Крестьянство в преимущественно крестьянской России могло быть мощным союзником, каким оно оказалось в результате умелого манипулирования большевиками при захвате ими власти, но оно же являлась едва ли не самым грозным врагом при неблагоприятных для этой власти обстоятельствах. Причём, на отсутствие гибкости и диктат сверху оно отвечало своим диктатом: ведь от урожая и поставок сельхозпродуктов зависела жизнь городов, а, в целом, и стабильность всего государства. Именно нехватка хлеба и других продуктов при Николае II и Временном правительстве привели, среди других причин, к кризису власти, которым так ловко воспользовался Ленин, настояв на немедленном перевороте.
Осенью 1917 года ситуация с хлебом в центральных городах настолько обострилась, что Временное правительство даже делало попытки насильственной реквизиции хлеба у крестьян. Как пишут авторы учебника «Россия и мир», - «Осенью 1917 г., несмотря на наличие хлеба в деревне, на города (особенно крупные) надвигался голод. В конце августа хлебный паёк в Москве и Петрограде был сокращён до 0,5 фунта в день. На 5 октября запасов муки на фронтах оставалось на 6-15 дней. В Петрограде (на 14 октября) – на 7-8 дней». Возможностей для проведения намеченных Временным правительством реформ в сельском хозяйстве, которые, вероятно, могли бы спасти положение, уже не оставалось. Лимит времени для этого был явно исчерпан.
Придя к власти, большевики столкнулись с той же проблемой, что и предыдущая власть: с хлебным кризисом и с бойкотом крестьян. Теперь большевики, в свою очередь, приступили к насильственной реквизиции хлеба, но в куда более жестокой, кровавой форме. Всё это, впрочем, привело лишь к временному облегчению положения, сменившимся затем таким голодом, что теперь уже не правительство Керенского, а правительство Ленина оказалась на грани падения. Именно кризис с хлебом, совпавший с промышленным кризисом, заставил Ленина дать отбой насильственной реквизиции в деревне и принять так называемую Новую Экономическую Политику (НЭП), т.е. дать задний ход в своём бескомпромиссном и беспощадном давлении на деревню. Крестьяне, таким образом, одержали временную победу над новым режимом.
После смерти Ленина политическая борьба между борющимися за власть фракциями свелась, в конце концов, к вопросу о различных подходах к решению экономических проблем, в том числе и проблем взаимоотношения большевистской власти с деревней, так и неусмирённой до конца, несмотря на жестоко подавленные в прошлом крестьянские восстания.
Всё ухудшающаяся ситуация с поставками хлеба разделила большевиков на сторонников «прямого государственного принуждения» по отношению к крестьянам, бойкотировавших и шантажировавших, по их мнению, советскую власть, и сторонников более прагматичногого подхода, делавшего больше ставку на экномическое стимулирование крестьянских хозяйств. К числу последних принадлежал Бухарин. Несмотря на противоречивость некоторых его высказываний, он был всё же «за поощрение и процветание всех слоёв крестьянства, но особенно средних и зажиточных, а такую перспективу левые, чьи симпатии были на стороне бедняков, считали опасной и идеологически неприемлемой».
Бухарин, Рыков и другие большевики считали, что пропагандируемый Сталиным «метод полицейского принуждения крестьян» со стороны государства способен лишь ухудшить ситуацию в сельском хозяйстве и окончательно подорвать доверие крестьян к советской власти. Бухарин, в частности, предостерегал, что насильственные меры в деревне способны привести к Гражданской войне, когда «придётся заливать кровью (крестьянские) восстания».
Широкое распространение в партийных кругах получило в это время письмо зам. министра финансов М. Фрумкина. Фрумкин, как и Бухарин, предрекал, что «политика экстраординарных мер» Сталина в деревне может обернуться гибелью для советской власти. В письме, полном намёков на Сталина, Молотова, Кагановича, он обвинял сталинскую фракцию в том, что под видом борьбы с «кулачеством» в деревне идёт открытый грабёж крестьянства, а под прикрытием так называемой «классовой борьбы» циничное натравливание крестьян друг на друга. Фрумкин встал решительно на сторону крестьянства и настаивал на более либеральной аграрной политике.
Скудость товарного рынка привела к тому, что у крестьян накопилось большое количество бумажных денег. В этих условиях крестьяне, имевшие хлеб, не спешили с его продажей по существовавшим тогда низким государственным ценам. Они ожидали шанса продать хлеб по более высоким ценам, надеясь при этом получить вместо денег столь необходимые им товары промышленного производства.
Лозунг Бухарина, обращённый к деревне: «обогощайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство» - должен был приободрить крестьян и вместе с гибкой налоговой политикой, более продуманной системой цен и другими экономическими мерами, (так называемый «американский вариант»), превратить зажиточных крестьян из врагов режима в одну из важных экономических опор власти. Всего этого добиться можно было, считал Бухарин, если не делать ставку на форсированное развитие тяжёлой индустрии. В отличие от Сталина, он предлагал форсировать лёгкую промышленность. Именно она способна удовлетворить спрос на мануфактуру со стороны крестьянства и решить проблему товарного голода.
По мнению противников Бухарина, его стратегия более гибкого подхода к решению крестьянских проблем «лишала партию инициативы», ставила её в зависимость от своевольной и не поддающейся контролю «мелкобуржуазной крестьянской стихии». Короче, альтернатива была или «ублажать» крестьян, тем самым расширяя частный сектор и без того опасно расширенный в глазах ортодоксальных коммунистов за счёт нэповской политики, или заставить крестьянина подчиниться воле партии, что на деле означало воле того, кто оказывался у его руководства. Ностальгия по волевым методам была довольна распространена среди многих партийцев и они постепенно стали группироваться вокруг Сталина, как лидера, наиболее склонного именно к волевым решениям проблем.
И сторонники компромисса в деревне и его противники черпали свои аргументы в противоречивых высказываниях Ленина, который с одной стороны утверждал, что «НЭП вводится всерьёз и надолго», а с другой, боясь, что «капитализм съест советскую власть», заверял своих соратников, что «мы ещё вернёмся к террору, в том числе и экономическому». Как выразился однажды Бухарин: «...у Ильича можно найти цитаты на все случаи жизни». Проблема в деревне свелась в конечном итоге к тому, кто добьётся своего – крестьяне, придерживавшие зерно, или правительство, в котором во всё большей степени тон задавал Сталин.
Зерно было необходимо не только для снабжения населения городов, но и для внешнего рынка. Экспорт зерна был одним из важных источников валюты, на которую закупалось за границей оборудование, необходимое для намеченного Сталиным ускоренного развития тяжёлой индустрии. Деревня должна была оплатить колоссальные расходы, связанные с этим, но из-за неурожаев и бойкота поставок зерна со стороны зажиточной части крестьянства, всё снижающий экспорт зерна грозил валютным голодом, что, соответственно, подрывало курс на индустриализацию.
Осенью 1927 года Политбюро откомандировало для ознакомления на местах с хлебозаготовками высших партийных работников. В числе других, с инспекцией в Сибирь, выехал и Сталин. Беседы Сталина с сибирскими крестьянами неизменно заканчивались, как пишет Авторханов в книге «Технология власти», одним и тем же вопросом к ним: «А вот я вижу, у вас даром пропадает хлеб, почему вы не хотите продать его государству? На такой вопрос Сталин в одной деревне получил ответ: а вот, я тоже вижу, что у вас в Москве даром пропадает мануфактура, почему вы не хотите продать её крестьянам? Сталин вопроса «не расслышал». Зато другой вопрос он не только «расслышал», но и твёрдо запомнил. Об этом он говорил спустя год, на апрельском пленуме ЦК 1929 года, но дипломатитически перенёс этот случай из Сибири в Казахстан, а вместо себя поставил какого-то безличного «нашего агитатора». Однако и в исправленном изложении Сталина случай был очень характерен: «Когда наш агитатор, например, в Казахстане два часа убеждал держателей хлеба сдать хлеб для снабжения страны, кулак выступил с трубкой во рту и ответил ему: «А ты попляши, парень, тогда я тебе дам пуда два хлеба».
«Присоединив к своим собственным наблюдениям, - пишет далее Авторханов, - данные своих специалистов, Сталин составил себе общую картину положения дел, дающую возможность сделать определённые выводы. Выводы заключались в том, что «малохлебные районы» на самом деле являются наиболее хлебными. Крестьяне этих районов хлеба не дают потому, что у них его просят, вместо того, чтобы отбирать. Что же касается тех районов, в которых план выполнен, то тут дело обстоит ещё хуже: план выполнен из-за его «заниженности».
Весной 1928 года разразился серьёзный зерновой кризис. «Суровая зима, истощение хлебных запасов в деревне и уход крестьянства с рынка, - пишет автор книги «Бухарин» С.Коэн, - вызвали новое резкое снижение хлебозаготовок... В течение следующих двух месяцев активизация хлебозаготовительных мер и сопровождавшие её «перегибы» стали поводом для широкого недовольства в деревне и спорадических восстаний. Сообщения о волнениях в деревне и нехватка продовольственных продуктов привели к брожению среди рабочих в городах. В связи с этим Сталин принялся всячески порочить частное сельское хозяйство, объявив колхозы и совхозы единственным выходом из создавшегося положения».
Сталин представлял себе страну, как абсолютно подчинённое его воле государство. Никем и ничем не ограниченная власть требовала уничтожение явных и даже потенциальных противников, как в лице соперников власти таких, как Троцкий, Зиновьев, Бухарин, так и в лице целых слоёв населения, не желавших подчиняться диктату Кремля, хозяином которого во всё большей степени становился Сталин.
Гордиев узел проблем с хлебом Сталин предполагал разрубить с помощью устранения из сферы сельского хозяйства наибольших накопителей хлеба – зажиточных крестьян и насильственного насаждения коллективного хозяйства среди остальной части крестьянства. Коллективизация должна была, как полагал он, ослабить зависимость большевистской власти от индивидуальных крестьянских хозяйств и привести в итоге к тотальному государственному контролю в сельском хозяйстве.
В конце 1929 года Сталин приступает к реализации своего плана сплошной коллективизации и к «ликвидации» той части крестьянства, которую он отнёс к «кулакам». Речь шла о расправе с самой инициативной и дельной частью крестьянства, карикатурно изображавшейся контролируемой Сталиным печатью кровопийцами и эксплуататорами. В разговоре с Черчиллем 14 августа 1942 года Сталин, отвечая на вопрос Черчилля о том, как сказалась на нём лично проведенная им политика коллективизации сказал: «Это было что-то страшное. Это длилось четыре года. Чтобы избавиться от периодических голодовок, России было необходимо пахать землю тракторами. Мы были вынуждены пойти на это. Многие крестьяне согласились пойти с нами. Некоторым из тех, кто упорствовал, мы дали землю на Севере для индивидуальной обработки. Но основная их часть была весьма непопулярна и была уничтожена самими батраками...»
В интерпретации Сталина всё, что сделало его правительство, это поддержало батраков в их расправе с некоторым количеством заупрямившихся крестьян. На деле же всё обстояло иначе. Инициатива насилия в деревне так же, как и проведение этого насилия, исходило целиком от сталинского руководства. Оно решило любой ценой навязать деревне новую коллективную систему хозяйствования. Противникам этой системы грозила отныне неизбежное и суровое наказание. Батраки, на которых ссылался Сталин, оказались лишь небольшим подспорьем в задуманной им программе коренной перестройки деревни. Согласно принятой ещё при Ленине терминологии, крестьянское население подразделялось по социальному признаку на три группы: бедняков, середняков и кулаков. К беднякам относились крестьяне, которые не в состоянии были прокормить себя. Так называемые середняки, которых, согласно статистики, было большинство, имели домашний скот и кое-какой инвентарь. Наименее чётким оказалось понятие «кулак». Как и середняки, кулаки обрабатывали землю преимущественно силами своей семьи. Они успешнее других вели своё хозяйство и в силу этого пользовались большим авторитетом в деревне.
С осуществлением сталинского плана коллективизации, именно отнесённые к категории «кулаков» подверглись наибольшим репрессиям. Нечёткость границы между понятием «середняк» и «кулак» нередко давала повод к личным расправам, позволяя заносить в списки подлежащих «ликвидации» кулаков тех из крестьян, кто почему-либо не угодил местному начальству. Передача части имущества кулаков беднякам способствовала широкому распространению доносительства и оговоров. Соблазн завладеть чужой собст-венностью был велик. На этом играли коммунисты, пытаясь втянуть в расправы с кулаками как можно большее число крестьян. Крестьяне, попавшие в списки кулаков, лишались каких-либо прав и подвергались немедленной выселению.
Вся процедура выселения кулацкой семьи была короткой и безжалостной. В избу, где жила попавшая в в списки кулаков семья, врывалась бригада, состоявшая из местных коммунистов или присланных из города партийных эмиссаров, наделённых «чрезвычайными полномочиями». Семье объявлялось о немедленном выселении и полной конфискации всего имущества. Глава семьи арестовывался на месте. Его заключали в тюрьму, отправляли в трудовые концлагеря на особо тяжёлые работы. Остальные члены семьи должны были немедленно отбыть в отведенные для них места поселения, чаще всего на севере или северо-востоке страны. Специальный партийный циркуляр определял, что «районами высылки (кулаков) должны быть необжитые и малообжитые местности...»
На сборы отпускалось минимальное количество времени. При этом, не принимался во внимание ни возраст, ни состояние здоровья, ни погодные условия. Жестокость носила санкционированный характер и каратели могли действовать без какого либо страха перед наказанием. Наказать могли только за недостаточное рвение. «Это нас, раскулачивая, изгнали из родной деревни, из дома, конфисковали всё, вплоть до обуви», - вспоминала в своём письме в советский журнал «Огонёк» Н.Носкова-Мочалова, - до станции (мы) шли пешком – дети мал мала меньше и мама. А отца нашего держали в тюрьме в Челябинске, затем переправили в Курганскую тюрьму. Там выводили его на расстрел, но только для того, чтобы при нём расстреливать других. Затем его увезли на север Урала, на Богословские угольные копи. А в конце августа 1930 года привезли к нему нас, шестерых детей, и маму. Бабушка умерла во время раскулачивания. Её столкнули с крыльца. Она немножко поболела и умерла... Четыре семьи наших родных были отправлены на север Урала, а две – в Кемеровскую область. Многие умерли в ссылке, на лесоповале, в шахте, от холода и голода.».
Подробности трудовой повинности крестьян-поселенцев приводятся в докладных записках работников карательных органов своему начальству. Вот один из таких отчётов: «За отсутствием надлежащего питания, медицинского контроля и обслуживания большая часть спецпереселенцев, потерявшая трудоспособность, не могла обеспечить выполнение плана лесозаготовок, вследствие чего леспромхоз (управление по лесозаготовкам) дал распоряжение о привлечении на лесозаготовки всех без исключения спецпереселенцев, без различия пола и возраста, установив нормы выработки даже для детей 12-летнего возраста и стариков по 2 – 2 с половиной кубометра дров в день, тогда как средняя норма выработки для взрослого рабочего устанавливалась 3 кубометра в день. По этой причине спецпереселенцы, дабы выполнить норму выработки, оставались для работы в лесу целыми сутками, где зачастую замерзали, обмораживались, подвергались массовым заболеваниям».
Историк Рой Медведев приводит цифру в 500.000 семей, выселенных на север и восток страны. Правительственные репрессии в деревнях вызывали сопротивление крестьян. Но крестьянские волнения, хотя и проходили нередко с участием большого числа людей, так и не вылились, как это предрекал Бухарин, в гражданскую войну в полном объёме. Это объясняется отсутствием среди крестьян организаторов, способных объединить разрозненные группы недовольных.
Противостоявшие Сталину Бухарин и его сторонники, связанные партийной дисциплиной и большевистской догмой, рассматривавшей крестьян в целом как враждебную стихию, не решались в борьбе со Сталиным аппелировать к недовольной деревне. Брошенные на произвол судьбы, крестьяне сопротивлялись насильственной коллективизации, как могли: убивали партийных активистов, членов бригад по конфискации кулацких хозяйств, уничтожали домашний скот, не желая отдавать его в колхозы.
«Наивысшего пика, - пишет автор статьи «Правда о раскулачивании» Н.Тепцов, - кризис достиг в феврале 1930 года, когда волненями (крестьян) были охвачены почти все республики, края, области и округа. Число участников выступлений в отдельных районах достигало десятков тысяч человек. Бунты крестьян подавлялись беспощадно карательными отрядами. Перебежчик Виктор Кравченко в книге «Я выбираю справедливость» рассказывает со слов свидетеля о жестоком подавлении крестьянского восстания в Днепропетровской области. Три дня сопротивлялись восставшие карательным отрядам. Взбунтовавшимся крестьянам удалось заручиться поддержкой со стороны некоторой части рабочих и солдат. Во время подавления бунта погибли тысячи крестьян и поддерживающих их солдат и рабочих.
Партийный руководитель центрально-чернозёмной области И.Варейкис в своём отчёте в ЦК отмечал, что «...с 17 декабря 1929 г. по февраль 1930 г. в области было зарегистрировано 38 массовых выступлений (крестьян) с количеством участников 25.170 человек». В крестьянских волнениях, докладывал Варейкис, участвовали как «кулаки», так и часть «середняков и даже бедноты, в особенности женщин».
Между тем, давление на отдельных крестьян и на колхозы всё усиливалось. Планы поставок зерна колхозам постоянно увеличивались вне зависимости от их возможностей. На Украине и Северном Кавказе практиковалось, как пишет русский исследователь Сергей Максудов, наказание колхозников, не выполнивших план поставок зерна. Сёла, где находились такие колхозы, подвергались карантину полной изоляции. По приказу местных властей в них закрывались в качестве наказания «магазины, школы, медицинские пункты, сельсоветы и др. советские учреждения. На дорогах устанавливали знаки, запрещающие проезжающим вступать в контакты с «преступными» местными жителями. У провинившихся изымали скот в счёт государственных поставок на год и три месяца вперёд. Эта специальная мера лишала обречённых на голод крестьян основных средств питания: мяса и молока. И, главное, повсеместно шли обыски, изымали, действительно, последнее: горшок каши, миску картошки, каравай хлеба. Никого не интересовало, что будет есть зимой крестьянская семья».
Для крестьян была отрезана какая-либо возможность прокормить себя. Закон от 7 августа 1933 года грозил тягчайшими карами, вплоть до расстрела, любому, который посягнёт хотя бы на колосок с колхозного поля. Наказывали даже за преждевременную жатву с собственного участка. Ведь каждая крестьянская семья рассматривалась как должник государства и как таковая была обложена государственным продовольственным налогом. Налог был очень большим и далеко не каждой семье под силу, но только в случае, если что-то оставалось сверх него могло быть использовано на нужды семьи. Голодная смерть косила крестьянские семьи.
У железнодорожных полотен стояли на коленях крестьяне, умоляя проезжающих пассажиров бросить им кусочек хлеба. По дорогам потянулись вереницы измученных крестьянских беженцев. Они шли в города, надеясь хоть там найти спасение от голода. Но голод перекинулся и в города. У магазинов выстраивались занимаемые с ночи огромные очереди за продуктами. Люди недоедали, падали в голодные обмороки, впадали в безумие от отчаяния. Возникали случаи людоедства.
Между тем, на фоне охватившего страну голодомора, всё увеличивался экспорт зерна за границу. В 1928 году было вывезено из страны 1 млн. центнеров зерна, в 1929-ом - 13 млн., в 1931-ом – 51,8 млн., т.е. обобранное до нитки крестьянство сознательно обрекалось на вымирание от голода, приносилось в жертву сталинским планам ускоренного создания тяжёлой индустрии и сплошной коллективизации. «Последние мешки с зерном вытаскивались из крестьянских амбаров и шли на экспорт в то время, как в деревне бушевал голод, - пишет Роберт Конквест в книге «Большой Террор». Экспортировалось даже масло, а украинские дети умирали от отсутствия молока».
Сталинская политика должна была обеспечить необходимыми ресурсами индустрию за счёт экспорта зерна и поставить на колени не желающее мириться с идеей колхозов крестьянство. Высылаемые из деревень «кулаки» были превращены в рабов, абсолютно лишённых прав и обречённых на действительно рабский труд в невыносимых условиях. Они, вместе с будущими узниками ГУЛАГа ещё лягут костьми в основание различных «великих строек коммунизма». Собственно говоря, как пишет Р.Конквест «численность заключённых, поступающих из деревни, вызвала в 1930 году учреждение ГУЛАГа». Кажется, со времён Древнего Рима, рабский труд не использовался ещё ни одним государством в таких масштабах и так безжалостно.
Вот что писали в анонимном письме Калинину «группа рабочих и служащих» из Вологды: «Отправляли их (поселенцев) в ужасные морозы – грудных детей и беременных женщин, которые ехали в телячьих вагонах друг на друге и тут же женщины рожали своих детей , потом выкидывали их из вагонов, как собак... Держат полуголодными, в грязи, во вшах, холоде и голоде и здесь находятся тысячи детей, брошенные на произвол судьбы».
По приблизительным подсчётам от голода в Советском Союзе в 30-х годах умерло до 8 млн. человек.
И всё же Сталин добился своего, он не оставил крестьянам никакого выбора, кроме единственного - подчиниться его злой воле. Те, кто не оказался в числе высланных, пошли в колхозы. Одни под прессом страха и отчаяния, другие на волне искусственно раздуваемого сталинской пропагандой энтузиазма. Тем временем, в Москве, разбившейся на сталинскую и бухаринскую баррикады, следили с замиранием сердца за страшным экспериментом Сталина в деревне. Одни с надеждой, что он вот-вот сломает себе на этом шею, другие, вовлечённые в сталинский эксперимент и увлечённые им, что победа будет за ними и их лидером.
«Добрая половина страны, - отмечал автор анонимного архивного письма, опубликованного в приложении к книге Фельштинского «Разговоры с Бухариным», - была поражена жестоким голодом. На голодном пайке сидели и все рабочие. Производительность труда сильно упала, и не было возможности её поднять, ибо речь шла не о злой воле рабочих, а о физической невозможности хорошо работать на голодный желудок. В самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завёл страну в тупик: «поссорил партию с мужиком», - и что спасти положение теперь можно, только устранив Сталина. В этом духе высказывались многие из влиятельных членов ЦК, передавали, что даже в Политбюро уже готово противосталинское большинство... Лето и осень 1933 г. были для Союза переломными, и притом переломными сразу в двух отношениях: в отношении политики внутренней и внешней. Урожай того года – надо это признать – был здесь для всех полной неожиданностью. Мало кто верил, что при тогдашней разрухе удастся обработать поля и собрать хлеб. В этом несомненная заслуга Сталина, который проявил исключительную даже для него энергию и сумел заставить всех работать до изнеможения. Он несомненно понимал, что для него то лето во всяком случае было решающим: если бы оно не улучшило экономического положения, раздражение против него нашло бы тот или иной выход. Когда же выяснилось, что итоги лета будут хороши, в настроении партийных кругов произошёл психологический перелом».
Оставшийся на Западе видный советский работник Виктор Кравченко, на антисталинском процессе в Париже привёл слова секретаря днепропетровского обкома партии М.Хатаевича, который сказал ему в 1933 году: «Жатва 1933 года была испытанием нашей силы и их терпения. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система теперь останется. Мы выиграли войну».
Кровавая победа над крестьянством окрылила Сталина. Цена её нисколько его не смущала. Под долгие победные фанфары, в присущем ему стиле, он ещё решит со временем и судьбу тех, кто так упорно надеялся на его поражение
Яков РАБИНЕР,
для “Русской Америки, NY”
|
