* * *
О, Швеция! Как воспеть мне тебя, суровую!
Где слова взять такие, чтоб услышавший песнь мою
Обращал бы свой взор, удивленно-восторженный
На тебя, о Великая!
Когда мы слышим имя человека, то в нашей памяти возникает его образ, если мы знаем или помним этого человека. Когда мы слышим название страны, наша память, опираясь на ассоциации, услужливо пытается найти то, мы слышали об этой стране, или что с нами происходило, если мы в ней бывали.
Я говорю: «Швеция». Что представляется мне?
Холодно. Суровый край. Толстые, вязаные из шерсти, свитера с оленями, снежинками и прихотливо сплетающимися узорами. Незабываемая музыка группы «АББА». Карлсон, который живет на крыше, и его создательница Астрид Лингрен. Альфред Нобель и Нобелевская премия. Огромные автобусы «Скания» и автомобили «Вольво». Марка одежды «H&M», которая в прошлом году сделала своим «лицом» Мадонну. Мадонна, побыв некоторое время в образе модели, быстро переквалифицировалась в модельеры собственной линии одежды, об успешных продажах которой мало что известно.
Впрочем, это уже не имеет отношения к Швеции, это - про «лицо», которое есть непременный атрибут современной рекламы, наделяющей при солидном бюджете «лицами» все то, что должно быть продано в больших количествах по высоким ценам и с максимальным шумом: духи, одежду, чемоданы, кофейные аппараты, напитки, памперсы и т.д.
Следуя модной игре в «лица», я пытаюсь представить себе лицо Швеции. И вот я вижу Грету Гарбо, холодную красавицу, таинственную, загадочную, непознанную. Звезда-тайна кинематографа, которая никогда не давала интервью, не дарила автографов, не ходила на премьеры своих фильмов и не отвечала на письма поклонников. Оставив Голливуд в расцвете своей карьеры, она до глубокой старости прожила в Нью-Йорке в одиночестве. «Я хочу остаться одна» - сколько людей пытались понять, что она скрывает за этими словами, но никому не удалось. Возможно, лишь потому, что она действительно просто хотела остаться одна.
Будущая легенда, символ красоты и элегантности долгие десятки лет, Грета Гарбо родилась в беднейшей семье, познала в детстве невыносимую нужду. Была страстно любима своим отцом, который рано умер от тяжелой жизни.
Цепь случайностей, выкладывающих прихотливый рисунок каждой человеческой судьбы, привела ее в Голливуд. Но отнюдь не случайно она задержалась там на много лет, чтобы стать женщиной-иконой. Непреклонный «нордический» характер и воля, без которых вряд ли возможен любой значимый успех, возвели ее, не знавшую никого в Голливуде и почти не говорившую по-английски, покинутую режиссером, который привез ее в Америку из Швеции, на вершину славы и богатства. Первый же фильм с ее участием принес ей огромный успех, это было еще немое кино. Когда же началась эпоха звука в кинематографе, многие звезды остались без работы – их голоса не были так хороши, как внешность и мимика. Многие, но не Гарбо – успех не изменил ей и на этот раз, зрители были в восторге от низкого голоса красавицы Греты.
Последний фильм с ее участием был снят в 1941 году, и после войны она уже не вернулась в Голливуд – ей хотелось «остаться одной». Перебралась в Нью-Йорк и прожила там до конца своей жизни, до 1990 года.
Не так давно были открыты вниманию общественности архивы шведской разведки сороковых годов, и мир с удивлением узнал, что кинозвезда Грета Гарбо сотрудничала в конце Второй мировой войны с шведскими спецслужбами, выполняя опасные и ответственные миссии, например, организовывая массовый побег евреев из концлагерей.
В Швеции помнят и любят Грету, хотя она еще в 1956 году приняла американское гражданство.
Но все же сегодняшние кумиры – это молодые современники, герои светских хроник, чьи фото не сходят со страниц глянцевых журналов, и чей жизненный успех определяется самыми разными факторами, из которых наименее значимым является талант или реальные личные заслуги.
И конечно, самые популярные люди сегодня в Швеции – это королевская семья.
Здесь уместно будет поведать, что шведская монархия является одной из самых древних в мире – ей более тысячи лет. За это долгое время представители самых разных родов и фамилий правили Швецией, сменяя друг друга. А наиболее курьёзный поворот колеса истории случился в 1810 году – очередным шведским королем стал один из маршалов Наполеона, простолюдин Жан-Батист Бернадот. С тех пор династия Бернадотов прочно воцарилась на престоле (этого у французов не отнять – они всегда старались покрепче держать в руках то, что в них попадало), и нынешний король Швеции Карл Шестнадцатый Густав – седьмой ее представитель. Правда, королевский престол уж ныне не тот, что в старые добрые времена – все, связанное с королями и королевами, в наши дни все больше напоминает театральное шоу.
Согласно новой конституции страны, вступившей в дейст-вие в 1975 году, король наделен одними лишь церемониальными обязанностями.
Тем не менее, они существуют – и короли, и королевы, и принцы, и принцессы, и замки, и вся их таинственная и манящая сказочно-королевская жизнь. И как и прежде, простых людей очень интересует, «Что слышно в датском королевстве?», говоря словами Гамлета. Для нас впрочем, более актуально королевство шведское.
А нового в королевском замке то, что принцесса Мадлен, третий ребенок в семье, помолвлена со своим другом, будущим юристом. Но никто не знает, когда они смогут назначить свадьбу. Потому что таков закон: пока старший ребенок в королевской семье, наследник или наследница престола, не сочетается браком, ни один из младших детей в брак вступить не может. А старший ребенок в шведской королевской семье – это крон-принцесса Виктория («крон» означает наследная принцесса, то есть наследующая престол), очень симпатичная брюнетка, похожая немного на мать – королеву Сильвию, имеющую бразильские корни.
Так вот Виктория о замужестве и не помышляет: числит в самых близких друзьях некоего фитнесс-тренера тридцати трех лет, и ранит родительские сердца возможным родством с человеком такой не убедительной профессии и низкого происхождения. Однако, Викторию это не смущает – дружба длится ни много ни мало пять лет, и смею думать, зиждется на главном комплексе Виктории – «лишнем весе», с которым она ведет затяжную войну (впрочем, как все затяжные войны – малоуспешную). И значит, ее брат принц Карл Филипп и сестра-красавица принцесса Мадлен обречены пока что на безбрачие.
Что ж, кажется, истинный властелин человеческих сердец и судеб – это любовь, которая одна приводит нас на вершину счастья и низводит в бездну отчаяния, и во имя которой создается все лучшее на земле.
* * *
Мой дом находится в центре города Мальмё, на юге Швеции. Это монументальное сооружение, занимающее едва ли не целый квартал. Своим левым боком дом обращен к небольшой площади, мощеной булыжниками, и по ней с утра до вечера снуют туристы. Под правым боком у дома проходит канал, впадающий в море, который дал название улице – Каналгатан («Улица рядом с Каналом»).
Из моего окна на пятом этаже я вижу слева кусочек дороги, стоянку такси, два похожих на гигантские мавзолеи здания, судя по темным окнам в субботу и воскресенье – офисные. На крыше одного из «мавзолеев» - большая открытая терраса, на ней белеют летние столики и стулья кафе, в котором сейчас никто не бывает – слишком холодно.
Рядом с мавзолеями три, прилепившихся друг к другу боковыми стенами, дома. Первый – забавный маленький двухэтажный желтый домик, похожий на кукольный. Зеленая входная дверь, зеленые навесы-«маркизы» над окнами низкого первого этажа, маленький смешной балкончик по центру второго этажа, и узкие мансардные окна под салатового цвета крышей. Рядом с ним возвышается немного странного вида дом: если бы про дом можно было сказать «узкий в плечах», то я бы выразилась именно. По фасаду в нем всего пять окон, но ему присуще некое сдержанное достоинство – высокий цокольный этаж, выкрашенный серым, узкие и высокие окна в несовременных рамах с частыми переплетами, никаких украшений на нем. И тем удивительнее высокий балкон на верхнем этаже с толстыми каменными балясинами, за которыми не видно ничего – кто бывает на этом балконе и что делает там? Над балконом – салатового цвета, как и у соседа, крыша.
Третий дом – радость для архитектурного гурмана, выстроен рукой мастера со вкусом, с чувством пропорций и стиля. Из розового и бежевого кирпича, украшенное лепными карнизами, гербами и венками, маленькими башенками над мансардными окнами и одной башней покрупнее, украшенной ажурной резьбой и увенчанной флюгером. Этот дом респектабельно расположился на перекрестке, выходя своими стенами на две центральные улицы. Три высоких этажа горделиво смотрят на окружающих французскими, от пола до потолка, окнами, словно демонстрируя свое превосходство над всеми прочими домами вокруг. Гордиться, несомненно, есть чем – совершенно замечательный городской особняк, жить в котором приятно, удобно и престижно.
По другую сторону от него, через перекресток, расположился невнятно серый и ничуть не обремененный архитекторской мыслью, коммерческий центр. На его полукруглом фасаде приметно выделяются огромные красные буквы, которые складываются в слово «HANSA». С наступлением темноты слово загорается неоновым светом, однако буква «H», упорно не желая светиться, превращает его в странное «ANSA».
А дальше мне ничего не видно – мешают ветви исполинского клена, верхушка которого находится вровень с седьмым этажом, а на мой пятый этаж приходится самая широкая часть его густой роскошной кроны, которая надежно укрывает собой все то, что находится за нею. Когда я смотрю из окна на этот клен, мне кажется, что прямо перед собой я вижу зеленый сад.
Если посмотреть из окна направо, то можно увидеть канал. Точнее, маленький его кусочек в пространстве между кленом и стеной моего дома. Он похож на декорацию к спектаклю, в котором режиссер стремился воссоздать на сцене максимальное сходство с жизнью.
Вот сейчас по «декорации» плывет длинная узкая лодка, которой правит гребец, окуная весло в воду то слева, то справа. Лодка быстро скользит по спокойной и недвижной поверхности канала. И мне тоже хочется взять в руки весло, сесть в лодку и плыть вот так же по городу, любуясь им, как я делаю это, гуляя по его улицам.
Вот гребец исчез из моей «декорации», зато теперь в нее вплыли точно маленькая армада, пять уток одна за другой. Впереди плывет красавец утиный «глава семьи», гордая его голова отливает на солнце то глубоким синим, то зеленым, то черным, а сам он - темно-коричневый в крапинку. Сзади почтительно загребают «родственники». Семейство быстро скрывается из виду, оставляя меня любоваться в одиночестве зеленоватой водой, обрамленной пологими берегами. Заскучав, я покидаю свой наблюдательный пост у окна, и иду гулять по городу.
* * *
Он приходил сюда каждый день. Всегда в одной и той же одежде, потерявшей вид, цвет и название. В руках держал две пухлые, набитые чем-то, большие пластиковые сумки. Старая трикотажная шапка, странно возвышаясь на голове, придавала его облику вполне законченный вид человека, не имеющего не только определенных занятий, но и жилья, и дохода, и всего того, что положено иметь. На нем была явная и стойкая печать, помечающая всякого, существующего вне общества.
Но как раз у него-то общество было. В этом обществе неважно было, как ты одет и как выглядишь, сколько денег на твоем банковском счету и есть ли он у тебя вообще. Здесь были иные ценности - те, что у людей обычно не в ходу. Оно состояло из чаек, живущих вдоль канала, впадающего в море, немногих серых голубей, которые в этом городе не водились, и черных грачей.
Иногда он приходил рано утром, с первыми лучами солнца, и тогда все они слетались к нему, завидев его издалека, крича и галдя от голода и в нетерпении кружа над ним, не в силах дождаться, пока он подойдет неспешной меланхоличной походкой и достанет из своих сумок их завтрак.
Иногда он приходил в обед. В это время его многочисленные знакомые бывали обычно уже заняты своими птичьими делами, и не всегда замечали его появление. Тогда он становился возле огромного камня, привезенного в этот маленький городской сквер в центре города издалека, и установленнного здесь в память о каком-то событии. Опускал на землю пакеты, засовывал руки глубоко в карманы, и закидывал голову к небу. Лицо его в этот момент принимало особенное выражение. Он ждал. И в этом ожидающем взгляде в чистое и холодное скандинавское небо была спокойная уверенность в чем-то, известном только ему одному. В этом лице со следами разочарований, несбывшихся надежд и смирения было предчувствие встречи, несущей тепло. В нем было ожидание любви. Он знал, что они прилетят к нему. Он знал это точно. Он был в этом уверен. И они действительно всегда прилетают к нему.
Сначала появляется кто-нибудь один, и парит высоко, словно призывая к себе кого-то. Вот спешат еще двое, но не снижаются, плавно кружа. И еще, и еще летят они с разных сторон, неведомо как сообщая друг другу, что Он пришел.
Лишь тогда, насладившись вполне знаками верности, которые они выказывали ему, он опускал лицо, брал из-за камня свои сумки и уходил в глубину сквера. Они свитой летели за ним, чтобы где-то там, наедине, радостно щебеча и выкрикивая свои птичьи восторги, угощаться тем, что он припас для них за день, бродя по городу.
И он, конечно, был счастлив. Ведь он знал, что не одинок, что его ждут, что ему есть, о ком заботиться и кому отдавать свою любовь.
Надежда БОЕВА,
специальный корреспондент “Русской Америки, NY” в Швеции.
|
