"Болящий дух врачует песнопенье".
Е. А. Боратынский
…Большой зал Ленинградской филармонии переполнен. Под управлением ее главного дирижера Евгения Мравинского исполняется Девятая симфония Бетховена. Все, затаив дыхание, слушают возвышенно трагическую музыку. Звучит финальная часть симфонии - "Ода к радости" на слова Шиллера. Великий композитор, на долю которого выпало слишком много страданий и главное из них – глухота (когда при нем впервые исполнили эту симфонию, он уже был совсем глухим), как бы призывал своих слушателей, несмотря ни на какие беды и горести, не падать духом, верить в торжество добра над злом, света над мраком. И вот спустя полтора столетия люди, до глубины души потрясенные услышанным в этой музыке накалом трагических страстей, почувствовали в себе какое-то духовное, нравственное обновление.
…В Ленинградском БДТ им. А. М. Горького подошел к концу спектакль по роману Ф. М. Достоевского "Идиот" в постановке одного из самых выдающихся режиссеров ХХ века Г. А. Товстоногова. Публика восторженно аплодирует уставшим, еще не пришедшим в себя актерам, особенно Иннокентию Смоктуновскому, бесподобно, с необычайной глубиной и правдивостью воплотившему на сцене образ князя Мышкина. Зрители долго не отпускают его. Они уходят из театра одухотворенными, с просветленными чувствами. Завтра их опять ждет повседневная будничная жизнь. Но что-то светлое, доброе, человечное заронил в их души этот спектакль.
…В 1993 году в Хайфе (третий по величине город в Израиле), в музее художника Мане Каца демонстрировалась выставка графических работ Марка Шагала, предназначенных для иллюстрации мемуаров его жены Беллы. Посетители, в основном пожилые репатрианты, как завороженные, всматривались в работы великого Мастера, призывающего людей к одухотворенной Любви в противовес жестокости. Не потому ли его картины излучают столько человечности, доброты, милосердия? Неудивительно, что те, кто пришел тогда на встречу с Шагалом, оставили в книге отзывов много записей – восторженных, благодарственных в адрес организаторов выставки, отворивших дверь в волшебный мир витебского чародея живописи. "Для нас, выходцев из России, - написала жительница Хайфы, - эта выставка, как глоток кислорода. Так получается в нашей суетной жизни, что мы забываем, о высоком искусстве. Шагал особенно близок нам. Мы чувствуем его душой и сердцем".
Что же общего можно обнаружить в душевном состоянии и переживаниях людей, воспринимающих музыку, игру актеров, произведения живописи и т. д.? Этим общим является катарсис (от др.-греч. "katharsis" - очищение).
Понятие катарсиса традиционно трактуется как категория древнегреческой философии и эстетики, обозначающая сущность и эффект эстетического переживания, связанного прежде всего с очищением души. Это понятие впервые использовалось в древнегреческой культуре для характеристики некоторых элементов мистерий и религиозных праздников. Как утверждает А. Ф. Лосев (1893 - 1988), выдающийся знаток древнегреческой философии и эстетики, понятие катарсис восходит к древней религиозной и мистериальной практике, начиная с оргий Диониса (согласно древнегреческой мифологии, бога вина и виноделия). В греческом религиозном врачевании катарсис – это освобождение тела от какой-либо вредной материи, а души - от "скверны" и болезненных аффектов. Словом, понятие катарсис было унаследовано древнегреческой философией и употреблялось в ней в различных значениях (магическом, мистериальном, религиозном, физиологическом, медицинском, этическом, философском и других).
Представления о катарсисе были перенесены из религиозно-медицинской сферы в область теории искусств еще до Аристотеля. Вопрос о катарсисе привлекал внимание Гомера (жил предположительно в VIII веке до н. э.), легендарного древнегреческого поэта-сказителя, создателя эпических поэм "Илиады" и "Одиссеи"; Гесиода (жил примерно в VIII – VII веках до н. э.), первого исторически достоверного древнегреческого поэта; Гераклита (535 – 470 до н. э), выдающегося древнегреческого философа, основателя первоначальной формы диалектики; Гиппократа (460 – 370 до н. э.), знаменитого древнегреческого врача, который вошел в историю как "отец медицины"; и других мыслителей античного мира.
Но особенно проблема катарсиса заинтересовала Пифагора (570 – 490 до н. э.), великого древнегреческого философа, математика и мистика, основателя знаменитой религиозно-философской школы пифагорейцев. Выдающийся древнегреческий историк Геродот (484 – 425), называл Пифагора "величайшим эллинским мудрецом". В центре созданного им учения о человеке лежит вопрос о душе, о ее бессмертии и спасении, о человеческом счастье и т. д. По всей вероятности, Пифагор был одним из первых древнегреческих философов, обратившихся к религиозно-мифологическому учению о метемпсихозе (от др.-греч. "metempsychosis" – переселение душ). Согласно этому учению душа вынуждена вследствие первородного греха воплощаться в различные телесные существа, чтобы искупить свою вину. По Пифагору, провинившаяся в чем-то душа изгоняется с небес на землю в бренное тело человека или животного и претерпевает ряд переселений, пока не заслужит права вернуться. Смысл этого учения о таинстве жизни и смерти состоит в том, что душа заключена в теле как в гробу, что тело – темница души, в которой она томится и жаждет скорейшего освобождения, и что освобождение ее от оков тела наступает лишь со смертью. Если душа, освободившись от тела, чиста и совершенна, то возвращается в небеса, где ведет бестелесную и блаженную жизнь. Но если душа из-за своей нечистоты не достойна такой жизни, то низвергается в Тартар (от др.-греч. "tartaros") - глубочайшая бездну, находящуюся под царством Аида – бога подземного царства мертвых. Там, в этом мрачном царстве, душа подвергается тяжким мучениям, а затем снова помещается в какое-нибудь тело, чтобы посредством переселения очищаться от своих грехов. В зависимости оn степени своей виновности или нравственного несовершенства душа переселяется в тело человека или животного. Словом, главным в учении пифагорейцев было освобождение души путем очищений от круговорота перерождений и возвращение в божественное состояние.
Утверждая, что только смерть приводит к освобождению, пифагорейцы (ученики и последователи Пифагора) в то же время говорили, что самому произвольно лишать себя жизни нечестиво, ибо люди – часть божественного достояния, и боги сами укажут человеку, когда и как угодна им его смерть. Закрывая тем самым лазейку для самоубийства как произвольного пути к освобождению, учение Пифагора придает жизни напряженный и драматический смысл ожидания смерти и подготовки к ней. Но поскольку конечной целью в понимании пифагорейцев было возращение к жизни на небеса среди богов, то, следовательно, человек должен сознательно, в постоянных поисках истины и блага готовиться к соединению с божественным. Эти поиски могут быть эффективными лишь тогда, когда человек окончательно убедится в том, что только чистая душа способна обрести истинное знание. Выдающийся античный философ Ямвлих (245 – 325 н. э.), автор книги "Жизнь Пифагора", приводит в ней изречение этого мудреца: "Любым способом следует избегать и отсекать огнем, железом и всеми другими средствами от тела болезнь, от души – невежество, от желудка – излишество, от города смуту, от дома надзор, от всего, что есть в целом, – неумеренность". Этим изречением он напоминал всем о самом ценном в своем учении: освобождение души путем очищений, понимая этот путь как очищение искусствами, особенно музыкой, и наукой.
По словам Ямвлиха, Пифагор "считал, что воздействие на людей сначала осуществляется посредством чувств: если кто-либо, видит прекрасные образы и формы или слушает прекрасные ритмы и песни, то такой человек начинает музыкальное образование с мелодий и ритмов, от которых излечиваются человеческие нравы и страсти и устанавливается первоначальная гармония душевных сил… он для своих учеников упорядочил и привел в систему так называемые настройки и аранжировки, с божественным искусством придумав сочетания диатонических, хроматических и энгармонических созвучий. С их помощью он легко изменял и приводил в противоположное состояние страсти души, если они только что беспорядочно возникли и усилились (печаль, гнев, жалость, глупую зависть, страх, различные влечения, приступы ярости, желания, чувство превосходства, приступы лени, горячность). Он направлял каждую из этих страстей к добродетели с помощью соответствующих мелодий, словно с помощью правильно подобранных лекарств". Современники Пифагора даже полагали, что ему удавалось с помощью музыки "очищать " людей не только от душевных, но и от телесных недугов. Вместе с тем Пифагор говорил, что воздействие на людей в целях их очищения важно и посредством интеллекта. Вновь предоставим слово Ямвлиху: "Он считал, что усилия, направленные на познание и ученые занятия, следует рассматривать как благородные, а в отношении свойственной всем от природы невоздержанности и жадности, он определял и испытания, и разнообразные способы сдерживания и подавления их… Кроме того, он проповедовал среди учеников воздержанность от любого мяса живых существ, а также от некоторых видов пищи, препятствующих бодрости и чистоте ума… он призывал к отказу от вина, к умеренности в пище и сне, к неподдельному презрению и отвращению к славе, богатству и подобным вещам…"
Примечательно, что в образе жизни пифагорейцев получили отражение основные идеи Пифагора, в частности, о музыке. Вот что пишет философ и культуролог Г. В. Драч: "Утро пифагорейцы начинали с успокоения души игрой на лире и прогулок вдоль берега моря или в священной роще, затем следовали физические упражнения. Завтрак состоял из сотового меда и хлеба. Часы после завтрака предназначались для ведения государственных дел. За обедом ели сырые или вареные овощи, просяной или ячменный хлеб. После обеда надлежало заняться хозяйственными делами. Вечер был посвящен прогулкам, беседам и священным песнопениям. Перед сном надлежало продумать все произошедшее за день, задавая себе вопросы: что я сделал, что мне надлежит сделать, в чем я не преуспел (имеется в виду моральная сфера). Поражает отказ пифагорейцев от всякого рода излишеств в пище. Употреблялись продукты самые простые и необходимые: хлеб, мед, молоко, сыр. Вина пифагорейцы не пили, предпочитая пить воду. Все это говорит, с одной стороны, о стремлении ограничить чувственные желания человека. Сохранился рассказ о том, как пифагорейцы подавляли свойственное человеку чревоугодие: они готовили пиршественный стол и, подойдя к нему, возбуждали аппетит, а затем, перевернув его, уходили не оглядываясь. Однако существует и другая сторона в пищевых запретах пифагорейцев. Они употребляли пищу, которую сегодня можно назвать "биологически активной", - свежеиспеченный хлеб, свежие овощи и фрукты – все, что еще не подлежало переработке и хранению, что сохраняло первозданную свежесть".
Трудно переоценить влияние пифагорейского учения о душе и катарсисе на Платона. Как и пифагорейцы, он выделяет в человеке тело и душу, утверждая, что тело – темница души и что освобождение ее от оков тела наступает лишь со смертью. Платон рассматривал тело не просто как обиталище души, благодаря которой тело живет, но, скорее, как могильный склеп, или как тюрьму души, где она томится и изнуряется в муках. Тело – это источник всех зол, нездоровых страстей, неприязни, несогласия, невежества и просто безумия, т. е. всего того, от чего гибнет душа. Смерть – всего лишь эпизод, имеющий отношение только к телу. Она не только не вредит душе, а, напротив, дарует ей жизнь новую, более достойную, предоставленную ей самой, и именно это позволяет ей, душе, соединиться, наконец, со сверхчувственным, духовным, умопостигаемым миром – миром Идей.
Но в отличие от Пифагора Платон в гораздо меньшей степени связывал катарсис с искусством, так как оно, по его мнению, не только не раскрывает истины, но скрывает ее, а потому не есть форма истинного познания и, значит, не улучшает природу человека, но, наоборот, портит ее, ибо не способно быть правдивым. Оно не воспитывает, а развращает, поскольку попустительствует иррациональным способностям человека. Так, Платон дает низкую оценку поэзии, решительно возвышая над ней философию. Поэт становится поэтом не на основе научных знаний, а по наитию. Создавая нечто, он бывает "вне себя", в исступлении, и, следовательно, не ведает, что творит. Он не в состоянии объяснить ни того, что сделал, ни научить другого тому, что делает. Поэт, по сути своей, таков, каким его "Бог обидел", "Божьей милостью", но не благодаря познанию. Искусство (поэзия, скульптура живопись), по Платону, - некий "мимесис" (в переводе с др.-греч. - подобие, воспроизведение, подражание), имитация (от лат. imitatio – "подражание"), подражание чувственному (людям, вещам, фактам, событиям разного рода). Они, эти чувственно воспринимаемые предметы и явления, есть образы вечной идеальной парадигмы (от греч. – haradeiqma - "пример, модель, образец"), отдаленные от истинного ровно настолько, насколько копия отстоит от оригинала. Если же искусство, в свою очередь, есть имитация чувственного, то не может быть никаких сомнений в том, что она тем самым является копией, воспроизводящей копию, а, стало быть, трижды удалена от истины. Поэтому искусство ни при каких условиях не способно быть выше того, что отражает. Правда, Платон начисто не отвергал право искусства на существование, отрицая лишь его самоценность. Искусство служит добру и истине, либо злу и лжи. Но предоставленное самому себе, оно неизбежно становится фальшью. Чтобы спастись от зла и лжи, а, значит, и от фальши, искусство должно проверять себя философией, устремленной к истине.
Сущность катарсиса Платон усматривал в очищении души от чувственных устремлений, от всего телесного, затеняющего и искажающего красоту Идей. "А очищение не в том ли состоит, - писал он, - чтобы как можно более отделить душу от тела, приучать ее собираться из всех его частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, насколько возможно – и сейчас и в будущем – наедине с собою…?" Именно поэтому душа должна стремиться отделить себя от тела, как от оков и тем самым добиться собственного знания – разумения: "… душа туго-натуго связана в теле и прилеплена к нему, она вынуждена рассматривать и постигать сущее не сама по себе, но через тело, словно сквозь решетки тюрьмы, и погрязает в глубочайшем невежестве. Видит философия и всю грозную силу этой тюрьмы: подчиняясь страстям, узник сам крепче любого блюстителя караулит собственную темницу…".
Как же человеку добиться "собственного знания – разумения"? Познавать. Познание Платон представлял себе как "анамнез", то есть некую форму воспоминания, реактивация того, что уже изначально есть в глубинах нашей души. По Платону, душа бессмертна и рождается много раз (великий грек верил в инкарнацию души). Душа, стало быть, видела все, и вся реальность для нее доступна, как по ту сторону мира, так по другую. Если это так, то нет ничего проще, чем увидеть, как душа познает и понимает: она извлекает из самой себя истину, которой владеет как своей сутью. Вот это извлечение из себя и есть воспоминание, анамнез. Выходит, что человек способен добыть изнутри себя истину, о которой прежде не знал и которой его никто не учил. Очевидно, условием извлечения истины из души, ее произрастания, должен быть факт наличия истины в душе. Однако ни одна из вещей, чувственно нам данных, не бывает абсолютно адекватной понятию о ней. Зрение, слух, осязание, вкус и обоняние могут запутать нас. Наши глаза могут воспринять огромный предмет маленьким, если он расположен далеко. Мы можем неправильно расслышать то, что кто-нибудь скажет нам о нем и т. д. В конечном счете мы можем получить неправильное представление о природе вещей и, следовательно, наши души не могут видеть реальность, пока они не освобождены от обманов и неточностей физических чувств. Значит, между опытными данными и нашими понятиями существует некая неадекватность: понятия содержат в себе нечто большее, чем чувственные данные. Откуда же берется эта плюсовая величина? Если ее нельзя структурно обнаружить вовне, то есть чувством, значит, ее источник внутри нас. Причем этот плюс не есть творение думающего субъекта. Субъект его находит, следовательно, этот плюс предпослан субъекту объективным образом, будучи абсолютным и независимым. Напрашивается вывод: чувства поставляют знания несовершенные, но наш интеллект выявляет, отталкиваясь от этих знаний знания иные, совершенные, коррелирующие (от лат. korrelatio "соотношение, взаимосвязь") с первыми. Но так как наш ум их не производит, то, следовательно, он их находит, как изначально существующие, вспоминания их. Неудивительно, что именно Платон положил начало теории "врожденных идей", получившей свое логическое завершение в учении выдающегося французского философа Рене Декарта (1596 – 1650) о познании.
Великий Сократ, учитель Платона, считал высшим моральным долгом человека "попечение о душе". Платон закрепляет это положение Сократа, придав ему некий мистический покров замечанием, что "забота о душе" означает ее очищение. Что же требуется для этого? Согласно Платону, пишет А. С. Лосев, "все лучшие качества человеческого характера: красота, благородство, мужество и даже знание являются результатом очищения… Истина заключается, в сущности, в очищении себя…, и не нужно ли назвать и благоразумие, и справедливость, и мужество, и само разумение очищением?... все недостатки и пороки могут быть изжиты одним путем – посредством очищения: от физического безобразия очищает гимнастика, от болезней – медицина, от "незнания" – научение, от нравственных недостатков очищает искусство". Это очищение, достижимое только через разрыв с чувственным и соединением с родственным миром умопостигаемого и духовного, совпадает с подъемом и вхождением в чистую науку и познание. Однако это не ведет к алогичности и экстатичности (т. е. проникнутого экстазом) созерцания. Своеобразие платоновского мистицизма – в акценте на силу катарсиса, сопровождающего научный поиск как прогрессирующее восхождение к знаниям. Для Платона процесс рационального познания со временем становится процессом морального обращения, преображения. В той мере, в какой познание ведет от чувственного к сверхчувственному, один мир преображается в другой, из иллюзорного - в подлинный. В этом и состоит добродетель. Словом, диалектика Платона – это освобождение от цепей чувственного, обращение от становящегося к бытию и, наконец, это вступление во владения высшего Блага.
В отличие Пифагора, который отводил музыке решающую роль в способности очищать души людей, другой, не менее великий древнегреческий философ Аристотель (384 – 322), живший на два века позднее, делал упор в целях очищения на трагедию, но при этом не обходил вниманием и музыку. Да и искусство в целом. Вместе с тем Аристотель был решительно не согласен с утверждением Платона, своего учителя, что искусство есть мимесис, т. е. имитация, подражание феноменам, которые, по Платону, сами являются подражанием Идеям, вечным парадигмам (образцам). Иначе говоря, искусство предстает копией копии, видимостью видимости, где подлинное истончается вплоть до исчезновения. Аристотель же рассматривает "артистический мимесис" как такую форму активности, которая вновь создает изображаемые объекты в другом измерении. "Цель поэта, - рассуждает Аристотель, - говорить не о том, что уже случилось, но о том, что должно бы случиться с той или иной степенью необходимости. В самом деле, разница между историком и поэтом не в том, что один выражается в прозе, а другой – в стихах (сочинение Геродота и в стихах не перестало бы быть историческим). Разница в том, что первый говорит о бывшем, поэт о том, что должно быть. Именно поэтому поэзия более благородна и более философична, ибо она трактует об универсальном, история же погружена в частное, неповторяющееся".
Термин "катарсис" Аристотель сначала объяснял как очищение духа в результате вызываемых у зрителя переживаний страха, гнева, сострадания и других чувств в процессе восприятия событий, происходящих в античной трагедии. Но уже тогда этот термин вышел за рамки теории драматургии, все решительнее вторгаясь в разные области не только искусства, но и духовной культуры в целом. По словам А. Ф. Лосева, "этот термин употребляется в античной литературе и в эстетическом, и в психологическом, и в этическом, и даже в религиозном значении. Эта многозначность не случайна, она является отличительной чертой античной эстетики. Катарсис, или очищение, о котором учит античная эстетика, не есть нечто только эстетическое, он относится и к морали, и к интеллекту, и к психологии, то есть ко всему человеку в целом". Кстати, сам Аристотель выводил катарсис не только за пределы трагедии, но и эстетики, утверждая, что "… энтузиастическому возбуждению подвержены некоторые люди, впадающие в него, как мы видим, под влиянием религиозных песнопений, когда эти песнопения действуют возбуждающим образом на душу и приносят как бы исцеление и очищение…"
Со временем мысли Пифагора, Платона и Аристотеля о способности катарсиса очищать и исцелять получили свое воплощение в медицине. Речь идет об использовании катарсиса в качестве эффективного средства и метода психотерапии. В этом - прежде всего заслуга великого австрийского психолога, психиатра и невролога Зигмунда Фрейда (1856 -1939), разработавшего учение о психоанализе. По сути дела, катарсис, перенесенный из эстетики в медицину, и положил начало психоанализу.
Исходя из того, что произведения искусства очищают душу человека от угнетающих ее аффектов и в результате облегчают ее состояние, молодой Фрейд, работая врачом-невропатологом, и австрийский психолог и врач Иосиф Брейер (1842 – 1925), учитель, друг, коллега и соавтор Фрейда, обратили особое внимание на проблему лечения своих пациентов, главным образом женщин, страдавших истерией. Болезнь проявлялась в различных симптомах – страхах (фобиях), потере чувствительности, отвращении к пище, раздвоения личности, галлюцинациях, спазмах и др. Применяя легкий гипноз (внушенное состояние, подобное сну), Брейер и Фрейд просили своих пациенток рассказывать о событиях, которые некогда сопровождали появление симптомов болезни. Оказалось, что, когда больным удавалось вспомнить об этом и "выговориться", симптомы хотя бы на время исчезали. Такой эффект Брейер назвал словом "катарсис" (очищение). Известный российский психолог и историк науки, преимущественно психологической, М. Г. Ярошевский (1915 – 2002) пишет: "Брейером этот термин был перенесен из эстетики в психотерапию. За понятием о катарсисе крылась гипотеза, согласно которой симптомы болезни возникают вследствие того, что больной в прошлом испытал напряженное, аффективно-окрашенное влечение к какому-либо действию. Симптомы (страхи, спазмы и т. д.) символически замещают это нереализованное, но желаемое действие. Энергия влечения разряжается в извращенной форме, как бы "застревая" в органах, которые начинают работать ненормально. Поэтому предполагалось, что главная задача врача – заставить больного вновь пережить подавленное влечение и тем самым придать энергии (нервно-психической энергии) другое направление, а именно – перевести ее в русло катарсиса, разрядить подавленное влечение в рассказе врачу о нем. В этой версии о травмировавших больного и потому вытесненных из сознания, аффективно окрашенных воспоминаниях, избавление от которых дает лечебный эффект (исчезают расстройства движений, восстанавливается чувствительность и т. д.) содержался зародыш будущего психоанализа Фрейда".
Учение Фрейда о психоанализе, возникшее под определенным влиянием эстетики, в свою очередь открыло широкие возможности для плодотворного использования искусства в психотерапевтических целях. Тем более, что в современном безумном мире такое воздействие искусства приобретает особое значение. "Цивилизация, - писал выдающийся советский хирург, академик Н. М. Амосов (1913 – 2002), - техника, народное богатство, медицина избавили человека от многих болезней, укорачивавших раньше жизнь, но стали источниками новых, вначале частью не опасных, но потом угрожающих болезней. Таковы неврозы и неврастении, бессонницы, гипертонии, стенокардии, аллергии, астмы…".
Театр, музыка, живопись, поэзия и другие виды искусства, воздействуя на эмоции и чувства человека, способны изменить его отношение к окружающему миру и к самому себе. Однако далеко не всякое произведение искусства может играть роль катарсиса, очищать человека от всего, что делает его равнодушным и циничным, лживым и лицемерным, озлобленным и агрессивным. Увы, немало фильмов и спектаклей, повестей и романов перенасыщено сценами насилия, жестокости, ужасов. Еще великий Платон, учитель Аристотеля, осуждал искусство за то, что оно развязывает эмоции, чувства, которые начинают доминировать над рациональным. Аристотель не был с этим согласен. Он считал, что искусство не нагружает, а разгружает, расслабляет эмоциональную сферу, а тот тип эмоций, который культивирует подлинное искусство, не только не подавляет сферу рациональную, но, напротив, оздоровляет ее.
Только искусство гуманистическое, действительно нравственное по своей сути вызывает в людях состояние катарсиса - очищения, всячески помогает им преодолевать в себе тревогу, тоску, безысходность, нетерпимость, страх, гнев, озлобленность, вдыхая в них веру в торжество добра над злом, любви над ненавистью, прекрасного над безобразным.
И. ЮДОВИН.
Для "РА NY"
|
