Снова август, и снова Париж. Прошел год, как я отправила свою первую статью в «Русскую Америку». Год – мгновение для вечности, и совсем немало для человеческой жизни. Что-то неуловимо изменилось, и август нынче не такой, как год назад, и Париж стал иным.
По данным общественным опросов – источнику информации, столь популярному и авторитетному в двадцать первом веке, большинство французов испытывают в настоящий момент неудовлетворенность своей жизнью, но затрудняются назвать причины этой неудовлетворенности. По другим данным других общественных опросов, на первом месте среди всех интересов французов в данный момент стоит возможность покупать, покупать, и покупать. Зарабатывать деньги и тратить их на покупки. Опираясь на эти данные, вполне можно предположить, что шопинг из средства обеспечивать себя нужными вещами посредством их покупки, превращается для многих в средство психологического воздействия – покупая, успокаиваешься.
Об одной разновидности шопинга – на известных парижских «блошиных рынках» - мне и хотелось вам сегодня немного рассказать.
Лето в этом году стоит на редкость холодное и дождливое. С завидным постоянством через каждые два-три дня идет дождь.
Парижане, незыблемо верные своим привычкам, покинули столицу, разъехавшись на каникулы, и изящно-прекрасный город опустел. Даже толпы неунывающих туристов, прежде с энтузиазмом бороздивших Париж вдоль и поперек, изрядно поредели – туристов этим летом в Париже гораздо меньше, чем обычно. Это обстоятельство приводит в уныние владельцев маленьких кафе и ресторанов, вынуждая их часами простаивать в дверях своих заведений в ожидании клиентов.
Но у нас с вами нет причин грустить – разве не сказал устами Альбера де Морсер французский классик со страниц великого романа «Граф Монте-Кристо», что «те, кто остаются на лето в Париже – это настоящие парижане». Так что и мы, коль скоро мы оказались на лето в Париже, можем причислить себя к настощим парижанам.
И чтобы развлечься, почему бы нам не познакомиться со знаменитыми «блошиными рынками» Парижа? Очень любопытно посмотреть на них вблизи.
Итак, решено – едем.
Захожу на сайт vide-greniers.org и выбираю самый большой «блошиный рынок», который будет в ближайшую субботу. Это неподалеку от Пляс Националь (Place Nationale), на рю Тюрбиго.
В субботу утром просыпаюсь пораньше и отправляюсь в путь. Выйдя из метро и немного удалившись от него, обнаруживаю улицу, сплошь заставленную вдоль тротруаров торговыми палатками. Чувствуя, как во мне просыпается азарт искателя сокровищ, быстрыми шагами приближаюсь к первым продавцам и погружаюсь в увлекательный мир старых вещей, которые были свидетелями как очень далеких, так и весьма недавних, времен.
Эти веши могли бы поведать нам немало удивительных историй из жизни своих владельцев и стран, из которых они прибыли. Они немые участники истории, дожившие до наших дней, и готовые рассказать многое о своей удивительной судьбе внимательному человеку, обладаюшему воображением.
Вот приветливая женщина рядом с длинным столом, покрытым белой скатертью. На столе стоит множество вещиц декоративного характера, все страшно занимательные. Например, вот этот черный слоник, кажется он из эбенового дерева. Я беру его в руки, и продавец начинает многоречиво и с охотой информировать меня о судьбе слоника: слоник времен Наполеона Третьего (это каких же годов?), был подарен ее детям одним очень старым человеком, их соседом. У слоника когда-то были бивни, очевидно из слоновой кости, но, к сожалению, он их лишился. Впрочем, его это не портит – покупаю слоника после непродолжительного торга.
В небольшой стеклянной витрине лежит крохотная ложечка, похоже, серебряная, ажурно-резная, ложе самой ложечки выполнено в форме раковины - очень красиво. Прошу показать мне ложечку. Да, несомненно, это серебро, очень старая вещь, замечательно сохранившаяся. Вероятно, ложечка для горчицы, а может быть, для чего-то, о чем мы в наши дни не имеем представления. Тонкая работа на миниатюрном кусочке серебра – забираю ложечку.
Следую дальше. Прохожу мимо очень большой по площади палатки, под которой удобно расположилась старинная мебель, а в огромным и очень уютном на вид кресле развалился продавец. Вот массивный стол на резных львиных лапах, буфет для фарфоровой посуды с удобными выдвижными ящичками для столового серебра и дверцами, скрывающими от взоров полки для столового белья – скатертей, салфеток, полотенец. Представляю себе такой буфет в своей столовой, и думаю о том, что в прежние времена люди хорошо знали, как вещи могут сочетать в себе красоту и функцинальность.
А вот стулья с высокими и прямыми спинками, на крепких и прочных ножках – на таких стульях можно сидеть десятилетиями, не опасаясь, что они развалятся под тобой, как стулья из «Икеи», сработанные быстро, но ненадежно талантливым «people of China».
Дальше – фарфор. Столы, уставленные старинными тарелками, чашками, блюдцами, заварочными чайниками, соусниками и неведомого назначения чашами из фарфора самых разных марок (в основном, французских – Лимож, Порселэн де Пари, Севрский фарфор). Рисунки, украшающие все эти изделия, отличаются от современных изяществом, тонкостью, прихотливостью линий, и поражают стойкостью красок, не поблекших и сегодня.
Рядом - серебряные приборы, сверкающие тяжелыми кучками на куске плотной ткани, разложенной прямо на асфальте.
Следом – продавец подержанных книг и грампластинок - тех самых, виниловых, пришедших на эти парижские улицы 2007 года из шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых… Рядом в картонных коробках почтовые карточки с изображениями на самые разные сюжеты, но наиболее популярный - это виды городов и деревень Франции. В коробках роются с отрешенным видом неутомимые коллекционеры.
Высятся стопки поблекших журналов «Пари-Матч», с обложек которых звездно улыбаются совершенно юные и непохожие на себя нынешних Бриджит Бардо, Аден Делон, Катрин Денев и многие, чьих имен я не знаю.
А вот экзотическая личность: продавец явно не француз, родина его – таинственный Восток, и в соответствии с традициями торговли родных мест, он монотонно выкрикивает каждые две минуты одну и ту же фразу: «Всё за один евро! Любой товар за один евро! Только один евро!»
Палатки над ним нет, он поставил свой товар на истершийся от долгого употребления ковер с едва различимым исунком, а ковер постелил на большую квадратную вентиляционную решетку. Очевидно, такое место досталось ему даром, в то время как для других подавцов право торговать один день на подобном рынке обходится в 300-400 евро.
Теплый воздух из решетки вздымает ковер, прижатый тяжелыми ящиками, в которых все свалено в одну невообразимую кучу. Однако, шанс найти какое-нибудь сокровище всего за евро действует столь притягательно, что желающие покопаться в ящиках не убывают, перемещаясь по пузырящемуся ковру. Я присоединяюсь к ним и черeз пять минут становлюсь обладательницей веселой золотистой латунной тарелки, сплошь покрытой чеканкой руками неведомого восточного мастера, и маленькой керамической корзинки, выполненной в технике «барботин» в сиреневато-зеленоватых тонах, и с витой ручкой, к тому же без единой царапинки.
В следующей палатке аккуратными стопками сложены старинные льняные и полотняные простыни, пододеяльники и наволочки, украшенные монограммами (что означает, что пришли они на этот рынок из богатых некогда домов), вышивкой, и не украшенные ничем. Полотно гладкое, прохладное и тяжелое. Ощущая его приятное прикосновение, я думаю о том, что ткани для белья делались раньше совершенно особым способом, и благодаря этому они служили своим владельцам подолгу.
На вешалках висят странные одеяния, которые при ближайшем рассмотрении оказываются старинными сорочками и нижними юбками, отделанными тончайшим кружевом. Они соседствуют с довольно грубыми на вид, но очень прочными еще мужскими рубахами – невозможно представить, кто и при каких обстоятельствах их надевал. Мужчины, которые могли носить такое грубое белье, не были неженками – это точно можно сказать.
На одном из столов лежит корсет, настоящий корсет со шнуровкой спереди и сзади, и чем-то, вшитым в ткань, придающим этому вышедшему из моды и хорошо забытому предмету, некую жесткость, и вместе с тем - гибкость. Мне тут же захотелось представить, какие талии были у дам, которые носили подобные вещи.
Я обернула вокруг себя корсет и… поняла, что его конструкция вынуждала сильно втягивать в себя живот и держать спину безукоризненно прямой, чего в наше время почти никто не делает, за исключением, разве что балерин.
В результате этого занятного «теста» я поняла, что если бы кто-нибудь затянул шнуровку, как это делала Мамушка для Скарлетт из фильма «Унесенные ветром», то я смело могла бы считать корсет покоренным, однако смогла бы я при этом при этом дышать – вопрос остался без ответа, и я со вздохом положила корсет на место.
Иду дальше.
Вот палатка, отдаленно напоминающая съемочную площадку давних лет: какие-то треноги, странные лампы на палках и ножках, прожектора. Фотоаппараты и кинокамеры древнего вида, линзы, увеличители. Неужели в наше время, главной чертой которого является совершенная, но все продолжающая совершенствоваться, техника, подобные фотоаппараты и кинокамеры начала двадцатого века могут кого-то интересовать? Однако, покупателей, с любопытством разглядывающих все это, было немало.
А здесь что-то удивительно знакомое. Не верю своим глазам – мраморный бюст Ленина. И еще один, поменьше, из гипса – такие были почти в каждой советской семье в брежневские времена. И бронзовый Маркс, и советские ордена, и погоны, фотоаппараты «Зенит», «Зоркий», «ФЭД», и деревянный ящик с обычными пожелтевшими фотографиями сороковых-пятидесятых годов. Все это продавал месьё лет 45 на вид, родом с Западной Украины, говорящий с покупателями на русском, украинском, белорусском, польском, испанском, английском и французском языках. Просто удивительно, сколь прихотливы бывают судьбы людей, в особенности тех, кто вынужден покинуть родину на долгие годы, если не навсегда.
В блужданиях среди этого невероятного смешения вещей, где двадцать первый век соседствовал с девятнадцатым, а бывало (правда, редко) – и восемнадцатым, неземетно летело время. От обилия впечатлений и лиц наступила усталость.
Мы свернули в переулок и решили пройтись пешком по Парижу, чтобы отряхнуть с себя пыль времен и вернуться в реальность.
Да, Франция – хранилище множества красивых, занятных, неожиданных и самых разнообразных вещей. Удивительно, сколь многое отлично сохранилось в течение десятилетий во французских домах и семьях, и теперь, спустившись с чердаков и покинув мрачные подвалы, обретает новую жизнь с новыми владельцами, часто покидая для этого Францию. Потому что очень многих туристов привлекают изобильные французские «блошиные рынки», на которых до сих пор еще можно встретить порой настоящие редкости, антиквариат.
Иду, не спеша, пустынными парижскими улицами, разглядываю витрины магазинчиков, булочных и кафе, закрытых на летние отпуска, читаю записки, приклеенные небрежно к дверям, о том, что владельцы вернутся тогда-то, и думаю о том, что пройдет совсем немного времени – недели две или три, и прекрасный город вновь забурлит неистовой кипучей жизнью, простившись до следующего августа с тихим и сонным спокойствием летнего Парижа.
Прощаюсь с вами, дорогие читатели «Русской Америки» и я – это моя последняя статья из Франции, я уезжаю. Прощаясь, я благодарю вас за то, что вы читали мои строки, не всегда ровные и гладкие, не всегда бесспорные.
Мерси и оревуар, как говорят французы.
Надежда БОЕВА,
собственный корреспондент
"Русской Америки, NY" во Франции.
|
