Альберт Луи Филипп Швейцер родился 14 января 1875 года в небольшом городе Кайзерсберге (Верхний Эльзас, принадлежавший тогда Германии, ныне - территория Франции), в семье бедного протестантского священника (пастора) Луи Швейцера и его жены Адели, урожденной Шиллингер. И с отцовской, и с материнской стороны его предки в течение ряда поколений были пасторами и церковными органистами. Может быть, именно поэтому Альберта еще в ранней юности так и тянуло к проповеднической деятельности и органной музыке: давала о себе знать вековая традиция.
Его родители были людьми очень набожными, добродетельными, трудолюбивыми, с развитым чувством долга. В таком же духе они старались воспитывать своих детей. Уже с детских лет, прошедших в деревушке Гюнсбах в живописной долине Мюнстера, Альберт всячески помогал родителям вести хозяйство, усердно овладевая навыками физического труда и умением делать многое своими руками. В дальнейшем ему это чрезвычайно пригодилось до последних дней жизни…
Еще в годы учебы в сельской школе в Гюнсбахе, в "Реальшуле" в Мюнстере и в гимназии в Мюльхаузене Альберт отличался необыкновенно высокой любознательностью и пытливостью, разносторонними способностями и дарованиями. В 1893 году, когда ему исполнилось 18 лет, он поступил в Страсбургский университет, где с большим интересом изучал философию, теологию и теорию музыки (с раннего возраста он учился игре на органе). Студентом второго курса его призвали на солдатскую службу, но он не прекращал посещать лекции в университете, главным образом по философии. Особенно увлекся он философией Эммануила Канта, его этическими и религиозными взглядами. Утверждая, что Кант - это величайший идеал мыслителя, Швейцер сравнивал его роль в немецкой философии с ролью композитора, органиста и педагога Иоганна Себастьяна Баха (1685 - 1750) в немецкой музыке. Неудивительно, что темой своей докторской диссертации по философии Швейцер выбрал философию религии Канта. Однако в своем исследовании молодой ученый не только раскрыл всю глубину мыслей великого философа по рассматриваемым вопросам, но и смело вступил с ним в полемику, показывая непоследовательность своего кумира в решении этических проблем. В 1899 году диссертация Швейцера вышла в свет. Это была его первая печатная работа. За ней последовало много других.
Вскоре после защиты диссертации (1899) молодому доктору философии была предложена работа в должности приват-доцента на кафедре философии Страсбургского университета. Но Швейцер предпочел занять скромное место викария, т. е. помощника пастора в церкви Св. Николая в том же Страсбурге. Правда, уже в 1902 году Альберт расстался с саном служителя церкви, сохранив за собой руководство семинарией, и перебрался в родной университет в качестве приват-доцента на кафедре теологии (к тому времени ему была присуждена степень лиценциата теологии). Очевидно, этот переход Швейцера от практической деятельности проповедника к теоретической, к обстоятельному изучению фундаментальных основ теологии можно объяснить тем, что теологическая проблематика становилась для него все более доминантной. Не случайно в эти годы выходят его первые книги по богословию, в частности, "Тайна мессианства и страстей. Очерк жизни Иисуса" (1901).
Вместе с тем Швейцер испытывал острую потребность в творческом общении с интересными людьми. С этой целью он совершал частые (а подчас и длительные) поездки во Францию, где сближался с парижской научной и художественной интеллигенцией, нередко выступал перед нею с докладами о немецкой литературе и философии (о Ницше, Шопенгауэре, Гете, Гауптмане и др.), слушал лекции в прославленной Сорбонне. Особенно ценным для Швейцера было его знакомство, переросшее затем в большую дружбу, со знаменитым композитором, органистом-исполнителем и музыкальным педагогом Шарлем Мари Видором (1844 - 1937) и выдающимся писателем, музыковедом, тонким знатоком жизни и творчества Бетховена Роменом Ролланом (1866 - 1944). Под их влиянием он стал еще больше заниматься музыкой как в плане исследовательском, так и исполнительском. В 1905 году появилась его монография о творчестве И. С. Баха, которая, по мнению специалистов, до сих пор остается одним из наиболее интересных и полных исследований жизни и музыки гениального немецкого композитора.
Не меньший успех пришел к Швейцеру как к органисту-исполнителю. Органные концерты, которые он давал во многих странах Европы, вызывали всеобщее восхищение публики. Он был не только блестящим органистом-виртуозом, но и тонким исполнителем, проникавшим в самую душу органной музыки, особенно Баха. Он жил в этой музыке и заставлял слушателей глубоко сопереживать. Стефан Цвейг, который однажды специально приехал к Швейцеру, чтобы побеседовать с ним о музыкальном творчестве и послушать музыку Баха в его исполнении, впоследствии писал, что, слушая Швейцера, он забыл о течении времени, забыл о том, где находится, и когда пришел в себя, обнаружил, что плачет. Ромен Роллан посвятил Швейцеру книгу, назвав его сильнейшим музыкантом-импровизатором мира и крупнейшим знатоком Баха.
Казалось, Альберта Швейцера должно было радовать то, чего он достиг: известность, слава, почет, материальное благополучие. Но именно это меньше всего удовлетворяло его. В нем росла потребность приносить пользу людям, особенно тем, кто в ней крайне нуждался. Эта потребность зародилась у него еще в детские годы, когда он на себе почувствовал, что такое имущественное неравенство и социальная несправедливость. Его отец вынужден был, когда ему нечем было заплатить за уроки латыни, чуть ли не умолять директора гимназии, решившего избавиться от гимназиста из малосостоятельной семьи, не делать этого. Альберт болезненно переживал это. В нем рано созревало чувство собственного достоинства, осознание долга перед теми людьми, которые помогли ему получить полноценное образование, стать настоящим ученым и музыкантом. Постепенно это чувство перерастало в чувство солидарности с обездоленными и страждущими, порождавшее твердое желание помочь им, этим людям, чем-то конкретным, значимым для них. По сравнению с ними он считал, что его жизнь сложилась вполне счастливой. Еще студентом он дал клятву: до тридцати лет набираться знаний и опыта, стараться преуспеть в науке и искусстве, а потом посвятить себя непосредственно служению людям. Вот что впоследствии он писал об этом: "Однажды солнечным летним утром, когда - а это было в 1896 г. - я проснулся в Гюнсбахе во время каникул на Троицын день, мне в голову пришла мысль, что я не смею рассматривать это счастье как само собою разумеющееся, а должен за него чем-то оплатить. Раздумывая над этим, лежа еще в постели, в то время, когда за окном пели птицы, я пришел к выводу, что было бы оправданным до тридцати лет жить ради наук и искусств, чтобы затем посвятить себя непосредственному служению человеку".
В 1895 году Альберту Швейцеру исполнилось тридцать лет. И он сдержал данное себе слово. Неожиданно для всех он отказался от блестяще начатой научной и художественной деятельности, приняв тщательно продуманное решение уехать на постоянное жительство в Африку. Но почему в Африку? Разве в Европе не было тогда обездоленных и страждущих? Было, и немало. И Швейцер неоднократно предпринимал попытки помогать им. Еще будучи студентом, он много времени и сил отдавал работе в студенческом союзе по оказанию помощи бедным. Он сам признавался: "Первоначально я думал о гуманистической деятельности в Европе". Он пробовал было организовать на свои средства приют для детей-сирот, но столкнулся с недовольством городских властей. В 1903 году он пытался помочь заключенным и бездомным бродягам. Для некоторых он сумел подыскать работу и дать им небольшие средства на первое время. Но и эта попытка провалилась, так как одиночке-добровольцу было не под силу вести переговоры с властями, следить за устройством судеб своих подопечных. Необходимо была организация настоящих гуманистов, а знакомство с уже существующими организациями показало Швейцеру, что они в основном наживались за счет тех, кому должны были помогать.
Потерпев неудачу в своей работе по оказанию помощи бедным и больным в условиях европейской жизни, Швейцер окончательно убедился в том, что мелкими пожертвованиями частных лиц эту проблему никак не решить. Успех этого дела требует не только самоотверженности, полной самоотдачи, но и определенной независимости от властей. Поэтому остается уехать туда, где можно будет самостоятельно претворять в жизнь поставленные перед собой задачи. И все же почему именно в Африку? Еще в детстве узнал Альберт об Африке. Отец рассказывал ему о миссионере Казалисе, о его миссионерской деятельности на "черном континенте", в частности, в Конго, о людях, живущих там в крайней нужде и нищете. Впечатлительный мальчик проникся к ним чувством сострадания. А детские впечатления, как известно, незабываемы. Однако не они, эти впечатления, сыграли решающую роль в выборе места, где можно было бы претворить в жизнь свое стремление не на словах, а на деле помогать людям, особенно нуждающимся в этом. Однажды, осенью 1904 года, знакомясь с брошюрой ежегодного отчета Парижского миссионерского общества, Швейцер обратил внимание на статью "В чем испытывает острую нужду миссия в Конго?" В ней содержалась жалоба на нехватку людей с медицинским образованием для миссионерской работы в Габоне, северной провинции Конго, и призыв о помощи. "Закончив чтение, - вспоминает Швейцер, - я спокойно принялся за работу. Поиски завершились". Однако не только это повлияло на принятое Швейцером решение, но и то, что уже тогда он явно разочаровался в европейской цивилизации. "Ах, прекрасная цивилизация, - говорил он в своей проповеди, произнесенной 6 января 1905 года в церкви Св. Николая в Страсбурге, - которая в таких возвышенных словах умеет говорить о человеческом достоинстве и о правах человека, которая в то же время унижает и попирает это достоинство и эти права у миллионов существ, единственной виной которых является то, что они живут за океаном, что кожа у них другого цвета и что у них нет возможности все это изменить. Прекрасная цивилизация, которая, сама того не подозревая, расписывается в своем ничтожестве, пустословии и грубости перед теми, кто отправляется следом за ней в заморские края и кто видит, что она там творит. Так вправе ли эта цивилизация говорить о человеческом достоинстве и о правах человека?.." Не случайно Эйнштейн в "Слове об Альберте Швейцере" (к 80-летию юбиляра) писал: "Мне кажется, что его работа в Ламбарене в значительной степени была плодом протеста против наших морально окостеневших и бездушных границ цивилизации…"
Вероятно, не все знают, что Швейцер отправился в Африку не в 1905 году, когда объявил о своем драматическом решении, а лишь семь лет спустя. Что же задержало его в Европе на столь длительное время? Все эти годы он учился на медицинском факультете Страсбургского университета. "Я хотел стать врачом, - писал Швейцер, - чтобы иметь возможность действовать, вместо того чтобы расточать слова… Медицинские знания лучше всего и всего полнее давали мне возможность исполнять это намерение, куда бы ни привела меня новая стезя.
Для Экваториальной Африки медицина значила особенно много, ибо там, куда я собирался поехать, как явствовало из сообщений миссионеров, нужнее самого нужного были врачи. Тамошние миссионеры… все время жаловались на то, что бессильны облегчить физические страдания туземцев. И я решил, что во имя того, чтобы стать тем самым врачом, в котором нуждаются эти несчастные, мне стоит снова сесть на студенческую скамью".
На долгие годы его лозунгом стало: "Сначала я должен вылечить людей, а уж затем нести им слово Божье". Курс за курсом с присущим ему упорством и настойчивостью одолевал Швейцер секреты врачевания. Он с одинаковым рвением изучал терапию и гинекологию, стоматологию и фармацевтику, зная, что в тропической Африке у него не будет консультантов и советчиков. Все придется решать самому. Словом, это был колоссальный труд. Часто Швейцеру оставалось для сна три-четыре часа в сутки. Прочитав лекции для студентов, он сам спешил слушать лекции на медицинском факультете, а затем до поздней ночи просиживал в анатомическом театре. Но это еще не все. Каким-то образом он успевал заканчивать начатые ранее литературные работы. Так, в 1906 году вышло в свет его теологическое исследование о поисках "исторического Иисуса" под названием "От Реймаруса до Вреде", в 1908 - расширенный и переработанный немецкий вариант "Баха", и в 1911 - книга о мистицизме апостола Павла. Швейцер даже успевал давать органные концерты с целью накопления средств на постройку больницы в Африке.
26 марта 1913 года 38-летний Альберт Швейцер, защитив и опубликовав докторскую диссертацию на тему "Психиатрическая оценка личности Иисуса" и получив степень доктора медицины, отправился вместе с женой Хелене, дочерью известного историка, профессора Г. Бреслау (он познакомился с ней еще в 1903 году на одной из своих проповедей, а в 1912-ом они поженились), в Габон (Габон был тогда провинцией французской колонии Французская Экваториальная Африка, ныне - Республика Габон) и поселился в маленьком местечке Ламбарене на реке Огове, притоке Конго - одном из самых глухих районов этой страны. Здесь, в местности с крайне тяжелым и опасным для здоровья европейцев климатом, он жил почти безвыездно (правда, несколько раз он на длительное время посещал Европу и один раз - Америку) более 50 лет. Здесь он построил на собственные средства и отчасти собст-венными руками первую в этих местах больницу для туземного населения.
А начинать надо было с нуля: не было ни подходящих строительных материалов, ни рабочих-строителей, ни медицинского персонала. Пришлось на
первых порах туземные хижины переоборудовать в больничные помещения, жилье врача - в аптеку и т. д. Ведь потребность в медицинском обслуживании была чрезвычайной. Туземцы, не получая медицинской помощи, страдали и умирали от малярии, желтой лихорадки, сонной болезни, дизентерии, проказы. В первые же девять месяцев Швейцер принял с помощью жены около 2 тысяч больных. Строительство крайне нужного больничного комплекса проходило в очень сложных условиях. Первоначально были сооружены больничные корпуса (фактически бараки) из местных материалов (дерево, бамбук и пр.). Впереди был еще непочатый край работы. Но началась Первая мировая война, которая, по сути дела, свела на нет все, что уже было сделано. Доктора Швейцера вместе с женой как германских подданных интернировали и отправили во французские лагеря. Лишь после войны (и то не сразу) работа возобновилась. Понадобилось, естественно, немало лет, чтобы больничный комплекс приобрел черты современного медицинского учреждения. Больница насчитывала более 50 зданий, в которых одновременно размещалось в среднем до 660 больных. Их обслуживали всего 5 врачей и 16 медсестер (в основном из Европы). Они были добровольцами и зарплаты не получали. Им оплачивали только проезд из Европы в Африку и обратно. Ни одно правительство, ни одна организация не оказывали Швейцеру регулярной финансовой или другой материальной поддержки. Но постепенно появилось немало друзей, которые периодически направляли в Ламбарене денежную и гуманитарную помощь. Однако основные средства были заработаны самим Швейцером благодаря своей литературной и музыкально-исполнительской деятельности, от которой он не отказывался и с переездом в Ламбарене.
Отсюда, из Ламбарене, он отстаивал право на жизнь каждого человека независимо от его расовой и национальной принадлежности, цвета кожи, мировоззренческих и политических взглядов и убеждений. Отсюда раздавался его страстный голос против бесчеловечности, войны и фашизма, против ядерного оружия. Отсюда он призывал людей посвятить свою жизнь другим, пользоваться любой возможностью делать добро: "Нет человека, которому бы не представился случай отдать себя людям и проявить тем самым свою человеческую сущность. Спасти свою жизнь может всякий, кто использует любую возможность быть человеком, делая что-нибудь для тех, кто нуждается в помощи - какой бы скромной ни была его деятельность". Здесь, в Ламбарене, он совершил чудо: решил дилемму цивилизации и милосердной любви к человеку. Иначе говоря, поставил цивилизацию на службу милосердной любви. Тем самым он соединил в опыте своей жизни то, что считалось и считается несоединимым: самоутверждение и самоотречение, индивидуальное благо и нравственный долг. Здесь он вплоть до глубокой старости проповедовал, а главное - применял на практике свое подлинно гуманистическое учение о человеческой жизни. "Наконец-то, - писал Альберт Эйнштейн, - в это трагическое столетие появился великий человек".
В 1918 году Альберта и Хелену освободили в обмен на французских военнопленных, и они вернулись в Европу. Переход Эльзаса и Лотарингии в состав Франции побудил их принять французское гражданство. В 1919 году у них родилась дочь Рена. Сложившиеся обстоятельства вынудили Швейцера надолго задержаться в Европе. Чтобы поправить пошатнувшееся в лагерях здоровье и расплатиться с долгами по Ламбарене, он устроился работать в муниципальной больнице в Страсбурге, вновь стал выступать с органными концертами и лекциями в европейских странах. Собранные средства позволили ему не только расплатиться с долгами, но и материально поддерживать продолжающую функционировать в Ламбарене больницу. Возобновил Швейцер и работу над философскими и теологическими трудами, издав в 1923 году уже написанные произведения по вопросам философии культуры и этики "Упадок и возрождение культуры" и "Культура и этика", а в 1924 - "Христианство и мировые религии". Была еще одна проблема, которая нуждалась в решении прежде, чем отправиться в Ламбарене: жене Швейцера по состоянию здоровья была противопоказана жизнь в Африке, не говоря уже о том, что ей надо было заботиться об их пятилетней дочери. Супругам пришлось принять суровое решение - о разлуке на долгие годы. И только благодаря тому, что Хелена понимала важность замысла своего мужа и, находясь в Европе, деятельно и продуктивно помогала ему во всем, Альберту удалось заново создать, а впоследствии и расширить прославившуюся на весь мир больницу в Ламбарене. В 1923 году, в Верхнем Шварцвальде, Швейцер построил дом для своей жены и ребенка. Он не хотел оставлять их, пока дом не будет готов.
Будучи еще военнопленным Альберт Швейцер примкнул к группе прогрессивных деятелей культуры, науки и искусства (Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Стефан Цвейг, Огюст Роден, Бернард Шоу и др.), которая поддерживала антимилитаристсую позицию Ромена Роллана. Война, развеявшая последние иллюзии о благах прогресса и показавшая всю безнравственность европейского общества, побудила Швейцера вплотную заняться определением простых и действенных основ нравственного поведения и анализом их связи с современной культурой. Так возник замысел его главной книги "Культура и этика". Она была задумана как широкое исследование причин упадка культуры, поиска путей ее возрождения, разработки новой и в то же время универсальной этики, в основе которой лежала бы идея подлинной человечности. "Конечная цель всякой философии и религии, - писал Швейцер, - состоит в том, чтобы побудить людей к достижению глубокого гуманизма. Самая глубокая философия становится религиозной, и самая глубокая религия становится мыслящей. Они обе выполняют свое назначение только в том случае, если побуждают людей становиться человечными в самом глубоком смысле этого слова". В отличие от автора нашумевшей в свое время книги "Закат Европы" (1923) Освальда Шпенглера, который предрекал обреченность культуры на умирание, Швейцер утверждал, что упадок культуры имеет философско-этические причины, он не фатален, и культуру можно спасти, влив в нее "этику благоговения перед жизнью". Что это значит? Отвечая на этот вопрос Швейцер, писал: "Я - жизнь, которая хочет жить в гуще других жизней, которые тоже хотят жить… человек, отныне ставший мыслящим, испытывает потребность относиться к любой воле жизни с тем же благоговением, что и к своей собственной. Он ощущает другую жизнь как часть своей. Благом считает он сохранять жизнь, помогать ей, поднимать до высшего уровня жизнь, способную к развитию; злом - уничтожать жизнь, вредить ей, подавлять жизнь, способную к развитию. Это и есть главный абсолютный принцип этики… Главной ошибкой всех до сих пор видов этики было мнение, что заниматься нужно отношением человека к человеку. В действительности речь идет о том, как человек относится к миру и ко всему другому, что его окружает. Он станет этичным лишь тогда, когда жизнь как таковая, жизнь растений и животных будет для него так же священна, как жизнь человека, и когда он посвятит себя жизни, находящейся в бедствии". Вряд ли стоит сомневаться в том, Швейцер пришел к этике благоговения перед жизнью под влиянием, в частности, нравственно-религиозного учения Льва Толстого, его фундаментального положения: "Не убий относится не к человеку только, но и ко всему живому. Заповедь эта была записана в сердце человека прежде, чем она была записана на скрижалях".
Вернувшись в 1924 году в Ламбарене, Швейцер нашел больницу, в которую было вложено столько средств и труда, в руинах. По сути дела, приходилось опять начинать с нуля: лечить, строить, добывать материалы для строительства новой больницы, провиант и топливо, утешать и провожать в последний путь; каким-то непостижимым образом писать работы по философии и теологии, о войне и мире, о своей жизни, в частности, "Письма из Ламбарене" (1925 - 1927), "Из моей жизни и моих мыслей" (1931), "Религия в современной культуре" (1934), "Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика" (1935), "О положении нашей культуры" (1947), "Проблема мира в современном мире. Нобелевская речь" (1954), "Мир или атомная война" (1958); и даже наслаждаться теми немногими минутами отдыха, которые были отведены музицированию (по словам Швейцера, именно тишина и первозданная мощь тропического леса позволили позднее звучать его органу так чисто и проникновенно). Но в центре внимания Швейцера было, разумеется, строительство новой больницы, завершившееся к 1927 году. Постепенно она превратилась в большой комплекс. Он строился как типичное африканское селение. Электричество было проведено только в операционные (видимо, и в целях экономии средств). Вокруг свободно бродили животные. Членам семьи разрешалось ухаживать за больными во время их выздоровления. Для того чтобы вызвать доверие туземцев, важно было, как считал Швейцер, оказывать им помощь в знакомых для них условиях. Вскоре селение Ламбарене приобрело мировую известность, а Швейцер с горечью констатировал, что "истину тоже приходится организовывать".
Периоды работы в Африке Швейцер чередовал с поездками в Европу, где читал лекции и давал концерты, чтобы собрать средства для больницы. Между тем над Европой все сильнее сгущались зловещие тучи фашизма. Относясь к нему не менее нетерпимо, чем к войне, Швейцер не верил, что порядок, установленный в нацистской Германии, можно изменить манифестами протеста, даже в том случае, если бы под ними стояли подписи всех наиболее уважаемых людей планеты. Он хорошо помнил, что подобная деятельность группы Ромена Роллана в годы Первой мировой войны фактически не дала положительных результатов. Уже тогда Швейцер начинал понимать, что действенным могло быть только осознание каждым человеком обмана, на который идут политики, закулисно готовя мировые бойни. Подлинно массовые антифашистские и антивоенные движения Швейцер рассматривал не иначе как совокупность индивидуальных воль. Для возникновения такого движения в то время, по его мнению, еще не созрели необходимые условия.
После Второй мировой войны, в ходе которой погибли десятки миллионов людей, после ужасной трагедии в Хиросиме и Нагасаки Швейцер окончательно осознал, что молчать больше нельзя. Он выступил с многочисленными статьями, речами, обращениями по поводу страшной катастрофы, угрожающей всему человечеству. Он не уставал повторять, что решение проблемы о полном и безоговорочном запрещении ядерного оружия может быть реализовано только при осуждении его испытаний всеми заинтересованными в мире народами. В 1957 году на весь мир прозвучало его, Швейцера, страстное "Обращение к человечеству!", в очередной раз призвавшее правительства прекратить испытания ядерного оружия, использование которого может обернуться гибелью всего живого на земле.
Став еще при жизни легендой, Альберт Швейцер заслужил всемирное признание. Еще в 1928 году город Франкфурт-на Майне наградил его премией имени Гете, воздав должное "гетевскому духу" Швейцера и его служению человечеству. На эту премию был построен дом в Гюнсбахе, ставший местом отдыха персонала больницы Ламбарене, а впоследствии - мемориалом великого гуманиста. Крупнейшие университеты Европы и Америки присвоили ему почетные докторские степени. В 1949 году он посетил по приглашению Чикагского университета США. В 1950-годах он начал пользоваться поистине мировой известностью. Его именем называли учебные заведения, улицы и даже корабли. В 1951 году он был избран членом Французской академии, а в 1953-м был удостоен высшей награды человечества: когда он был в Ламбарене, туда пришла весть о присуждении ему Нобелевской премии мира. Швейцер не мог тогда присутствовать на церемонии награждения и поэтому премию принял французский посол в Норвегии. На деньги, полученные от Нобелевского комитета, была построена рядом с Ламбарене деревушка для прокаженных. Многие (особенно в Америке) видели в Швейцере святого ХХ века. Благодаря публичным выступлениям и фотографиям в прессе его узнавали во всем мире.
Ламбарене превратилось, как в свое время Ясная Поляна, в центр паломничества людей почти из всех стран мира. Посетители удивлялись, увидев, что знаменитый философ и музыкант трудится в больнице не только как врач, но и как архитектор, прораб, каменщик, плотник. Однако это не воспринималось как чудачество великого человека. В беседе с американским писателем-пацифистом Норманном Казинсом, автором двух книг о "Ламбаренском отшельнике", Швейцер сказал: "Я должен защищать то, во что верю, формами жизни, которой я живу, и работой, которую я выполняю. Я должен попытаться сделать так, чтобы моя жизнь и моя работа говорили о том, во что я верю". Примечательно, что Швейцер умел вовлечь в работу не только персонал больницы и всех сколько-нибудь трудолюбивых больных, но и приезжавших в Ламбарене гостей. В своем экземпляре "Одиссеи" Гомера Швейцер подчеркнул то место, где говорится, что гость должен просить в доме работы, ибо тогда он входит в семью и становится другом этого дома. Не раз случалось, что люди, приезжавшие посмотреть больницу, оставались потом работать вместе со всеми. Один из посетителей Ламбарене особо отметил руки Швейцера "с огромными чуткими пальцами, которые одинаково ловко зашивали рану, чинили крышу, играли Баха на органе, записывали слова о значении Гете для цивилизации в период упадка".
Людей, знавших Альберта Швейцера, поражала и восхищала его феноменальная работоспособность. Работа для него всю жизнь была на первом месте, и он никогда себя не щадил, умел подчинить ей все остальное. Отвечая на вопросы того же Норманна Казинса о качествах личности Швейцера и оглядываясь на прожитую жизнь, жена его, Хелене, окончившая незадолго до переезда в Африку курсы медицинских сестер, сказала: "Мне так тяжело чувствовать себя такой беспомощной, я должна была бы трудиться вместе с доктором. Это непостижимый человек. Я убеждена, что сейчас он работает еще напряженнее, чем двадцать лет назад. А двадцать лет назад я боялась, что он убьет себя работой. Он всегда говорит, что у него есть хороший рецепт для людей, которым за шестьдесят, если они плохо себя чувствуют: напряженная и еще более напряженная работа".
К сожалению, климат Экваториальной Африки оказался губительным для здоровья Хелене. В итоге около половины их супружеской жизни она провела в Европе и только на короткое время приезжала несколько раз в Ламбарене. Однако последние полтора года она провела там и уехала оттуда 22 мая 1957 года уже в очень тяжелом состоянии. Спустя 10 дней она умерла в одной из больниц Цюриха. Прах ее был перевезен и похоронен в Ламбарене…
Как известно, далеко не все выдающиеся мыслители следовали и следуют в своей жизни тем моделям поведения, которые они проповедуют в создаваемых ими учениях. Такая раздвоенность личности была чужда Альберту Швейцеру. Всем своим образом жизни, всеми своими делами и поступками он являл собой пример глубочайшей человечности (гением человечности называл Швейцера Стефан Цвейг) и мужества, самоотверженности и скромности. Как и Лев Толстой, перед которым он преклонялся, считая его одним из великих воспитателей человечества ("Мне никогда не забыть, как я ему обязан", - писал он в своей статье "Воспитатель человечества Толстой"), Швейцер придавал личному примеру особое воспитательное значение: "Личный пример - не просто лучший метод убеждения, а единственный".
Даже с приближением смерти он не пал духом, думая не столько о себе, сколько о людях, ради которых он жил и которым нужна была его помощь. Вот что пишет об этом П. Г. Фрайер, автор книги "Альберт Швейцер. Картины жизни":"За больницей, на пути в поселок прокаженных, расположилась столярная мастерская. Все сотрудники больницы - как местные, так и приезжие, в те месяцы 1964-1965 годов проходили мимо столярной мастерской со смешанным чувством восхищения и страха. Верный намерению привести в "порядок свой дом, прежде чем его покинуть", Швейцер распорядился изготовить для себя простой деревянный гроб. И если кое-кто из знавших об этом поеживался при такой зловещей мысли, то более разумным было ясно, что Швейцер решил самолично принять необходимые меры на случай, если кто-то потребует большого размаха при его погребении и друзья не устоят перед этим натиском. Швейцер хотел уйти из этого мира так же просто и скромно, как жил. Он был одним из тех редких людей, которые не страшатся смерти, не боятся умереть. "Тот, кто боится смерти, тот умирает раньше неустрашимого", - как-то сказал он".
Очевидно, Альберт Швейцер, судя по его учению о человеческой жизни, считал, что человек должен формировать в себе умение не только жить, но и умирать, противопоставлять страху смерти силу духа. Ведь еще древние греки утверждали: "Страх смерти хуже самой смерти". А римский император и философ Марк Аврелий говорил: "Всегда смотри на себя как на умирающего, и ты будешь долго жить!" Следовательно, людей надо учить не только жить, но и умирать. В свое время выдающийся французский философ Мишель Монтень мудро заметил: "Кто учит людей умирать, тот учит их жить!" Не об этом ли размышлял старый Швейцер, когда смерть неумолимо приближалась к нему?..
Он умер 4 сентября 1965 года и похоронен под окнами своего кабинета рядом с могилой жены, а больница, основанная им, существует до сих пор, и по-прежнему принимает и исцеляет всех нуждающихся в помощи.
И. ЮДОВИН для “Русской Америки, NY”.
|
