, не было попыток покушения на президента.
Джеки Бувьер была первой незамужней девушкой, которой меня представили в Вашингтоне, она была очень хорошенькая, умная, с лоском выпускниц пансиона для благородных девиц, под внешним лоском чувствовалось что-то более глубокое. Мы никогда не были близкими друзьями, но однажды, на свадьбе в Нью-Йорке, без какой либо видимой причины, она больно толкнула меня ногой в голень. Я сделал то же в ответ! Я думаю, она посчитала меня флегматичным, и старалась расшевелить. Возможно, она была права, но я сомневаюсь, что она ожидала от меня именно такой ответной реакции. Мы остались в хороших отношениях. Джеки и ее младшая сестра Ли проводили множество хороших вечеринок в красивом доме в Мэривуде, впоследствии разбитом на участки.
21 января 1951 на вечеринке Общества Строительства Цинциннати, я встретил мою будущую жену Хелен Хастад, которой тогда не было восемнадцати, двух ее милых сестер Каролину и Присциллу, а также их родителей Хелен и Еллери. Нелл, как называли Хелен, средняя из сестер, была очень красивой с темными глазами и вьющимися темными волосами. Она прекрасно говорила по-испански, после недавнего длительного проживания в Мексике, и немного по-русски, который она учила в Беннингтоне. На самом деле Нелл была настоящим лингвистическим гением. Позже она научилась почти в совершенстве говорить на русском, немецком и французском, и даже написала диссертацию по грузинским фонемам.
Я стал частым гостем в доме Хастад на Розервуа роуд в Джорджтауне. Родители Нелл были очаровательными людьми. Эллери был из Йеля, архитектором, участвовавшим в проектировании аэропорта Даллэс в Вашингтоне. Я помню, как он стоял над большим, выполненным акварелью наброском аэропорта, проливая немного бурбона на набросок именно в нужных местах. Он был артистом, а не только архитектором, и возможно был бы более счастлив став артистом, если бы мог содержать таким образом свою семью. Он никогда не считал, что законы касаются его, почти как Павел Владимирович. Однажды полицейские вывели его в наручниках, за то, что он не оплатил штрафы более чем на сто долларов за неправильную парковку. Он также никак не мог привыкнуть к подоходному налогу!
Мать Нелл Хелен была одной из самых восхитительных и привлекательных женщин, которых я когда-либо встречал, и оставалась такой до самой смерти, когда ей было восемьдесят пять. Она и Эллери были ровесниками, им было пятьдесят, когда я с ними познакомился, т.е. они были ровесниками моей мамы. Но у Хелен были проблемы с тремя ее дочерьми, о которых я тогда не догадывался. Мне очень нравилась вся семья, и только позже я на самом деле влюбился в Нелл. Одной из проблем в нашем браке было то, что мне очень нравились ее родители, и она обижалась. Я хотел, чтобы она любила моих родителей, но до нашего развода они ей не очень нравились.
1 июня 1951 я уехал в Западную Германию, где, на мой взгляд, не было драмы Берлина. Весь мой багаж состоял из сумки и чемодана, следовавшего морем. Средством передвижения был один из тех удивительных самолетов "Пан Американ" с баром внизу, где можно было посидеть и выпить во время взлетов. Главный салон был устроен как пульмановский спальный вагон, поэтому после приземления не было никаких расстройств биоритмов в связи с перелётом через несколько часовых поясов. Для того, чтобы добраться до Лондона требовалось двенадцать или тринадцать часов с посадками, в случае удачи, в Исландии и в Шенноне, Ирландия.
Великая Германская денежная реформа уже твердо осуществлялась, когда я приехал. Новая немецкая марка (DM) стала твердой валютой, и старый сигаретный бизнес уже исчез, при курсе 4.25 марок за доллар жизнь была для нас чертовски дешевой даже без черного рынка.
Бифштекс a la Meier с картофелем и овощами и парой кружек прекрасного отборного пива стоил приблизительно два доллара в любой пивной на углу.
Во время уикендов я ездил на машине в Мэйнс или Дармштадт, или в другие замечательные города на Рейне, чтобы кутить и петь с незнакомцами за столиками.
Однако тогда всегда оставалось опасение, что Сталин может в любое время послать свои войска через границу. Всем американцам было приказано парковать свои машины ночью в направлении к Рейну, и в них должна была быть запасная канистра с бензином. Однако, я знал только одного человека, который на самом деле так поступал.
Я выполнял временные поручения, во время которых ездил в различные места, где были расквартированы мои старые друзья. Один из них Билл Коффин, оказавшийся столь полезным при моей вербовке, не без помощи которого я попал в ЦРУ. Так как Билл уже написал книгу "Однажды каждый мужчина" с красноречивыми деталями, я могу здесь сообщить, что они вербовали и обучали новых русских эмигрантов, с целью последующей заброски их с парашютом на территорию СССР. Эта программа продолжалась три года, требовала значительного героизма, но принесла небольшие успехи. В наши дни использования аэрофотосъемки, кажется невероятным, что тогда эта программа считалась необходимой, но в то время полностью отсутствовало понимание СССР и была крайняя необходимость в этом.
Я отдавал себе отчет в необходимости этого и знал о программе, но я всегда был благодарен судьбе, что не участвовал в этом напрямую - я не видел, не обучал и не смотрел в глаза тем обреченным героям. Хоть я не работал по этой программе, в течение многих лет я не мог смотреть на полную луну не думая о фразе "августовский drop-moon", в независимости от месяца.. Коффин предполагает, что программу предал Филби - британский изменник, находившийся в то время в Вашингтоне. Даже если бы не было предательства, эта операция все равно была очень трудновыполнимой.
Я занимался тайной работой, которая обычно не была вопросом жизни и смерти, но я до сих пор не чувствую себя вправе о ней рассказывать. Та часть моей работы, о которой я могу рассказать, включала в себя общение и социализацию с последними советскими перебежчиками, а также их опрос. Мне было очень по вкусу получать информацию о жизни в Советском Союзе и об их армии. Все перебежчики были военными. Железный занавес Сталина был уже опущен, и практически никто больше не смог бы перебежать. Но в Германии и Австрии советские солдаты или офицеры все еще могли перебежать, особенно в Берлине и Вене.
Перебежчики были крайне ценным источником информации. Они также могли создавать ужасные, требующие много времени и денег, выводящие из себя сложные проблемы. В 1951 прием и перемещение перебежчиков претерпели глобальные изменения и прошли астрономически долгий путь по сравнению с домашним центром Щербина на Малверштрассе в Берлине в 1949. В то время как в Берлине или Вене был хороший шанс бежать, не всегда все удачно проходило. Однажды ночью в 1951, когда я безуспешно пытался уговорить одного полковника перебежать, рядовой пришел в международную зону и дошел до военного поста. К сожалению, этот пост был четырехсторонним, как их называли австрийцы, Vier in Jeep. На посту был американский военный полицейский, но он действовал недостаточно быстро или не действовал вообще, и нечастный советский перебежчик попал в руки соотечественников, которые без каких-либо проблем могли отправить его в ГУЛАГ.
Другому советскому рядовому в Берлине повезло больше. Он стоял в карауле у советского военного мемориала в британской зоне недалеко от Бранденбургских ворот. Он покинул свой пост, с оружием и в форме, собираясь дезертировать и практически сразу же оказался освещенным огнями прожекторов на находящейся рядом Тиергартен, где снимали кино, хотите верьте - хотите нет, включавшем сцену с дезертирующим советским солдатом!
Когда тот, сбитый с толку настоящий перебежчик, оказался в свете прожекторов, режиссер закричал: "Черт возьми, сцена побега снимается не сегодня вечером, а завтра! Уберите этого идиота отсюда!"
Вскоре стало очевидным, что находящийся в замешательстве советский парень на самом деле военный, помогло и то, что режиссер был из русских эмигрантов второго поколения из Парижа и говорил по-русски. Вызвали полицию Западного Берлина, и солдат был спасен.
Одним из первых перебежчиков, которых я встретил в этот раз, был бывший советский капитан бронетанковых сил, которого я буду здесь называть Владимиром - изменчивая натура. Он перебежал в Берлине, будучи очень пьяным, на авось, как говорят русские. В вольном переводе на английский это означает "пошло все - давай просто сделаем!"
В Западной Германии он обнаружил значительный антисталинский энтузиазм и написал несколько довольно хороших статей для журнала эмигрантов.
Когда я возил его на своем Шевроле, он возмущался, если кто-нибудь нас обгонял, особенно на Фольксвагене.
"Как ты можешь позволить этим фашистским клопам обгонять твой хороший американский Шевроле?"
Владимир тосковал по девушке, которую оставил в Восточной Германии. Так как у нас были возможности, а он был хорошим источником информации, мы хотели отблагодарить его, и помочь ему в этом. Вместе с Владимиром мы полетели в Берлин, не сообщая о цели на тот случай, если что-то пойдет не так; нас встретили в Темпелхофе и отвезли на квартиру.
Через некоторое время позвонили в дверь. Владимир сошел с ума от радости, когда вошла очень хорошенькая блондинка в зеленых ботинках и кинулась в его объятия. Затем пришла моя очередь удивляться. За первой красивой блондинкой вошла вторая - точная копия первой и тоже в зеленых ботинках. Владимир не обратил нашего внимания на то, что у его девушки была сестра-близнец, и наши агенты привели и ее на всякий случай. В течение следующих двадцати четырех часов Владимир занимался любовью со своей девушкой восемь раз и один раз с ее сестрой "из вежливости", объяснил он мне, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
Соблазн быть вежливым с сестрой был очень велик, но я придерживался мнения, что операции и секс не должны совмещаться.
Кажется невероятным то, что мы могли совершать до того, как была воздвигнута Берлинская стена, и до чего мы могли дойти, чтобы сделать перебежчика счастливым. Я не помню, что стало с теми блондинками-двойняшками в зеленых ботинках, но девушка Владимира очевидно не хотела с ним оставаться. Возможно, они обе пошли домой.
Вернувшись на Запад, Владимир погрузился в глубокую депрессию. Однажды он исчез на несколько дней, затем вернулся. В другой раз он заявил, что я спас ему жизнь, появившись как раз вовремя, чем предотвратил его попытку перерезать себе вены бритвенным лезвием. Я на несколько дней уезжал в Италию. Он лежал в кровати и уже достал бритву, но я думаю, что это было отчасти драматизацией с его стороны. Он оправился от этой депрессии и был очень оптимистично настроен, когда мы оба летели в Вашингтон. Там я передал его другим офицерам и никогда больше не видел.
В конце концов, Владимир вернулся в СССР. Как бы много мы для них не делали, некоторые перебежчики возвращались. В некоторых случаях они поддавались уговорам семьи через письма, написанные под давлением КГБ и обещаниям, что будут прощены. Все им никогда не прощали, особенно в случае с военными. Не так давно я встретил русского эмигранта, который был в том же концентрационном лагере, что и другой офицер-перебежчик, которого я знал в Германии. Этот человек, чтобы скрыть всю глупость его добровольного возвращения от других заключенных, сочинил историю о том, что советские похитили его из Западной Германии. Они делали это, но не в его случае. Этот офицер отсидел пятнадцать лет.
Почему они возвращались? Некоторые не могли вынести жизнь в чужой стране, когда были предоставлены сами себе, не смотря на то, что мы им помогали. Советские придерживались той линии, что мы выжимаем перебежчиков как лимоны, и затем отбрасываем в сторону. Это не правда, но так могло показаться перебежчикам, которые после недель или месяцев расспросов должны были сами начать свою собственную жизнь хоть и с помощью и поддержкой.
Другие перебежчики, с которыми работали те же люди, стойко встречали проблемы и добились относительно счастливой жизни. Многое зависит от личности и подлинных причин дезертирства. Человек, который перебежал на другую сторону из-за какой-то конкретной проблемы, как то ссора с начальником или авария при вождении в нетрезвом состоянии, вероятно, постарается вернуться, когда в новом месте столкнется с новыми проблемами. С другой стороны, человек, который сознательно долгое время планировал побег, просто ожидая подходящей возможности и который имеет основательные и хорошо обдуманные причины для побега, вероятнее всего останется на Западе.
В 1970-х один такой перебежчик сказал мне, что в советской прессе он тщательно изучал каждый отрывок о возвратившихся беженцах и смог воссоздать по этим статьям вполне неплохую картину того, как к перебежчикам относятся американцы. Ему понравилось то, что он узнал. Годами он практиковался в плавании, надеясь переплыть Черное море и добраться до Турции, но, в конце концов, не замочив ног, попал в заграничную поездку, и с замиранием сердца отправился на такси в американское посольство. Он поймал такси в тот момент, когда был уверен в том, что его "сиделка" из КГБ была в кровати без штанов, что дало перебежчику несколько минут форы. Все закончилось для него счастливо, и сейчас он полный энтузиазма резидент США, придерживающийся высокого мнения об офицерах ЦРУ, которые с ним работали.
Князь Дэвид ЧАВЧАВАДЗЕ
Уважаемый Аркадий Мар!
Опираясь на мой договор с Князем Давидом Чавчавадзе по изданию книг «Великие Князья», а также «Корона и Плащи» того же автора, не возражаю против публикации одной из глав романа «Корона и Плащи», только что переведенного с английского языка Еленой ОСИПЕНКО из Санкт-Петербурга в одном из номеров газеты «Русская Америка», Нью-Йорк.
Всегда рад нашему сотрудничеству.
Президент «International Royal Academy of the United Nations»
Alexander Mathew Sokolinsky.
|
