Восхвалениям Троцкому в одах большевистских летописцев 1918-го, начала 20-х годов нет конца: "великий оратор", "демон революции", герой Гражданской войны и прочее, и прочее, и прочее. Короче, не счесть талантов и заслуг. Культ Троцкого в эти годы, поощряемый, кстати, им самим, был настолько силён, что это стало вызывать беспокойство даже у Ленина. "Демоном революции" назвал Троцкого Сталин. Он же во время своей последней встрече с Бухариным, в пылу спора с ним, сказал, как вспоминает в книге "Незабываемое" жена Бухарина: "Мало у кого было столько заслуг перед революцией, сколько было у Троцкого" и добавил: "Между нами говоря, между нами говоря".
Сталин туда позже будет отрицать какие-либо особые заслуги Троцкого в Октябрьском перевороте, давая понять, что всё это, дескать - плод необузданной фантазии и неуемного тщеславия самого Троцкого. Но вот, что он лично писал в то время, когда Троцкий ещё числился среди творцов и неоспоримых вождей только-только оформившегося режима: "Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом т.Троцкому" ("Правда", №241, 6 ноября, 1918 г.).
В поэме Маяковского "Хорошо" есть строфа, в первоначальном варианте которой поэт свёл Сталина и Троцкого, символически уравновешивая эти две фигуры. Это едва ли не единственный литературный случай, в котором Троцкий и Сталин действуют как-будто бы рука об руку во имя революции. Вот это мифотворчество поэта.
"Вас вызывает товарищ Сталин,
Направо третья, он там".
"Товарищи, не останавливаться,
чего встали?
В броневики и на Почтамт
По приказу товарища Троцкого!"
"Есть!" - повернулся и скрылся
скоро.
И только на ленте у флотского
Под лампой блеснуло: "Аврора".
Всё это сочинялось к 10-летней годовщине Октября. Но к этому времени от тех позиций, которые занимал Троцкий на кремлёвской вершине, практически ничего не осталось. Пришлось Маяковскому учесть изменившуюся обстановку и вычеркнуть опального "вождя" из революционного панегирика. Так, в поэме только и осталось что два вождя - Ленин и единственный продолжатель его дела тов.Сталин. О Троцком и о Сталине разговор впереди и кто из них двоих был в наибольшей степени продолжателем дела Ленина - вопрос спорный. Оба они не без усилия признали в Ленине лидера, вожака большевистской "стаи". Объединил их с Лениным победный авантюризм последнего, его готовность идти абсолютно на всё ради утверждения своей доктрины.
Ещё до октябрьского переворота, когда Ленин и Троцкий враждовали и обменивались друг с другом ядовитыми памфлетами, Троцкий назвал как-то Ленина человеком "неразборчивым в средствах". Но вот Троцкий нашёл с Лениным общий язык, и с 1917 года так смущавшая его неразборчивость Ленина в средствах становится "фирменным" знаком самого Троцкого. Цинизм и жестокость в достижении цели отныне легко оправдываются придуманной Лениным концепцией выживания его партии. "Ленин и Троцкий, - пишет Л. Фишер в книге "Ленин", - оба принадлежали к диктаторскому типу. Поэтому им было суждено разойтись на путях к диктатуре и сойтись опять, когда диктатура была создана..."
Как и Ленин, идеолог "классового" насилия Троцкий, будучи наркомом военных дел, пытается привить жестокость бойцам Красной армии, удвоить их агрессивность в бою, отрезать самым "несознательным" из них путь к отступлению, заставить их проливать кровь и умирать за ту власть, которую он олицетворял. Судя по всему, далеко не все красноармейцы спешили делать это и в бой их гнали под страхом смерти. Троцкий в своих приказах и циркулярах чётко и доходчиво объяснял, что к чему: "Нельзя, - настаивал он, - вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. Надо ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади".
Троцкий, вместе с Лениным и Сталиным, разделяет ответственность за настоящую вакханалию большевистских зверств на фронтах гражданской войны. Он не только ничего не делал и не собирался делать, чтобы как-то ограничить жестокость по отношению к гражданскому населению в период войны, но и оправдывал её в своих теоретических опусах. Гражданская война "немыслима, - писал Троцкий, - без насилия над третьими лицами, а при современной технике, без убийства стариков, старух и детей...Цель оправдывает при известных условиях, такие средства, как насилие и убийство".
Борьба за власть после смерти Ленина сделала Троцкого чуть ли не героем-мучеником. Как же: выслали из Союза, Сталин, заклятый враг, подослал убийцу. На самом деле, у Сталина и Троцкого было немало общего. Стоит только рассеяться эмоциональному туману и внимательно пройтись по произведениям Троцкого, как вдруг обнаруживаешь то тут, то там - знакомый сталинский "почерк".
"Сталину, - пишет Волкогонов, - импонировало то, что Троцкий, не колеблясь, применял репрессии и террор на фронте". Должна была импонировать Сталину и другая идея Троцкого. В декабре 1919 года Троцкий предложил ввести обязательную для всех работающих милитаризацию труда. То есть, использовать методы тех же расправ и репрессий, которыми он щедро пользовался во время Гражданской войны, на этот раз по отношению к рабочим. Троцкий предлагал посылать на призводства "ударные батальоны", чтобы они повысили производство "личным примером и репрессиями". На конференции профсоюзов 12 января 1920 года идея Троцкого вызвала такое всеобщее возмущение, что большевистскому ЦК волей-неволей пришлось дать задний ход.
Почти весь 15-й том сочинений Троцкого посвящён "милитаризации труда". "Предложенные им меры, - пишет биограф Троцкого Д.Кармайкл, - все без исключения драконовские, сводились (среди прочего) к жестоким наказаниям (вплоть до концлагерей) за прогулы". "Верно ли, будто принудительный труд всегда непродуктивен?" -вопрошал он и сам отвечал на этот вопрос - "Это самый гнусный, вульгарный, либеральный предрассудок". Обвиняя выступившую против его идеи милитаризации труда "рабочую оппозицию" в "фетишизации демократических принципов", он обрушивается на неё с криком настоящего военного держиморды, привыкшего к обязательному и абсолютному подчинению: "Нам необходимо сознание исконно принадлежащего партии революционного исторического права отстаивать свою диктатуру, вопреки временным колебаниям элементарных инстинктов масс, вопреки временным колебаниям даже в рабочей среде".
Если учесть, что всё это говорилось и предлагалось Троцким в 20-е годы, т.е. после Гражданской войны, когда большевисткая власть уже достаточно крепко сидела в седле, то идея милитаризации труда была в глазах даже большевистских руководителей явным перехлёстом. Волкогонов, автор четырёхтомной биографии Сталина, приводит совершенно поразительные совпадения в теории и практике Троцкого и Сталина.
"Сталину внутренне были близки "силовые" методы Троцкого, - отмечает Д. Волкогонов. По сути, он в этом отношении был ему ближе, чем к кому-либо из других большевистских лидеров. Но внутреннее сходство, окрашенное личной непримиримостью, поддерживало постоянное "отталкивание", напряжение между двумя полюсами амбиций. ... Методы принуждения, насилия, администрирования, которые в своё время разделял Троцкий, были использованы Сталиным в максимальной мере (во время коллективизации). После раскулачивания более миллиона кулацких и середняцких хозяйств в распоряжении ОГПУ оказалась огромная сила, которая построит ещё не только Беломорско-Балтийский канал".
В середине 20-х годов именно Троцкий настаивает на использовании рабского труда заключённых, заявляя, что "враждебные государству элементы должны направляться в массовом порядке на объекты строительства пролетарского государства". Мысль, по тем временам, была новаторской и в том масштабе, в котором это представлялось Троцкому, воплотилась уже без него. Так что, похоже, идея ГУЛАГа возникла у Сталина не без "подсказки" Троцкого. Так же как не без его "подсказки" была воплощена Сталиным и другая "грандиозная" идея Троцкого - насильственная коллективизация.
Жёсткий подход Троцкого к проблемам деревни и ускоренной индустриализации настолько совпал со сталинскими планами, что выступавший против насильственной коллективизации Бухарин, стал в частных разговорах называть Сталина "неотроцкистом". Расправившись с Троцким, Сталин, как пишет автор книги "Троцкий" Джоэль Кармайкл, "получил теперь возможность объявить эту идею своей. Отбросив за ненадобностью союз с бухаринцами, с их проектами рыночной экономики, он от своего имени провозгласил все оригинальные мысли Троцкого о путях ускорения индустриализации. Этот внезапный переход к программе сокрушительных темпов был ознаменован лозунгами, выброшенными партийной пропагандой к одиннадцатой годовщине переворота: "Опасность справа!", "Ускорим индустриализацию!", "Ударим по кулаку!". Все эти лозунги, когда-то предложенные Троцким в полном административном вакууме, теперь были подкреплены весомой силой сложившегося аппарата и его главного орудия - ОГПУ. В первый период этого массированного наступления новая программа Сталина была практически точной копией предложений Троцкого".
Об этом же пишет и А.Авторханов: "В широких кругах партии с нескрываемой тревогой следили за тем, как самые радикальные требования Троцкого в отношении внутренней политики (крестьянство, нэп, индустриализация) становились программой действия антитроцкистского ЦК".
В мае 1925 года Сталин поручает одному из своих секретарей Товстухе подобрать книги для личной библиотеки. В списке продиктованных книг были и книги Троцкого, а с изгнанием последнего из СССР - журналы, брошюры, всё, что издавал Троцкий за границей. Всё это нужно было Сталину не только для того, чтобы "громить врага его оружием", ненавистный изгнанник Троцкий, по иронии судьбы, был для Сталина в какой-то степени генератором идей. Сталин внимательно штудировал опусы своего врага. Об этом говорят многочисленные закладки, отметки на полях, подчёркивания в книгах Троцкого.
"Особенное впечатление на Сталина, - пишет Д.Волкогонов, - произвёл раздел книги под названием "Терроризм и коммунизм", где Троцкий пишет: "Революция требует от революционного класса, чтобы он добился своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно - вооружённым восстанием, если требуется терроризмом... Там, где он (революционный класс) будет иметь против себя вооружённый заговор, мятеж, он обрушит на головы врагов суровую расправу. Вопрос о форме репрессии или о её степени, конечно, не является принципиальным. Террор может быть очень действенен против реакционного класса, который не хочет сойти со сцены. Устрашение есть могущественное средство политики". Прямо-таки негласное руководство к действию ежовским и бериевским палачам. Можно ли представить Троцкого вместо Сталина во главе советского государства? Каким была бы жизнь советских людей при Троцком?
Некоторые исследователи и историки склоняются к тому, что окажись Троцкий, а не Сталин, у власти, он проявил бы себя столь же беспощадным диктатором. Ну, разумеется, на свой манер и со своими ньюансами. Но всё с той же демагогией, той же коммунистической промывкой мозгов с колыбели и до старости: пионерией, барабанами, Павликами Морозовыми, революционно-трафаретными лозунгами, короче, всем набором психической обработки советского, точнее, подсоветского населения.
Анна Ларина, будущая жена Бухарина, вспоминала о своём "огорчительном" столкновении в детстве с Троцким во время парада 7 ноября 1924 года. "Как только мы с отцом поднялись на левую трибуну Мавзолея, ко мне подошёл Троцкий и сказал: "Ты что на себя нацепила?" - и дёрнул рукой мой пёстрый шарфик (красный в голубых цветочках), который мать не без моего желания повязала мне поверх пальто, чтобы я выглядела нарядной. "Где твой пионерский галстук?! Ты, очевидно, не знаешь, почему пионерский галстук красного цвета! Красный цвет символ пролитой крови восставшего рабочего класса!" Он произнёс эти слова строгим, грозным тоном, будто, по меньшей мере, я была проштрафившимся солдатом Красной Армии, которого ждёт кара. Я очень смутилась и расстроилась. Праздник был отравлен, и у меня было лишь одно желание - поскорее вернуться домой. В своё оправдание я сказала Троцкому: "Это мама повязала мне шарфик вместо галстука". "Неплохая у тебя мама, - ответил Троцкий, - а совершила такое зло!" Так и выразился - "зло"... Помню как-то в первомайский праздник нас, младшее пионерское звено, отправляли на грузовой машине прокатиться по праздничной Москве. К машине подошёл Троцкий и сказал нам: "Ребятки! Обязательно пойте песню: "Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой!" Он произнёс слова этой песни с такой революционной страстью, что вдохновлённые наказом Троцкого, всю дорогу, не переставая, мы хором пели эту песню... Мои детские воспоминания о Троцком могут показаться не стоящими внимания". В отличие от Троцкого, пишет далее Ларина, с его строгим замечаниием "по поводу моего "бес-кровного" галстука, я видела в этом лишь просчёт своей матери, но отнюдь не "зло", а в том, как повелите-льно приказал он пионерам петь о Красной Армии, я ничего особенного не видела. Однако теперь, оглядываясь назад, в этих мелочах я усматриваю проявления характера Троцкого".
Когда Троцкий выступил в 20-х годах с требованием большей демократии в партии, ничего, кроме усмешки со стороны своих коллег он не мог в ответ получить. Что и неудивительно, ведь он как раз и славился в своё время своими явно диктаторскими замашками и в партии и вне её, и вот теперь, когда сам попал под довольно мощный огонь Сталина и других заговорил вдруг о демократии. Можно быть уверенным в том, что победи Троцкий, он, так же как и Сталин, расправлялся бы с "партийными кадрами", т.е. с неугодными ему партийными деятелями. Троцкий не зря в своих выступлениях и брошюрах упоминает опять и опять о французской революции, в кровавой пучине которой погибли под гильотиной один за другим её лидеры. Чего стоит хотя бы эта, полная зловещих намёков, фраза: "Французская революция гильотинировала даже своих лучших людей, если они сопротивлялись воле народа".
Когда, после смерти Ленина, обострилась борьба за власть, соперники Троцкого, как пишет в книге "Коммунистическая партия Советского Союза" Л. Шапиро: "Вспоминали с чувством тревоги его властный характер, который так ярко проявился в бытность его Народным комиссаром обороны. Давняя привычка Троцкого проводить аналогии с французской революцией, вероятно, ещё более усиливала страх Сталина, Зиновьева и Каменева перед Троцким". Этот страх, в конечном итоге, и создал их странный тройственный союз против Троцкого. Ни Зиновьев ни Каменев не раскусили ещё к тому времени Сталина, а что представлял из себя Троцкий они уже хорошо знали.
Можно не сомневаться, что известный своим высокомерием Троцкий, будучи вождём, раздул бы невероятно свой культ личности. Можно также не сомневаться, что на правах неоспоримого лидера он ввёл бы повсеместно столь лелеемую им "милитаризацию труда", с репрессиями, т.е. с тюремными сроками, отправками в концлагеря и на тяжёлые работы. Насколько отличались бы масштабы репрессий при Троцком от сталинских - трудно сказать. Наверное, они были бы несколько поменьше масштабом и троцкистский список "врагов народа" не был бы точно таким, каким оказался сталинский. Но что жестокие репрессии были бы, не вызывает никаких сомнений.
"В чём-то главном, - пишет историк С. Кулешов, - Сталин и Троцкий очень близки. Вполне можно допустить, чтобы они до конца вместе управляли рычагами партийной диктатуры, строя ленинский социализм. Столкнула их во многом борьба за личную власть".
"При победе Троцкого, - как замечает в книге "Жизнь в Кремле" Л.Шатуновская, - были бы пролиты не менее обильные реки крови и были бы погублены такие же миллионы жителей".
Любопытный разговор на тему Троцкий-Сталин приводит в своих воспоминаниях писатель Бенедикт Сарнов: "Историю (эту) я услышал от Натана Эйдельмана. А ему её рассказал его отец. В лагере у костра каждый день отчаянно спорили сталинцы с троцкистами. К этим спорам с интересом прислушивался один зэк - старый еврей, не принадлежавший ни к ортодоксам, ни к поклонникам Троцкого. После нескольких таких "полит-дискуссий" он сказал отцу Натана:
- Знаете, Яков Наумович, я наконец-таки понял в чём разница между Троцким и Сталиным.
- ???
- Вот вы - сколько писем имеете право посылать домой?
- Два письма в год.
- А если бы победил Троцкий... что ни говорите, а Лев Давидович, в отличие от Сталина, был человек интеллигентный. Если бы победил он, вы имели бы право посылать не два, а три письма в год.
Здесь хорошо подмечена в несколько пародоксальной форме разница между несостоявшимся диктатором Троцким и состоявшимся диктатором Сталиным. "Лучший друг архитекторов" Сталин строил свой режим "на крови" по своему личному проекту, но было в этом проекте, несомненно, много архитектурных элементов от Троцкого, как, впрочем, и от Зиновьева и Бухарина, не говоря уже о Ленине. В какой-то степени Советский Союз был коллективным творчеством тех, кто в 1917 году решил провести над Россией неслыханный ранее и беспрецедентный по своим кровавым масштабам эксперимент. Имея ввиду именно его, академик Павлов сказал, что пожалел бы на подобный эксперимент "дать даже лягушку".
Использовав наиболее рациональные, на его взгляд, идеи своих политических врагов, Сталин избавился от реальных носителей этих идей. С идеями было проще, чем с людьми, их можно было присвоить, ими можно было как угодно и сколько угодно манипулировать. "Оппозиционеры" и Сталин не нашли и не могли найти общий язык. Власть могла принадлежать только одному из них. Троцкий, имея на руках антисталинское "завещание Ленина", имел все шансы захватить власть, но не сумел эффективно использовать это. Не использовали свой шанс и другие. В результате, Сталин оказался на пустующем после смерти Ленина большевистском троне, а Троцкий - за границей. Но в другом плане, в плане идей, Сталин "подпитывался" у своего врага, используя насколько это было возможно, его интеллект. Так дикари Новой Гвинеи, говорят, съедают мозг поверженного врага, чтобы обрести его силу.
"В революции побеждает тот, - бросил как-то Бухарин, - кто первым проломит голову другому". Вот Сталин, совершая свою "революцию" на кремлёвской вершине, и не остановился перед тем, чтобы проломить, в буквальном смысле слова, голову Троцкого в момент, когда тот как раз вовсю работал над разоблачительной книгой о нём. Как теоретик, Троцкий был, видимо, ему уже не нужен, а Троцкий - неугомонный деятель и разоблачитель, стал представлять для него определённую опасность.
Яков РАБИНЕР,
для “Русской Америки, NY”
|
