ОХОТА НА ЛЬВОВ В НГОРОНГОРО.
Лев лежал прямо у въезда в кемпинг, вытянув перед собой передние лапы, уронив на них голову, как бы печально задумавшись о жизни. Один клык обломан, другого вообще нет, шкура грязно-болотного цвета, вся потрескалась… И вообще он был гипсовый и давно не крашеный.
– Это мой первый лев, – сказал я Сереге, – сфотографируй меня с ним.
Начали охоту в парках Кении. После Наиваши мы особо не надеялись, что увидим настоящего льва. Приеду домой, друзья скажут: показывай трофеи. Покажу хотя бы этого гипсового доходягу. Позднее мы видели куда более привлекательные экземпляры. Монументальные скульптуры из бронзы, памятники львам, носорогам, слонам украшают площади и дворцы Кении и Танзании – памятника человеку, скажем, выдающемуся политику, днем с огнем не сыщешь. И это справедливо, потому что благосостояние народа зависит не от какого-нибудь африканского Ленина, а от диких животных. Чтобы поглазеть на птиц и зверей, сюда приезжают люди со всего света и платят за это удовольствие.
В Наиваши мы увидели зебру, паслось еще небольшое стадо пугливых газелей, по глади озера, в туманном далеке, красноватой тенью скользили фламинго. Очень вдалеке, и в очень туманном… Мы, конечно, достали камеры, нахлобучили телевики, но то, что сняли в тот день, никому не показывали. За въезд в парк заплатили 25 баксов с человека. Это дешево. Хороший парк стоит существенно дороже. Хочешь реально сразу и много увидеть – плати.
Или не плати – вся Африка большой национальный парк, где бесплатный, а где за деньги. Ставятся ворота там, где зверюшек побольше – а они собираются в тех местах, где есть что пожевать, у рек и озер, где проходят их миграционные пути. А иногда и там, где их не ждешь.
Лайенс, – прочитал я по большим негритянским губам Дэвида, – Львы! Не может быть?! Самые настоящие! Пыль от впереди идущего нас джипа рассеялась, и мы увидели… Какие, хрен, лаенсы?! – мы увидели тойоты «ленд крузеры», джипы «ленд роверы», грузовики, оборудованные для групповых путешествий, плотно набитые охотниками. Заплатили за въезд в национальный парк, а оказались в автопарке, устроенном, что интересно, прямо посреди саванны. Мобильник – он и в Африке мобильник. Один из гайдов углядел львиный прайд, позвонил друганам – и все машины, которые были в парке Накуру, в одночасье собрались здесь. Поскольку дикарями мы были одни, и нам никто не позвонил, то и подъехали последними. На этот раз из экономии мы арендовали легковую «японку» вместе с Дэвидом. «Давай, Дэвид, сукин сын, сделай что-нибудь, мы приехали на львов смотреть, а не на эти толстые задницы в шляпах с перьями!» – «Ноу проблем!» Ты бы видел, как Дэвид рулит. В многомиллионном Найроби, по улицам, запруженным машинами, телегами, людьми и животными, он ездил легко. Кого-то слегка оттолкнув, кому-то на что-то наступив. Где-то по встречке, где-то по разделительной полосе, а где и в объезд по газонам и дворам под пальмами… Всех искренне благодарил и пожимал на ходу руки.
Машины не стояли мертво. Кто-то уже и отчаливал, насмотревшись вдоволь, – образовывалась щель. Наша «японка» бросалась в эту щель, как кошка на мышь, занимала позицию. Не прошло и трех часов, как мы вырулили на первую линию.
Львиная семья, так называемый прайд, отдыхала в 30 метрах от дороги. Глава прайда, почтенный Лайен, жена львица, сестра жены, два сына львенка, племянница. Им всем было глубоко наплевать, что их разглядывают и фотографируют. Вернее, они вообще нас не замечали. Удивительное дело, за редким исключением они не воспринимают машины как объект живой природы. Но попробуй, выйди из нее!.. Выходить из машины строго запрещено.
Мы наблюдаем за животными, и они нас не замечают, возможно, – порой я это даже чувствую – и за нами кто-то наблюдает, какой-то иной, не обязательно даже инопланетный, параллельный разум.
Лайен лежал недвижно, уставившись желтыми, цвета зимней саванны, глазами куда-то вдаль сквозь меня и сквозь всю эту галдящую на разных языках охотничью братию. Я бы сказал, лежал, как сфинкс, если бы он время от времени не позевывал, или, как бы вспомнив о чем-то важном и неотложном, принимался лизать морду спящей львицы. Она приоткрывала глаз, благодарно жмурилась. Тетя валялась на спине, переваливаясь с боку на бок, львятки ползали по ней, кувыркались, задирали друг друга. Прошел час и другой – и ничего не изменилось – полная акуна матата – жизнь без забот, сплошь нега и удовольствие. Прикинь, они работают 45 минут в сутки. Задрали антилопу – и свободны. А что же человек? Царь природы, называется! Восьмичасовой рабочий день, а у меня и подавно не нормированный… А после работы то одно, то другое… Все чего-то надо. Африканцы ближе к природе, кое-что переняли у нее. Например, умение лениться. Им глубоко претит приходить вовремя на работу к 9 часам. Тут и там в парках, по обочинам дорог, в саванне под баобабами отдыхают джентльмены. Когда человек ленится, ему не придет в голову всякая хрень типа осушать болота или поворачивать вспять реки.
Сосиски на дереве и много-много настоящих львов.
Выехали затемно, в четыре. На этот раз за рулем «ленд крузера» был Эндрю, парень малосимпатичный, хотя и знающий свое дело, к нему еще прилагался повар Ибрагим. В Танзании действует строгое правило: на территорию парка разрешен въезд только на машине турфирмы. Делать нечего, нашли такую. Их достаточно много в Аруше и Моши. Далеко не со всеми можно иметь дело. Легко ошибиться в выборе и получить услуги не в том объеме, который был обещан. Как раз такую и выбрали. Но обиды не держим, могло быть и хуже.
Мой друг – чокнутый кинематографист. Но не на столько, чтобы соревноваться с BBC. Би-би-си здесь прописано. Все что можно, уже отснято. Потрясающий план, который длится несколько секунд, где лев, например, гонится за антилопой и заваливает ее, стоит месяцев неусыпного охотничьего бдения. Мы могли рассчитывать только на удачу. А какой охотник на нее не рассчитывает?!
Выехали задолго до рассвета, еще в темноте поднимались на гору. Подъем был долгий и местами достаточно крутой. С первыми лучами солнца мы достигли 3 тыс. метров и заглянули в кратер вулкана, теперь предстояло спуститься вниз, в кальдеру, на 610 метров. Эндрю остановился у смотровой площадки и с нескрываемой гордостью за родные места объявил:
– Кратер Нгоронгоро – самый большой в мире.
– Не свисти, гайд, – сказал Серега. – Самый большой кратер – Махтеш Рамон, и находится он в Израиле.
– Сам не свисти, тур! Где там? Израиль – маленькая страна.
– Пустыня Негев – не такая уж и маленькая.
А на Килиманджаро нам скажут, что самый большой в мире кратер – Кибо. Никому нельзя верить. Пока сам с рулеткой не пройдешь, не замеришь… Прошел и сравнил: кратер Кибо – 5 кв. км. Нгоронгоро – 265, Махтеш Рамон – 360. Серега прав, Махтеш и есть самый большой на планете – я его за три дня не сумел обойти. Если не считать кратера вулкана Тоби в Индонезии 1775 кв. км. А кстати, есть еще кальдеры затопленные океаном, на Антарктиде подо льдами. Кто их измерил?
– Ученые предполагают, что раньше гора возвышалась на 9 тыс. с лишним метров и была самой большой на Земле, но 250 млн. лет назад вулкан взорвался…
Меня всегда это умиляет: «ученые предполагают». Как проверить, что там было миллионы лет назад? – Ладно-ладно,– похлопал я Эндрю по плечу. – Верим.
Кратер и в самом деле – взглядом не окинешь. Дно его представляло равнину с лугами и лесами, живописным озером Магади и речкой, что течет по кругу кратера и впадает в это озеро.
Мы медленно спускались вниз, на дно кратера; когда спустились, окончательно рассвело. Уже на склоне мы увидели пантеру, а это уже удача. Въехали в тенистый лес, и нас приветствовали слоны, завтракавшие сосисками. Благословенная Африка! Что там хлебное дерево?! – вот они сосиджтри – сосиски свисают с деревьев. Отламывай и ешь. Эти сосиски с удовольствием уплетают слоны, жирафы, обезьяны, и я хотел попробовать, но Эндрю сказал, что уважающие себя африканцы такое не едят. У слонов мы не задержались, насмотрелись на них в парке Тарангире.
Ехали довольно быстро… все куда-то торопились: перебежали дорогу гиены, впереди трусил шакаленок, просвистела над нами кодла стервятников. Приехали… Вы не поверите – лев, огромный гривастый львище, потрошил антилопу прямо у дороги. Несчастная еще дергалась в предсмертных судорогах. Положив на нее лапы, он хватал ее зубами, разрезая шкуру и вырывая кровоточащий шмат плоти. Охотники глазели. Машин было сравнительно немного, и мы заняли удобную позицию, Серега поставил камеру, я щелкал фотоаппаратом. Помимо охотников за трапезой наблюдали еще десятки заинтересованных глаз. На дереве сидела стая грифов, неподалеку в траве, роняя слюну, устроились гиены – ждали своего часа. А нахальный шакаленок не ждал, подкрадывался, хватал зубами тушу, норовя оторвать кусок. Но достаточно было одного взгляда льва, чтобы тот отскакивал, как ошпаренный. Марабу исполняла на тонких коленками назад ногах-палочках танец «И хочется, и колется». Два шага вперед – шаг назад, два шага назад – шаг вперед. В какой-то момент звериное урчащее начало взяло верх над страхом – вот он в клюве заветный кусок. Сглатывает, давясь. Несколько грифов слетели с дерева на траву: э-э, а как же мы? По мере того как лев насыщался, вся эта хищная братия вела себя наглее. Шакаленку удалось оторвать свой кусок, грифы тоже в обиде не остались. Мы возвращались назад по этой же дороге – пир к тому времени закончился, чисто подобрали, даже рогов от антилопы не осталось.
Выехали из леса, распахнулась просторная саванна, желтая в это зимнее время года, только у речки зеленела трава. В болоте паслись бегемоты – не подъехать, поглядели издали. А потом гонялись за черными носорогами, пока не настигли одного из этих редчайших реликтовых животных и не начали мочить со всех имеющихся камер в упор. А потом несколько часов пробивались сквозь плотное стадо зебр, антилоп гну и буйволов – пыль от копыт, звериный дух, охотничий азарт, без счета планы, кадры…
– Стоп, а где наш ланч?.. Зажилил, Ибрагим?
– Тсс… Будет ланч… – Эндрю остановил машину у речки.
Тут уже стоял джип. В нем англичане, мен и юная вумен. Мы у западного отвесного края кратера, скалы, деревья и кусты, птички поют-щебечут. Хорошее местечко ланч устроить.
– Лаен!
– Лаен, лаен, что я льва не видел? Жрать давай!
Львица сидела в траве на берегу речки. Она была так близко, что можно было рассмотреть мух сидящих на ее морде. Рассмотрел… и тут увидел еще одну львицу – спускалась к речке. Попила воды, поднялась на берег, уселась и вперила на меня свой прямой исключающий компромиссы взгляд. А потом еще одну, которая тоже неотрывно смотрела на нас. Поодаль под корнями огромного дерева я увидел логово и двух львят, барахтающихся в свое удовольствие. Какое-то время я наблюдал за ними.
– Смотри! – толкнул меня Серега.
Под джипом англичан лежали львы, аж пять штук. Смешно даже. Но Серега был серьезен и показывал пальцем вниз. Я глянул за борт нашего джипа – и отпрянул – под нашей машиной тоже лежали две львицы. Со всех сторон на нас смотрели львы. Львы, львы, львы… Что им от нас надо? Эй, лаенсы!.. Оборзели, вам что антилоп мало?
– Ты любишь овсянку? – мрачно спросил Серега.
– Люблю, – кивнул я.
– А если тебя пичкать этой овсянкой каждый день по три раза?.. Как думаешь, разнообразие в питании что-то значит?
– Но я же не стал есть сосиски с дерева.
– А хотел… Ладно, встань вот сюда – сниму тебя напоследок…
Эндрю поднялся и прихлопнул крышу у машины.
– Так-то будет лучше.
Однако Серега высунулся в окно и продолжал снимать. Львы никакой агрессии не проявляли. Эндрю обхватил его за задницу, втащил внутрь машины.
– Тебя сожрут – одним музунгом меньше, а ты обо мне подумал? Меня же с работы выгонят!
– Затаились. До чего ж хитрые! Делают вид, что спят, – поделился впечатлениями Серега.
– А что в таких случаях делают? – спросил я у Эндрю.
– Таких случаев еще не было.
– О, значит нам повезло – отсняли уникальный материал! – обрадовался Серега.
– Ланч, – подал голос сидевший тихо Ибрагим.
Есть расхотелось. Яйцо и помидор оказались раздавленными – какая-то сволочь в беспамятстве охотничьего азарта (скорее, я сам) топталась на пакете с едой. Курица, как всегда, сухая, пережаренная. Я приоткрыл окно, бросил куриную ножку львам.
– Вот вам чикен, угощайтесь.
– Этого делать нельзя, – Эндрю уже достал со своим «это нельзя».
– Послушай, гайд, моя пайка, что хочу с ней, то и делаю.
– Послушай, тур, ты нарушаешь пищевую цепочку: антилопы едят траву, львы – антилоп, а ты со своей курицей... Уважать надо геобиоценоз, он складывался тысячи лет!
– За кого ты меня принимаешь, гайд? Уважаю. Как ты сказал, геобио…чего?..
– Не думал, туры, что вы такие темные. Ладно, слушайте историю, мне босс рассказывал. Один чувак сел в машину времени и переместился в прошлое. Ему сказали, ничего не трогай. А он не послушал и сорвал цветок. Возвращается обратно, и ничего понять не может: холодно, сыро, кругом мухи и пауки. Почему так? А ему говорят: все изменилось, потому что ты сорвал цветок и нарушил естественный порядок. То же самое и здесь – легко нарушить. В этой котловине живут животные уже тысячи лет. Отдельный замкнутый мир, понимаешь? Никто не знает, как они сюда попали. Сейчас насчитывается 25 тыс. крупных млекопитающих. Почти сто на квадратный километр. И еды всем хватает: антилопам и зебрам травы, львам – антилоп и зебр… Закрытая экосистема, а ты со своей курицей!
– Осознал, гайд, каюсь, – сказал я, – это плохая идея угостить львов курицей. А что касается двух престарелых музунгов (мзунгу – белый человек), так хрен с ними, их можно скормить львам без всякого сожаления, и что характерно, они нисколько не нарушат хрупкую экосистему. Подозреваю, для этого ты нас сюда и привез.
– Успокойтесь, – сказал Серега. – Львы вашу курицу не едят. Это надо же так приготовить!
– Они сытые, поэтому, – обиделся Ибрагим. Готовил он неплохо, хотя и с африканским акцентом, – поварешкой бы его по рукам за эти пикантные соусы.
– Ну, ты – кук, повар, – тебе виднее. Скажи тогда, если лаенсы сытые, какого рожна им от нас надо?
Ибрагим сказал буквально следующее:
– Меби, меби, зем нид зе шейд.
Я это перевел как – может быть, может быть, им нужен сарай. Шед – это сарай. Что он имеет в виду? Львам нужна машина? Ну да, конечно! Как козе – баян! Серега тоже выразил недоумение, покрутив у виска пальцем.
Эндрю то и дело поглядывал на часы, снова напомнил нам про чаевые. Пока мы стояли под охраной львов, вожделенная сумма существенно возросла. Еще часа два простоим – и придется отдать все до последнего цента.
– Давай, ехай, что стоишь?! – сказал Серега.
– Вот именно, – постучал я по часам. – В это время мы должны быть в отеле. И вообще у нас режим: в 6 мы пьем пиво «таско».
Наши товарищи по приключению англичане завели машину и попробовали выехать. Безрезультатно – львы даже не пошевелились. У нас ситуация была попроще – всего два льва под колесами: один под передним колесом, другой – под задним. Эндрю осторожно повернул ключ зажигания, мотор ровно затарахтел, Серега схватил камеру, свесился в окно. Я только наблюдал – аккумулятор в Canon давно издох. Эндрю вывернул колеса, и очень удачно, оставалось рвануть с места и… газанул… выхлоп ударил лаену в нос, он махнул лапой, будто отмахиваясь от назойливой мухи, – бац! – глушитель отлетел метра на три в сторону, выхлоп, как из ружья. Лайен вскочил, шерсть на загривке дыбом, взгляд полный недоумения: вы что, ребята, охренели?! – Серега повалился на меня, я на Ибрагима. Лаен с минуту ошалело смотрел по сторонам и снова залег под машину.
– Все из-за вас, – Эндрю с тоской глядел на оторванный глушитель. – Зачем я только с вами связался?! – В отчаянии упал головой на руль. – Теперь точно выгонят с работы.
Эка важность, глушитель оторвался! Когда у меня был 190-й «мерс», дня не проходило, чтоб глушитель не отваливался. Посадка низкая, а для нашего Е-бурга и вообще никакая. Однажды переезжал трамвайную линию и брюхом за рельсы зацепился – ни туда, ни сюда. Еще груженый, книжек семьсот килограмм. Трамвай звенит, что делать? Я частично выгрузился на левой полосе – машина приподнялась. Препятствие преодолел, а глушитель остался, и по нему трамвай проехал, расчленив ровно на две части, но я же не впал в истерику! Умелец Вася сварил глушитель – он еще крепче стал.
Стемнело. Сидим. Тут и там блуждают фосфорисцирующие огни – глаза гиен. Подтянулись к нам, сволочи, в надежде на халявный ужин.
– Послушай, гайд, – сказал Серега. – У тебя же есть мобило – звони куда-нибудь: в службу спасения, в дирекцию парка, наконец…
– Не могу, тур, – босс узнает.
– Какая разница, тебя все равно выгонят с работы.
Еще посидели некоторое время, слышим, англичане завелись, врубили фары. И Эндрю включил свет, сначала ближний, потом дальний. Львов под машиной англичан не было. Не было и под нашим джипом.
– Я же говорил! – воскликнул Ибрагим. – И он повторил буквально следующее: «Зем нид зе шейд!»
– А, хлопнул себя по лбу Серега, – шейд – тень. Им нужна была тень. А ты говоришь, сарай. Шед и шейд – улавливаешь разницу? А что, нормальное желание: поесть и потом полежать в тени.
Мы привязали глушитель к крыше и, поехали. Наш джип строчил, как из пулемета. Но это не пугало зверей – не знали, что такое выстрел. С 1959 года, когда Нгоро-Нгоро был объявлен национальным парком, сюда приезжают охотники только с фото и телекамерами.
По дороге, уже у самой Аруши заехали в ремонтную мастерскую, африканский «Вася» приварил глушитель. За наш счет, разумеется. Стоимость ремонта равнялась стоимости четырех бутылок пива «таско». Это можно пережить.
Все обошлось, Эндрю с работы не выгнали, а жаль…
КАК Я БЫЛ МАСАЕМ.
У каждого масая есть тога. Модный цвет - в клеточку. У каждого мужика-масая есть копье или палка. Каждому порядочному мужику-масаю пристало носить сандалии.
У меня была тога в синюю клеточку, у меня было копье. У меня еще не было сандалий, ходил в кроссовках, но я намеревался изладить себе сандалии, такие же, как у настоящих масаев. Возьму старую автомобильную шину, вырежу подошву по размеру, привяжу веревочки.
У каждого масая есть масайка. У меня нет масайки, поэтому я еще не масай. У порядочного масая две, три, насколько его растащит, жен-масаек. Хочешь больше жен, разводи больше скота, такое правило. Если ты масай, то пасти овец и коз - твоя мужская работа. У каждого масая есть глиняная хижина. У порядочного масая столько хижин, сколько жен плюс еще одна, своя отдельная личная. Жилищной проблемой масай не озабочен. Каждая порядочная жена-масайка сама строит жилище. Как птица вьет и лепит гнездо, так и жена-масайка вьет и лепит хижину. Принесет из саванны веток, сплетет из них стены и крышу, замесит глину пополам с навозом, обмажет плетень. Солнце припечет и завершит работу - крепкий станет домик и звонкий - живи - на твой век хватит. А можешь откочевать в другое место, масайская жена совьет и слепит тебе другую хижину. И, как птица, она будет делать это с удовольствием, напевая песню о том, какая она хорошая масайская жена и как она любит мужа-масая: "А-ниа-на-а-на-а…"
Обычная масайская хижина - глиняная ракушка, закругленный коридор и круглое помещение с лежанкой, на которую брошена овечья шкура. Нет дверей и окон, если не считать дырку в полдюйма окошком. Через эту дырку проходит лучик света достаточный для того, чтобы масай не озирался в кромешной тьме, а различал силуэт своей масайки и лежанку при том.
Этого скромного освещения было, между прочим, достаточно, чтобы Серега запечатлел масайку на камеру. Масайка сидела на лежанке, открыто кормила грудью младенца и пела. И пела она о том, какая она хорошая мама и какой у нее славный сынок-масаенок: "А-на-а-ни-а-а…"
А я смотрел на нее и думал, почему я не масай, и почему эта женщина не моя масайка, и эта кроха у нее на руках не мой масаенок? Серега спросил:
- А не хотел ли ты здесь остаться?
И я, не выходя из состояния глубокой задумчивости, автоматически сказал:
- Да.
Вот уже целый день щеголяю в масайской тоге. Хожу и удивляюсь, почему мне такой вопрос не задает вождь племени Наныоги. Я бы и ему сказал "да". Он не спрашивал, он приглядывался ко мне. Прикидывал, что я могу дать его народу и ему лично, и каким испытаниям меня следует подвергнуть. Но если он хочет меня испытать, почему не посылает в саванну убить льва, как это водилось у детей Моомби и как требовал того воинственный бог Нгаи. Вождь Наныоги видел мою решимость в глазах и копье, которое я крепко держал в руке, но не посылал меня в саванну убить льва. Очевидно, потому, что у него не было лицензии.
Вождь Наныоги взмахнул палкой, и по его повелению племя выстроилось в колонну, и я тоже встал посредине, как масай среди масаев, готовый ко всяким испытаниям и к самому обряду инициации. Колонна двинулась вперед, и путь наш был замысловато змеист, мы прошли меж глиняных хижин, трижды петлей, вышли из деревни, окружили ее и снова вошли и, образовав круг, остановились.
Женщины запели. Как-то сразу, без разогрева. Азартно и весело. И тотчас всех повело танцевать - смысл этого танца был прост, как правда: "Какие мы масаи - крепкие ребята, нам и льва завалить ничего не стоит". Ко мне подошла масайка и потянула в круг. Она была неподражаемо красива, стриженая почти под нуль плюшевая голова, передние зубки тычком вперед и белые, как у шиншиллы, а губы большие, пухлые - и никакого силикона. И я пошел за ней, и, как настоящий масай, танцевал масайский танец, и все племя бурно радовалось, глядя на меня. Будто дождь грянул после долгого сухостоя. Мне было сподручно танцевать, потому что танцевал уже, помнится, с эскимосами и чукчами такие замечательные танцы как "Ворон" и "Евражка". И это было по сути одно и то же.
А Серега не танцевал. Потому что он не хотел стать масаем, не хотел потому, что ему не нужна была масайка, потому что в его сердце давно и безраздельно господствовала Лена, его жена, причем одна. К тому же он чокнутый кинематографист, и ему позарез как надо было снимать на камеру этот неподражаемый танец. Очевидно, танец был испытанием, которое придумал для меня вождь Наныоги. Всем нравилось, как я лихо притоптываю, и думаю, первую часть испытаний я с честью выдержал. Но дальше по ходу дела в круг начали выходить масаи и прыгать высоко вверх. Первым подпрыгнул долговязый вождь Наныоги и подпрыгнул на такую немыслимую высоту, что я даже испугался: не повредился бы, приземляясь. Да и другие масаи тоже оказались по олимпийски прыгучие. И вот пришел черед прыгнуть мне. Я подпрыгнул, мне показалось даже и неплохо, а они засмеялись, просто покатились со смеху. Масаи лишний раз убедились, что только настоящие масаи умеют прыгать высоко. Шансов, что меня оставят в племени, практически не оставалось.
Танец продолжался, масаи демонстрировали свои умения.
- Ладно, - сказал я, - а такое можете, или вам слабо?!
И я им показал танец. Такого танца они отродясь не видали. Между тем, он известен на Руси с незапамятных времен, и называется "в присядку". Селяне пляшут его повсеместно и с большой охотой. Нечего делать - пляшут. Работа стоит - все равно пляшут. Пляшут до тех пор, пока не упадут. Случается, замертво.
Масаи, и особенно масайки, пришли в неописуемый восторг. Просили повторить, показать, научить… Не жалко, я щедро делился своим умением. Что я дал масайскому народу - так это научил плясать в присядку.
Когда наконец танцевальная часть закончилась, ко мне подошел вождь, ведя за руку красавицу масайку, ту самую с плюшевой головой. Вождь ткнул в меня пальцем и объявил:
- Папа.
Потом указал на масайку:
- Мама.
Он произнес эти слова на языке суахили, но что удивительно, они так же звучат и по-русски, стало быть, мы из одного корня, прачеловеческая Ева у нас общая, суть одна, несмотря на всю черно-белую разницу. Да, леди и джентльмены, получалось, он принял меня в масаи. Я - масай! Потому что у меня есть масайка, потому что мне ее дал вождь, потому что я… Я был готов по-масайски высоко подпрыгнуть от радости.
- Кстати, - сказал вождь Наныоги теперь уже по-английски, - а как насчет того, чтобы дать моему народу баксов?
- А?.. - сказал я и вышел из состояния глубокой задумчивости.
Джип уже сигналил, все было готово к отъезду.
Масайский прикид я оставил, а вот копье привез домой. Пригодится, мало ли…
Юрий БРИЛЬ,
для “Русской Америки, NY”
Фото автора
|
